Введение от переводчика: Габриэль Ансалони (Gabriele Ansaloni), он же Красный Ронни, — итальянский музыкальный критик и телеведущий, основатель зина Red Ronnie’s Bazar, в котором некогда были опубликованы эти интервью. После распада Throbbing Gristle в 1981-1982, в середине восьмидесятых Ансалони публикует полные версии интервью с намерениями фукианского историка настоящего, переосмысляющего настоящее через возвращение. Почти сорок лет спустя сплетни становятся прозрачными, облегчая прочтение, но при прослушивании пластинки можно успешно попасться на все те удочки, которые Пи-Орридж расставил для «тупых людей, чтобы они перестали быть настолько тупыми». Throbbing Gristle по-настоящему политичны в отказе от наслаждения и нарождают индустриальную музыку на фоне тэтчеризма и конфликтов в Уганде, Иране, Афганистане.

Изменилось ли что-нибудь по прошествии времени? Прожевав и выплюнув гегемонию массмедиа, человечество вошло в эпоху тотального онлайна, в котором каждый пользователь является ньюсмейкером — и все так же по-прежнему хочет быть фашистом. «Тупыми» Пи-Орридж называет не конкретных людей, а структурную организацию общества, его синхронность, гомогенность, конвейерность, стремление к нормативности, капиталистическую безразличность. Объявляя войну глобальному режиму, который не заканчивается со сменой ни одного из правительств, Throbbing Gristle, несмотря на свой распад, все еще продолжают в ней участвовать.

Введение от интервьюера: Под псевдонимом Coum Дженезис Пи-Орридж и Кози «Фанни» Тутти представляли Великобританию в ряде художественных событий по всему миру, в том числе в Италии. Шестого июля 1976 года, на выставке в лондонской галерее Air, посвященной отзывам на их художественную работу, они распустили проект Coum и основали Throbbing Gristle вместе с Питером «Слизи» Кристоферсоном и Крисом Картером. Вероятно, панк-движение началось не с Sex Pistols, дающих клятву в эфире Thames TV, а с преследования Throbbing Gristle (далее — TG) английскими и зарубежными СМИ двумя неделями позже.

Британские еженедельники во главе с New Musical Express систематически травили Дженезиса Пи-Орриджа, и вместе с ним TG и все произведения лейбла Industrial Records.

Главный аргумент сией бесконечной кампании звучал как «Но они же ужасные люди!» (Дэвид Каннингем)

Сейчас, когда TG завершила свое существование, те же самые журналисты, что участвовали в травле группы в прошлом, запели по-другому, пытаясь воскресить гниющее тело лишь потому, что оно теперь умерщвлено.

Тогда как живое и пульсирующее тело было отвергнуто лишь потому, что оно двигалось слишком быстро и вопреки установленным правилам.

Именно поэтому я решил опубликовать два неотредактированных интервью/разговора, записанных дома у Дженезиса Пи-Орриджа. Они были сделаны в два разных момента в жизни TG — два снимка, изображающие все как есть. Я решил избежать любого рода манипуляций, потому что они и так порядочно настрадались. Слово в слово воспроизвести оба разговора, чтобы они могли быть сопоставимы со всем, что было написано против них. Это то, какими были Throbbing Gristle.

Два интервью с промежутком в год. Первое было взято осенью 1979 года. TG тогда только что вылетели из чартов с альбомом 20 Jazz Funk Greats; во втором, проведенном 23 октября 1980, также участвовала Кози «Фанни» Тутти. TG в тот момент записали альбом и клип Heathen Earth. Я решил не включать в публикацию более поздние интервью, поскольку причины, которые привели TG к распаду, в них уже очевидны. Кози присоединилась к Крису, Дженезис, в свою очередь, продолжил работать со Слизи и основал с ним двуглавый проект Psychic TV и Храм душевной молодости (Temple ov Psychic Youth)… Но это совсем другая история, которая продолжается по сей день.

Последнюю студийную вещь TG записали в Риме, в марте 1981 года. Третья сторона этой записи (прилагавшейся к зину — прим. пер.) включает ее переработанную версию. 19 марта 1981 года Пи-Орридж женится на Пауле Джин Бруклин в Тихуане, Мексика. 22 мая 1981 года TG дают свой последний концерт в Сан Франциско. Об этом много было сказано, и все кануло в лету. Но история меняет прошлое и не обращает внимание на настоящее.

Только будущее сможет сказать, насколько сильным было влияние TG на свою музыкальную эпоху. Влияние, оказанное ими на небольшое количество людей, не поддается описанию.

