Наше время много говорит о ценности свободного выражения мнений. Под «мнением» понимается нечто самоценное и священное; «многообразие мнений» стало высшим культурным благом… Пора исследовать это священное мнение и определить, если возможно, его истинную цену.

Есть два вида «мнений». С одной стороны, так называют высказанное отношение человека к любому вопросу. С другой, всякого рода (как сейчас модно говорить) «самовыражение» в творчестве — тоже мнение. Те и другие мнения сейчас полагается приветствовать, как бы дики они ни были.

Поговорим о мнении — плоде встречи с новизной, со всяким новым вопросом.

Это отношение может быть и продуманным, и обоснованно выраженным, но в действительности редко им бывает. Как правило (речь не идет о суждениях обоснованных) человек случайно сталкивается с чем-то для себя новым и наскоро вписывает это новое в свою картину мира — или вычеркивает из нее как неуместное. То и другое он делает не под влиянием мысли, но силой чувства. «Многообразие» этих чувств при встрече случайного человека с новыми мыслями и явлениями и объявлено священным. Выработка определенного внутреннего отношения к вещам естественна и необходима. Вопрос в том, обладает ли оно общеобязательной ценностью.

Важные, большие вопросы неподготовленный человек предпочитает не решать, конечно (не все вопросы вообще имеют решение), но хотя бы затрагивать — только чувством. Отторжение или отрицание — естественный отклик на новое и непонятное. Чтобы задуматься, нужно подавить этот естественный отклик, выйти из состояния покоя и сделать усилие. Мысль при встрече с новым никоим образом не «естественна». Естественно было бы — испугаться или возмутиться, и затем забыть.

Если ум все–таки пробуждается от столкновения с неизвестным, у него есть два пути. Или задаться вопросами: «что это значит для меня? отвечает ли моему опыту?» Или сравнить новое утверждение со списком наличных истин, и не найдя — отбросить. К сожалению, образование чаще дает человеку список готовых истин, чем желание задавать вопросы. К еще большему сожалению, образование воспитывает не скепсис по отношению к наличным «истинам», но слепое отвержение всего, что в них не входит.

Первый путь есть путь мысли. Второй — путь (неосновательных) «мнений». В известном возрасте — мнения обаятельнее мыслей. Они воспламеняют чувство; делают одиночку частью некоего «мы»; как правило, они обвиняют, т. к. ставят личность на уровень выше окружающих (по обычному обману зрения, обвиняющий всегда нравственно выше обвиняемого)…

«Мнения» не признак зрелости, совсем напротив. Наиболее склонен к мнениям ум невоспитанный и малознающий. Для многих «иметь мнение» — то же самое, что «заявить несогласие». Согласие принимается за признак отсутствия мнений, если не за прямое малодушие. Однако одобрение вещей или хотя бы признание наличного положения меньшим злом может быть основано на понимании, а не на желании приспособиться.

Среда школьников, студентов, членов политических кружков — вся пропитана «мнениями», но не содержит ни одной мысли. Мысль (мы к этому неизбежно приходим) есть нечто качественно отличное от мнения. В чем их различие?

Мысль основывается на погружении в предмет. Мнение есть знак согласия или несогласия, благодаря которому свои узнаю́т своих; метка, по которой находят друг друга члены будущей стаи, в то время как мысль — знак одиночества. Мнение торопятся выкрикнуть — мысль носят внутри. Мнение ищет резкости выражения, мысль — ясности. Мнение ведет к другим людям, мысль — в уединение.

Что же касается мнения творческого, произвол которого будто бы нельзя ограничивать…

Общим местом стало то положение, что «все, что из человека исходит — хорошо, только не мешайте ему высказаться». Это положение ложно. Не все, что из человека исходит — хорошо или хотя бы необходимо.

Желание «выразить себя» редко бывает оправданно. Не все заслуживает «выражения», но только неповторимое по существу или по способу выражения (форме). Творчество не путь «самовыражения». В творческом труде проявляет себя высшая упорядоченность, сосредоточенность внутренней жизни. Личность творит не потому, что ее «обуревают чувства», и не для того, чтобы выразить первые пришедшие в голову мысли (о творчестве детей и сумасшедших мы сейчас говорить не будем, хотя оно ближе всего к современному идеалу «беспорядочного самовыражения»).