Дженезис: Мы стартовали 3 сентября 1975 года, в годовщину Второй мировой войны, которая стала началом и нашей войны. Поначалу мы были менее коммерческими и намного более агрессивными, измывались над аудиторией как могли, резали друг другу руки, пачкали зрителей кровью, слизывали кровь и плевались ею в людей. Было гораздо больше нойза: только нойз и реакция аудитории. Намеренно высокие частоты, от которых у людей болела голова; яркий ослепляющий свет, направленный в глаза. Порой мы просто уходили со сцены, отдыхали, слушали комментарии зрителей и возвращались, когда слышали то, что нам нравится. Позднее мы стали «миленькими», потому что публика ожидала от нас агрессивности, и мы ее отчаянно разочаровывали. На концерте в Юношеской христианской организации (YMCA) вся группа была в белом и светилась в ультрафиолетовом цвете прожекторов подобно ангелам: милым ангелам света. Ходило мнение, что мы вечно ходим в черном или в военном, поэтому мы надели милые белые футболки, брюки и кроссовки и выглядели очень мило и опрятно. Мы всем улыбались направо и налево, и многие были чрезвычайно этим раздосадованы.

Красный Ронни: Здесь ты написал: «Не ешь». Зачем?

Дж.: Чтобы сэкономить время… Я бы хотел научиться никогда не есть и никогда не спать.

К.Р: Сколько часов ты тратишь на сон?

Дж.: Шесть.

К.Р.: Я тоже. Ночь — это время, более всего располагающее человека к творчеству.

Дж.: Именно, а все потому, что ночью все тупые люди спят и не накрывают вас своей отрицательной энергией. Понимаете, около восьми или девяти часов утра вы начинаете ощущать слабость, потому что все встают и кругом суетятся, порождая всю эту бесполезную энергию. Тупые люди поголовно едут на работу, а затем вечером, около пяти или шести часов, все они приходят домой и начинают смотреть телевизор, и становится немного лучше, вам [творческим людям] становится полегче. И поскольку около одиннадцати все они отправляются спать, к вам начинают приходить идеи. В промежутке от полуночи до четырех они спят крепко, и в голову приходят действительно хорошие идеи. Я думаю, что их отрицательная энергия, как одеяло, накрывает всю положительную энергию в дневное время. Вот почему ночь — лучшее время для работы. Так что это нормально — бодрствовать в ночи, поздно ложиться спать и долго спать по утрам, потому что в это время все равно ничего нельзя сделать — тупые люди суетятся и мешают.

Это все импровизации. Именно так к нам приходят идеи. И это единственная причина, по которой мы все еще выступаем

К.Р.: Кажется, тебе удается вдохновлять других людей на творчество.

Дж.: Даже Марк Перри, когда он встретил нас… До нас он сделал Action Time Vision и The Image has Cracked. После встречи с нами он выпустил Vibing up the Senile Man. Хорошо это или нет, я не знаю… Мы подарили этот диск звукозаписывающей компании Sordide Sentimental. Отправили им кассету и сказали, что они могут делать с ней все, что им заблагорассудится. Еще мы просто подарили саундтрек к фильму каким-то молодым американским студентам из Техаса. Они сняли небольшой двадцатиминутный фильм ужасов, позвонили нам и спросили, можем ли мы записать к нему саундтрек, что мы и сделали за почтовую марку и цену пленки. Мы сделали получасовой саундтрек абсолютно бесплатно.

К.Р.: Но разве вы не опубликовали его?

Дж.: Нет. Они могут делать с ним все, что угодно. Ребята показались славными, и процесс записи проходил весело. Они выслали нам сценарий, так что мы имели представление, на что это будет похоже.

К.Р.: Сколько записей вы уже выпустили?

Дж.: Двадцать четыре, по количеству прошедших концертов, что в сумме составляет двадцать четыре часа.

К.Р.: В сумме вы провели только двадцать четыре часа живых выступлений?

Дж.: Ну, хорошего много не бывает.

К.Р.: Я думал, вы выступали гораздо больше раз.

Дж.: Мы не играем часто, это скучно. Нам вообще не нравится играть вживую, что странно.

К.Р.: Может быть, потому, что люди многого от вас ждут.

Дж.: Они реально ждут от нас многого, ждут чего-то особенного, так что нам нужно как следует постараться. Не для них, а для себя. Постараться сделать не то, что они хотят, но все равно сделать это особенно, и это занимает много времени. Обычно мы играем новую программу, каждый раз меняя абсолютно все.

К.Р.: То есть вы предпочитаете записывать материал в студии, потому что там вольготнее?

Дж.: Не уверен. Большинство наших работ были написаны во время выступлений. Это все импровизации. Именно так к нам приходят идеи. И это единственная причина, по которой мы все еще выступаем: это единственный способ, которым пишутся песни. На нашем новом LP есть песня под названием Persuasion («Убеждение»); я просто начал петь об убеждении и остальные начали подыгрывать. Так пишутся почти все песни.

К.Р.: Начнем с того, что вы записали очень коммерческий трек United.

Дж.: Чтобы доказать себе, что мы можем и это. Записать милую песенку для разнообразия. Мы сделали столько мерзких песен, что решили записать одну о любви. Но она не типична — в тексте цитируются Чарльз Мэнсон и Алистер Кроули. Даже если на первый взгляд песня выглядит милой, вообще-то она основана на высказываниях людей, которые были отвергнуты за свои слова. Пусть мне и нравится мысль о том, что это милая песня, все–таки она такая же мерзкая, как и все остальные. И она об инцесте. (Смеется.)

К.Р.: Значит, тебе не нравится музыка?

Дж.: Мне нравится слушать музыку, которая может воздействовать на меня. Заставлять меня танцевать, чувствовать, вот и все. Эмоциональный наркотик. Мне нравится Velvet Underground.

К.Р.: Потому что за ними стоял Энди Уорхол?

Дж.: Это было причиной, по которой я их впервые послушал. Когда они выстрелили, я начал интересоваться, читать о них, и они мне сразу понравились. Считаю их лучшей из когда-либо существовавших электронных групп; самыми многообразными и разноплановыми в музыкальном смысле. Они делают и кабаре музыку, и абстрактную электронику, и концептуальную музыку, и любовные песни, гимны, рок, буги, блюз, какие-то милые вещицы. Невероятно, что все это было записано за три года. Я не знаю ни одной другой группы, которая бы сделала столько всего — и так качественно.

К.Р.: Мне они тоже очень нравятся. А что насчет Брайана Ино?

Дж.: Он слюнтяй. Хочет быть преподавателем искусств в колледже, чтобы его уважали за написанные учебники…Скучно.

К.Р.: Дево рассказал мне, что когда Ино продюсировал его, то хотел использовать его в своих интересах, и все время пытался учить.

Дж.: Да, он скучный. Что досадно, потому что у него есть интересные идеи. В своих интервью, тогда и сейчас, он высказывает умные и захватывающие идеи, но никогда не воплощает, будучи неспособным реализовать их. Он может только думать о них и пытаться заставить другие группы сделать их за него. Неприятная ситуация как для него, так и для группы. Он звонил нам. Ино был первым, кто позвонил нам и предложил записать пластинку, но мы послали его. Точнее, сначала мы согласились, сказали, что включим ему одну из наших записей. Потом мы запаниковали, что он попытается ее переписать и сказали, что включим ее только в нашем присутствии. Он продолжал соглашаться, предлагать встретиться на следующей неделе и т.д. Затем он звонил и просил перенести встречу, и в конце концов я не выдержал и сказал: «Слушай, хватит валять дурака, мы все равно не хотели иметь с тобой никаких дел, поэтому иди ты к черту. Ты нам не нужен».

К.Р.: Ты участвовал в записи альбома Vibing Up the Senile Man с Марком Перри. Что ты думаешь о нем?

Дж.: Иногда он мне очень нравится, а иногда бесит, — впрочем, как и большинство людей. В общем и целом он отличный парень, который бывает мерзким. В таком настроении он может задержаться на месяц или на два, и, вероятно, из–за того, что он в депрессии, Марк срывается на других людях. Но в хорошем настроении он прекрасен. Да и целом он мне приятен: если тебе не нравится настроение Марка, можно просто не подходить к нему. Он значимый персонаж и многого достиг в своем юном возрасте: практически в одиночку основал зин-сцену, распространившуюся сейчас по всему миру. И он достаточно смел, чтобы записывать музыку, которая никому не нравится. Он храбрый, а еще на своем примере доказал, что обычный ребенок из неинтеллигентной семьи способен на подобное. Я всегда считал его другом.

К.Р.: Расскажи о своем лейбле Industrial Records. Он был основан, чтобы продюсировать ваше творчество?

Дж.: В первую очередь, да, но на данный момент это также значит, что некоторые наши друзья имеют возможность записываться. Финансовый успех D.O.A. был использован для производства пластинок других музыкантов, например, для сингла Monte Cazazza. А мы можем собрать коллекцию звукозаписей того, что нам нравится.

К.Р.: Вы записываете музыку, делаете коллажи для американского журнала…

Дж.: Кози прямо сейчас монтирует выставку, которую покажут в Австрии, и мы оба только что выступили с перформансом в галерее Хейворд, и еще наш лейбл Industrial Records, и еще мы снимаем фильмы. Только что начали работу над новым в Лос Анджелесе. Кроме того, я пишу книги и работаю в журналах. Lavoriamo molto forte, мы не едим и не спим. Хочешь увидеть одну из книг, которую я написал? (Поднимает увесистую книгу.)

К.Р.: Сколько времени у тебя ушло, чтобы ее написать?

Дж.: Два года. Одновременно со Throbbing Gristle, фильмами и всем остальным. Всем живым участникам я написал лично — некоторым не один раз.

К.Р.: Сколько ты потратил на телефонные звонки?

Дж.: Нисколько. Все общение проходило в письменном виде, так как я не могу себе позволить оплату телефонных счетов. А вообще расходы были покрыты издетельством. У меня были люди, помогавшие мне проводить исследования в старых книгах в библиотеках, а Кози помогла ее перепечатать.

К.Р.: Ты сказал, что TG — это длинная история.

Дж.: Да, я записал ее на куске бумаги, он лежит внизу. Я сейчас спущусь и прочитаю его вслух. Это сбережет время для объяснений.