Совсем напротив: человек-творец (в области мысли и слова) — человек, который промолчал, удержал мнение при себе, чтобы продумать мысль до конца. Только невысказанное вовремя мнение становится мыслью. Общество, которое поощряет всякое «мнение», рискует остаться вовсе без мыслей.

Хуже: устраняя всякие препятствия между желанием высказаться, речами и слушателем, мы обесцениваем слово. Нет никакой ценности суждений «вообще», ради которой стоило бы умножать их без конца. Ценно или то, что верно и ново, или то, что удачно выражено. Слово ничем не ограниченное на пути от желания до высказывания есть блуд. Смерть всех искусств, имеющих своим орудием слово, — первое следствие ничем не ограниченной свободы высказывания.

Почему так происходит? Дело не только в строгом внутреннем суде, которым творец судит свои создания и который отменяется «самовыражением». Дело еще и в редко рассматриваемой общественной стороне творчества. Во всякой умственной деятельности, пока она имеет смысл, не омертвела, не стала пустой самоцелью — есть начало состязания. Есть творческая сила, есть правила ее применения, есть судьи и оценщики.

Начало состязания уходит на наших глазах из культуры, потому что состязание предполагает как строгие правила, так и ограничение числа участников. Правила отменяются «самовыражением», а число участников становится неограниченным: хотя печатный станок и умирает, его заменяют другие средства распространения мыслей. Состязательность уничтожается под громкие слова о демократии, хотя что может быть демократичнее состязания?

И что еще любопытно: «освободительное движение» последних столетий прежде всего заботилось о том, чтобы устранить состязание ценностей (то есть «демократию»). Освободители знали, что их ценности никогда не получат общей поддержки. Первый шаг на этом пути — отказаться от общепринятых правил оценки. В литературе, скажем, судить писателя не по его мысли и слогу, а по «смелости и честности». Хорошо также «разнообразие» (новейшее поветрие) как мера достоинств. Главное — запутать правила и призвать к оценке неопытных или просто негодных оценщиков.

Рассвобождение, взятое как философия и самостоятельная цель, всегда было враждебно началам состязания и свободного выбора. У «освобождаемых» писателей не спрашивали, ломать ли русское правописание; у «освобождаемого» народа не осведомлялись, что он думает об уничтожении храмов. Принуждение и кнут суть первые средства освободителей.

Впрочем, мы уклонились в сторону.

Обобщим сказанное: если мы одним и тем же словом (например, «искусство») называем и нечто с ясными правилами и с ограниченным числом участников и оценщиков, и нечто не отвечающее такому определению, то для одного из этих предметов надо придумать другое название. Можно и не придумывать, но тогда нас ждет путаница понятий и сравнение вещей, между собой не сравнимых.

***

Итак, мы пришли к разделению. Потребность выкрикнуть, «заявить несогласие», утвердиться через объединение с подобными себе есть потребность в «мнениях». Это потребность общественная, разделяющая и связывающая человека с другими. Общеобязательной ценности «выкрик» не имеет… Только по недоразумению эту потребность смешивают (чем дальше, тем больше) с другой: с потребностью в уединенной мысли, которая никого и ни с кем не объединяет, напротив — уводит в пустыню, и которая ценится обществом тем больше, чем это общество, по своей природе, дальше от толпы. Личность ищет глубины и своеобразия; толпа — знаков родства и отталкивания, чтобы вместе нападать и вместе убегать…

Глубина мысли и пресловутое «многообразие мнений» друг другу противоположны. Глубоко продуманных, цельных взглядов на жизнь никогда не бывает много; большинство предпочитает принять тот или иной глубоко разработанный взгляд вместо того, чтоб разрабатывать его самостоятельно, и это естественно. «Многообразие» возможно только для неосновательных, непродуманных, не вытекающих из вчувствования в предмет мнений, словом — для мнений поверхностных. Оно хорошо для первоклассников, не для зрелого общества.

Будем же пестовать мысли и воздерживаться от мнений.

Из книги «Время сумерек»