Throbbing Gristle («Пульсирующий хрящ») — непроизвольные мышечные спазмы мертвого, возможно, звучащего прерывисто, тела, крови, воздуха; пульсирующая вагина, содрогающийся воздух соткан из звука, влияющего на твой метаболизм. Биение, пульсация, ритмическая направленность. Пульсация боли, гематом, травма существования, пульсация от наслаждения. Хрящ… твердый, жесткий, ни кожа ни мышца, парадокс на границе твоего тела. Хрящ, отвергнутый постоянными покупателями, отоваривающимися плотью в лавках мясников: мясо, символ человеческого анимализма, погибшее, чтобы превратиться в корм, из–за нашей уверенности, что мы имеем право устраивать геноцид других видов ради выживания нашего. Хрящ, член, сексуальность, ебля. Хрящ, отвергнутая материя, нежеланное, отрезанное от товара. Пульсирующий хрящ, твой момент оргазма, проникновение мужчиной в другое тело, объединение двоих в самый уязвимый момент, момент бессмертия, сперма и твой момент жизни, введенный инъекционным путем. Возможность рождения или мастурбация и расточительное использование. Пульсирующий хрящ; грубое просторечие, уличный жаргонизм, заурядность, ставшая необычной, туманный намек на секс/еблю, новый взгляд на изысканное. Местечковый сленг, приходская шутка, черный юмор, честность взгляда. Неотесанный. Пульсирующий хрящ. Throbbing Gristle.

Я стилистически подражал словарному стилю.

К.Р.: Может быть, однажды вы будете в словаре под буквой «T» — как Уорхол сейчас под буквой «У».

Дж.: Может быть. Мне нравится Уорхол, он наш человек… У меня есть только один экземпляр текста, но я отдам его тебе.

К.Р.: Тебе нравится «Теско» (сеть розничных магазинов в Великобритании — Прим. ред.)? Ты все время упоминаешь его.

Дж.: Да нет, хотя, может, и да. Это иронично. Я люблю ужасные вещи. Но я предпочитаю «Теско» Rough Trade (независимый музыкальный британский лейбл — прим. пер.)

К.Р.: Ты ненавидишь Rough Trade?

Дж.: Нет, но «Теско» мне нравится больше. У нас есть один за углом. Мы туда ходим каждый день, магазин — часть реального мира, не то что этот воображаемый мир искусства, музыки и прочего дерьма. Это все об этом, о «Теско», прачечных и телевизоре. Мне нравится телевизор, я смотрю его каждый вечер, пока он не вырубится. Смотрю самые паршивые программы. Если есть выбор между хорошим фильмом и крикетом, я непременно выберу крикет. Я подбираю для себя самое худшее, поэтому я смотрю «Улицу коронации», каждую серию — и Кози тоже. Я обожаю этот сериал, он классный. И «Перекрестки» тоже смотрю. Любитель самых дурацких телепрограмм.

К.Р.: Поэтому в конце своих концертов вы часто включаете группу Abba?

Дж.: Включаем, потому что это хорошая музыка.

К.Р.: Для создания резкого контраста со своей музыкой?

Дж.: Дисциплинировать, нужно дисциплинировать людей не ожидать ничего, особенно от тебя, нужно все время напоминать им, что необходимо принимать свои собственные решения и выражать свои суждения, вот почему мы это делаем. Нужно приучать людей к мысли, что наш мир — не единственный, есть и другие миры, и они противоречат друг другу, и где-то между ними необходимо сделать выбор о самом себе. Это не должно быть легко.

К.Р.: Говорят, что вы делаете нечто интеллектуальное.

Дж.: Это вовсе не интеллектуально, а наоборот примитивно. Технически это совсем примитивно, мы не интеллектуалы, их повестка нас не интересует. Мы экс-интеллектуалы. Я злюсь на писак, которые представляют TG как синт-группу. Это не правда, у нас всего один синтезатор и четыре гитары. Две у Кози и две у меня. Мы постоянно играем на гитарах. Это не считывается, потому что звук исковеркан настолько, что напоминает синтезатор или еще что-нибудь. А для них если что-нибудь звучит странно, то это непременно синтезатор. По тому же принципу они нарекли нас интеллектуалами, когда мы ими не являемся. У нас есть песни «С меня сука хватит» и «Что за скучный день». В них нет ничего интеллектуального. Парень в пабе или в «Теско» поймет нас на раз-два. У нас нет ни одной умной песни. Ей могла бы быть United, но она просто личная. Личная в плане поэтики, но никак не интеллектуальная. Это просто маленькие фразы, которые для нас имеют больше смысла, чем для других. Но так у всех. Загадочность — простая штука. Я люблю загадочность, и большинство людей тоже. Поэтому они смотрят документальное кино о других людях и наблюдают за их жизнью. И наши песни либо очень просты, либо о нашей жизни. И поэтому они могут понравиться только обычным людям. Поэтому больше всего нас не любят студенты. А если бы мы были интеллектуальными, студенты бы нас полюбили. Они нас терпеть не могут, говорят, что мы неотесанные, не умеем играть, не техничны и примитивны. И мы такие и есть. И что мы просто шум, а мы и есть шум иногда. Если процитировать первоисточник, то мы «делаем шум с уважением». Мне нравится такая формулировка.

К.Р.: Предположим, ток-шоу Top of the Pops предоставило вам три минуты эфирного времени.

Дж.: Мы бы показали фильм. Постарались и включили бы в него тайные знаки, которые они не смогут понять, в отличие от нас и еще небольшого количества людей.

К.Р.: Беззвучный фильм или с музыкой?

Дж.: С музыкой. Нужно уважать архетипы популярной культуры, а затем манипулировать ими. Как с United, мы хотели сделать сингл, а в сингле, что довольно очевидно, есть смысл, если его можно проиграть много-много раз, иначе это пустая трата денег. Будет честно, если люди захотят включить его еще раз, потому что он короткий. И для того, чтобы включить его еще раз, нужно заставить человека совершить усилие. Но даже в этом случае все равно можно включить в него нетипичную информацию. Что мы и сделали, чтобы доказать себе, что мы на это способны. Вторая сторона сингла прямо противоположна первой, обычно она не нравится людям, потому что слишком шумная. Она говорила людям: не думай, что мы делаем только это. Еще мы создаем ужасные шумы. Поэтому две стороны так контрастируют друг с другом. Ну и французский сингл для Sordid Sentimental совсем не коммерческий. Это что-то вроде антисингла, который мы сделали, чтобы показать людям, что мы делаем не только синглы вроде United. Он был выпущен, чтобы уничтожить United, чтобы следующая пластинка была чем угодно, всем, чем мы захотим. Это один из пунктов, которые мы планируем очень тщательно: как уничтожить все сделанное ранее. Если ты этого не делаешь, то представляешь людям возможные ответы, и они опять ленятся, а мы пытаемся сберечь их от лени, простимулировать их мозги, чтобы они перестали быть такими тупыми.

К.Р.: У меня сложилось впечатление, что после записи вы никогда не прослушиваете сделанное.

Дж.: Никогда. Мы слушаем кассеты до их попадания в магазины, но сразу после выпуска мы перестаем этим заниматься. Они нам больше не интересны. Кассеты круче, их можно производить моментально. Идея приходит в голову сегодня, а кассета выходит завтра. Это может длиться до тех пор, пока тебе интересно, а потом можно заняться чем-нибудь еще.

К.Р.: Сколько времени занимает путь от идеи до готового альбома?

Дж.: Много. Мы вчера закончили записывать 20 Jazz Funk Greats, и только через 3 месяца он попадет в магазины. Для нас это скучно. Это как старая шутка… Хотя почему как.

К.Р.: Чай был хорошим, но обычным. Я ждал чего-то особенного.

Дж.: Ты в курсе истории про Джима Джонса из Гайаны, когда много людей одновременно совершили самоубийство, выпив яда? Они выпили порошковый апельсиновый сок фирмы Kool-Aid с ядом внутри, и Монте Казазза, наш друг из Сан Франциско, купил много пакетов Kool-Aid, наклеил на них коллаж с лицом Джима Джонса, лидера этой общины, и назвал их Jones-Aid. Он разложил по пакетам настоящий мышьяк, запечатал и разослал всем по почте… Что было маленьким славным поступком. Выпей и умри. Это настоящий яд.

К.Р.: Что ты делаешь с этой кассетой?

Дж.: Перематываю ее на начало второй стороны, чтобы ты смог услышать другой кусок песни. Я знаю, что твой диктофон включен.

К.Р.: Неплохо. Звучит как диско-музыка.

Дж.: Я люблю диско. На данный момент это моя любимая пластинка (достает обложку диска Noel). У нее отличное название. Люди всегда сетовали, что не могут танцевать под нашу музыку, сейчас они наконец-то могут это сделать: каждая сторона начинается с милого трека, чтобы люди могли подумать: ой, как же мило, такие хорошие люди, почему бы им и не одеться так же мило. И они скажут: это хорошая музыка. Но по мере продвижения она становится все страннее, и где-то по пути окончательно превращается в музыку TG.

К.Р.: Значит, расположение в начале сторон не случайно, так как именно первые несколько минут люди прослушивают перед покупкой.

Дж.: Именно. Как с United, если люди видят, что на альбоме присутствует этот трек, то они его покупают. Но мы сжали его до 17 секунд и все, что можно услышать, это «бгжгжгжгжг»… Потом все восклицают: ой, типичная рок группа, поместила свой сингл на LP. Пластинка была распродана, но услышать ожидаемый трек при проигрывании ее обладателям не удастся. И они расстраиваются: я думал, на ней United. Мы пытаемся заранее предугадать, как люди отнесутся к пластинке, и разыграть некую игру, например, увеличить промежуток между дорожками: слушатель думает, что сторона закончилась, встает, чтобы перевернуть пластинку, и как только он это делает, начинается новый трек.

К.Р.: Вы записываете альбом с мыслью о зрителе.

Дж.: Да, но не потому что мы хотим им понравиться, а чтобы поиграть с ними, подразнить, иначе это было бы слишком скучно. Это что-то вроде хобби, мы не обязаны ничего делать, потому что не пытаемся ничего достичь, и поэтому можем делать все, что угодно. Мы не стремимся продать кучу пластинок и заработать кучу денег, или считаться успешными, поэтому мы свободны делать все, что угодно, и это великолепно. Пока нам самим нравится, все равно, даже если остальные это ненавидят.

К.Р.: Но где ты берешь деньги, чтобы заработать на жизнь?

Дж.: Кто, я? Я на пособии для безработных. Живу на него последние 8 лет.

К.Р.: Но как ты умудряешься жить на 12 фунтов в неделю?

Дж.: 12 плюс аренда. Они отправили меня к психологам и психиатрам и в конце концов сказали, что я неработоспособен. Не потому что я сумасшедший, а потому что я проблемный, когда мне скучно. Я подтвердил их правоту. Поэтому они просто дают мне денег и оставили меня в покое. Девушка с биржи труда покупает все наши пластинки и носит наш значок… Брала меня с собой на ужин с родителями и начала делать коллажи. То, что ты говорил: вдохновить людей делать то, что они никогда не делали. Она никогда не делала коллажи, потом мы обсудили это, и она подарила книгу мне на Рождество. Там все песни Дэвида Боуи, выписанные вручную, и каждая проиллюстрирована коллажем. Она государственная служащая. Ей около 21 года. Когда она заскучала, то спросила, что можно сделать, и я посоветовал ей заняться коллажированием. Она любит свой маленький мир и сейчас создает из него кое-что особенное. Так что и на бирже труда можно кому-нибудь помочь.

К.Р.: Дженезис Пи-Орридж — твое настоящее имя?

Дж.: Сейчас да. Я сменил его в 1970 году. Это мое прозвище с малых лет, но я не помню, почему.

К.Р.: А с каким именем ты родился?

Дж.: Нил Эндрю Мегсон, но в школе все звали меня Дженезис.

К.Р.: Есть еще музыкальная группа «Дженезис».

Дж.: Меня назвали так еще до их появления, потому что когда они выпустили свою первую пластинку, друзья купили ее для меня, так как на ней было мое имя. Им показалось это смешным: Дженезис — Дженезис.

К.Р.: И что ты думаешь об творчестве «Дженезиса»?

Дж.: Отвратительно. Сейчас они еще хуже, чем раньше, а были они ужасными.

К.Р.: Расскажи о Гэри Гилморе. У Adverts тоже есть песня о нем.

Дж.: Они написали эту песню после покупки футболки с его лицом. Мы выпустили почтовую открытку с лицом Гэри Гилмора в день исполнения его приговора, и отправили ее всем от лица Мемориального общества Гэри Гилмора. Каждая открытка была проштампована временем его смерти, как на конвертах первого дня. Потом Boy Boutique сделали из открытки футболку. Adverts увидели футболку и решили записать песню о нем.

Если есть армия, власть и возможность быть садистом — это всегда происходит

К.Р.: И как она тебе?

Дж.: Ужасная, по тексту в том числе. Наша футболка была классной, но их песня — оскорбление памяти Гэри, потому что он был отличным парнем и заслуживает лучшей участи, чем эта песня. Мы не посвятили ему песню, так как не были уверены, что можем сделать нечто достойное. А вот и открытка, держи. Нас перестали пускать на все панк-площадки из–за этой открытки, потому для владельцев это было возмутительным и шокирующим фактом. Клубы Nashville и 100 Сlub отказались с нами работать, в то же время восклицая, что Sex Pistols — это возмутительно. Только им разрешили играть, а нам нет. Наши открытку сочли «дурновкусием». Даже NME написало, что у нас плохое чувство юмора.

К.Р.: Возвращаясь назад к Sex Pistols, что с ними действительно случилось в ходе интервью с Биллом Гранди?

Дж.: Не знаю, в это время я был в Америке. Знаю только, что какой-то мужик от отвращения разбил свой телевизор… Это так по-английски. Просто оно вышло в эфир в неудачное время, нужно было показать его в два часа ночи, и ничего бы не случилось. Но тупые люди еще не легли спать. Они пили чай, смотрели телевизор и ужинали, только вернувшись с работы… Проблемы гарантированы, шесть часов — худшее время из возможных. Что угодно настоящее в это время суток может спровоцировать гражданскую войну.

К.Р.: Вам нравится что-нибудь из того, что делали Sex Pistols?

Дж.: Начинали они неплохо.

К.Р.: Шокируя людей?

Дж.: Не то чтобы я в восторге от идеи шокировать людей, но для Англии это было сносно. Очень по-английски, нигде более их действия не имели бы смысла. В остальном мире это бы выглядело скорее как дань моде, но в Англии было воспринято гораздо более провокационно. Немного грустно, что нечто столь простое может иметь такой отклик. Но это в прошлом, уже неактуально. У меня есть записи их ранних концертов, и они мне нравятся гораздо больше официальных, более искренние. И распались хорошо.

К.Р.: Марк тоже говорил, что благодаря тому, что это длилось недолго, они стали таким ярким и насыщенным явлением.

Дж.: И их навсегда запомнят именно такими.

К.Р.: Сейчас это было бы скучно.

Дж.: О да, взгляни на тех двоих, что продолжают играть дерьмовый хэви-метал.

К.Р.: Марк также сказал, что смерть Джимми Хендрикса — к лучшему, ради сохранения статуса легенды. Как ты относишься к Хендриксу? Ой, нет, ты же не любишь музыку.

Дж.: Ну почему, Хендрикс еще ничего. И Джим Моррисон тоже. Я люблю их LP American Prayer. Она реально классная. Сперва это казалось плохой идеей; когда я прочел, что они пишут к нему музыку, я подумал: черт, это будет плохо. Но когда я ее услышал, она звучала как музыка, которой ты всегда от него ждал. Должно быть, эти люди действительно любили его, чтобы сделать такой крутой LP. Это шедевр. То, как она сведена и сколько сил на нее потрачено, это невероятно.

К.Р.: Что ты думаешь о концентрационных лагерях?

Дж.: На свои прошлые каникулы я ездил в Аушвиц. Было интересно. Логотип на наших пластинках — печи Аушвица. Наша торговая марка.

К.Р.: Но как ты относишься к ним?

Дж.: Я считаю, что это исторически сложившаяся прерогатива тупых людей. Когда люди приходят к власти, они склонны уничтожать друг друга. Чем больше власти, тем больше людей страдает, и почти все государства, если бы у них была возможность, сделали бы это снова. Это проще, чем спорить с людьми. Они не хотят образования, потому что образование — это угроза. Потому единственная альтернатива — убивать людей, которые не согласны или непослушны. Поэтому это происходит, и происходит до сих пор. Как в Уганде или в России. Даже в Англии, в более неявном виде. Если есть армия, власть и возможность быть садистом — это всегда происходит. Даже солдаты-коммунисты в Камбодже — они вырезают всех, насилуют, кастрируют. Все армии и политики это делают. Они дьяволы.

К.Р.: А что ты думаешь о героине, который тоже убивает много людей?

Дж.: Для меня люди, которые принимают наркотики, — тупые. Это еще одна техника контроля. Государства делают их доступными, чтобы народ молчал, и используют наркотики по принципу индустрии развлечений и телевидения. Все из одного теста. Полиция — институт угнетения. Политики — угнетатели. Выпивка. Табак. Любая религия. Все они одинаковы и все — враги. И я не понимаю, почему молодые люди связываются с этими вещами. Им кажется, что рок и наркотики — это другое, но это не так. Рок музыка — это то же самое, что телевидение для их матерей и отцов, а всевозможные наркотики — что алкоголь для их матерей и отцов; а они такие же, как их матери и отцы, потому что тоже разрешают управлять собой. И научены вести себя так, как того от них ожидают. Ни одно из государств не волнует, если люди самоуничтожат себя с помощью наркотиков: так они избавятся от протестов. Им даже не нужно будет ничего делать: просто позволить людям убивать себя. Идеальное решение. Поэтому никто из нас не принимает наркотики, не курит и не пьет. По той же причине мы не любим рок-н-ролл. Поэтому основав группу, мы начали нашу войну. Если честно, нашим первым слоганом был «всеобщая война, ни больше ни меньше!». Он все еще актуален. Внизу у меня есть наклейки с ним. В качестве провокации, чтобы люди подискутировали с друг другом, потому что каждый из них предполагает, что другой насмехается над ним.

К.Р.: Сейчас очень популярны стикеры о группе Crass.

Дж.: Мне это не близко. Но они лучше, чем многие. У них есть коммуна, они выпускают панк-пластинки, электронные пластинки, что угодно модное на данный момент, и они используют знак анархии, потому что политические пластинки лучше продаются. Отличная техника продаж, чтобы сказать, что я типа в политике, но все, кто в политике — мои враги.

К.Р.: Да, но анархия против политики.

Дж.: Нет. Эта догма. Настоящий анархист никогда не произнесет ничего подобного. Единственная форма истинной анархии — индивидуализм, а все политические агенты — противники индивидуализма, потому что политики боятся индивидуальностей. Это единственное, что их всех пугает, и поэтому страх индивидуальности почти инстинктивен. Все религии ее ненавидят, все политики, социалисты, марксисты, маоисты, фашисты. Почему? Потому что это единственное, что им неподвластно. Единственное настоящее. Люди, которые делают то, что хотят, и думают за себя. Только это их и страшит. Они могут убить или пытать тебя, но они не изменят тебя, потому что ты личность. Они могут заставить тебя сказать то, чего ты не хочешь, но они не изменят твоего сознания. Это их пугает. Увидеть индивидуальность для них все равно что увидеть Бога: они чувствуют себя развращенными, пугаются и атакуют. Мы здесь для того, чтобы количество личностей возросло и напугало их еще больше. Чтобы люди перестали бояться быть индивидуальностями. Даже если становится трудно, ты чувствуешь себя свободным и понимаешь, почему это происходит. Если тебя атакуют, тебе известна причина. Людей в любом случае атакуют, так что каждого из нас могут атаковать за то, что ты — это ты. И это по-настоящему пугает людей. Я маленький человек, но когда мы выступаем, я могу контролировать семьсот или восемьсот людей, и любой из них может ударить меня и сбить с ног. Но они продолжают слушать, потому что даже если им не понравится, они могут сообщить о этом, а я в любом случае есть я, и бессознательно они могут уважать кого-то, даже если он им не нравится.

К.Р.: Но если ты представляешь опасность, не думаешь ли ты, что попытаются контролировать тебя?

Дж.: Так уже. Меня наказали за рассылку открыток. Полиция обыскивала мой дом, пытаясь что-то найти. Полиция разгромила нашу студию. Мою почту каждую неделю проверяют. Если мне нужно отправить письмо, я еду в другую часть Лондона, потому что в местном отделении ее вскрывают. Мне и Кози закрыт въезд в Канаду. Нас не пустили в Австралию, потому что Министерство иностранных дел назвало нас опасными. «Вредители цивилизации», вот как окрестил нас один из членов парламента. Если им опять что-то не понравится в письмах, которые я посылаю, меня посадят в тюрьму на 12 месяцев. (Показывает альбом с вырезками из газет, в том числе вырезка из Evening Standard о деле между Дженезисом и Главным почтовым управлением.) Это было до Sex Pistols. Газеты твердили, что мы отвратительны, до появления Sex Pistols. Вот тот самый репортаж, где огромными буквами написано, что мы «вредители цивилизации». Это сказал М.П. Сейчас он член правительства. И сказал он это о нас. А вот фотография Сьюзи до того, как она стала частью группы Siouxsie and the Banshees. У нас была своя порция проблем: нужно было покинуть Северную Англию, потому что полиция приехала и сообщила, что если мы останемся в городе, нас повяжут и отправят в тюрьму. По этой причине мы приехали в Лондон. Нам дали неделю на сборы. Но это все не важно, потому что все эти группы навроде Clash делают из этого событие. Их загребли с каким-то наркотиком, и они представили все это как политическую деятельность. Которой это не является. Это значит, что они старые дующие хиппи, и в этом нет ничего революционного. Даже Марк Перри в интервью с Temporary Hoarding заявил, что мы были намного более радикальными, чем Sex Pistols, и на нас намного чаще нападала полиция и власти, просто мы об этом не кричим. Мы просто продолжаем делать то, что делали. Смотри, это было до Sex Pistols и только за одну неделю опубликовано столько статей. Было 600 статей за 10 дней. Мы были в New York Herald Tribune, на первой полосе ежедневной газеты Рио де Жанейро, в газетах Флоренции, Женевы, Австралии и Канады. И на шоу Билла Гранди за две недели до Sex Pistols. После этих десяти дней мы поехали в Америку, и три дня спустя Sex Pistols пришли на ТВ-шоу. Они сказали «блядь», и в тот же день те же газеты набросились на них, потому что больше было не на кого. В каком-то смысле тон был задан нами. Слизи сделал первую фотосессию Sex Pistols, а Малькольм Макларен назвал снимки с нее слишком шокирующими и отказался их использовать. А они все еще у нас… Самая первая фотосессия Sex Pistols… Джонни Роттен в смирительной рубашке в туалете Юношеской христианской ассоциации.

К.Р.: Они до сих пор у вас на руках?

Дж.: Да, дома у Слизи. Мы отдадим их в американский зин Slash. В Англии их никто не напечатает. Скотленд Ярд пытался сорвать наше шоу…Мне нравится, что Evening Standard выпустила про нас материал, в одном из заголовков которого они использовали «дада». Круто, что мы можем заставить большую английскую газету говорить о движении дада, чтобы объяснить читателям, чем мы занимаемся. Потрясающе и в то же время странно, потому что тогда часть времени я занимался книгой художника. Я возвращался домой из мастерской на метро, и видел всех этих людей, которые мешают нам делать свои дела, и все они читали свои газеты, на обложке которых был я, и ни один из них меня не опознал. Это было так странно, потому что я стоял рядом и слушал, что они про нас говорили, что, должно быть, мы ужасные люди, и я стоял рядом, и все талдычили про то, какие мы ужасные люди, а я был совсем рядом. Я ждал, когда они повернутся и закричат. Но они так тупы, что даже с моей фотографией у самого их носа они меня не узнали.

Осень 1979

Иллюстрации Павла Гражданского
Перевод с английского Яны Михалиной