Некоторые размышления по следам лаборатории «28 способов думать и двигаться», проходившей в рамках шестой Уральской индустриальной биеннале.

Текст — Анна Устякина

Фото — Анна Марченкова

Редактор — Дмитрий Безуглов

Привет. Меня зовут Аня Устякина, этой осенью мы с Дашей Байдиной провели лабораторию «28 способов думать и двигаться». Этим текстом рассказываю о том, (что это было), в каком формате мы работали, на что рассчитывали, и к какому пониманию перформанса привела эта полевая работа.

Процесс занял почти три месяца и завершился, но о нем остался ежедневник в телеграме. Встречи проходили дважды в неделю по три часа, плюс пять разных танц-художников и хореографов провели свои классы для группы. Сейчас мне трудно суммировать. Мой опыт расползается, сейчас я думаю, что лаборатория, которую мы так долго планировали и обсуждали, оказалась своевольной и проигнорировала наши планы. Этот рассказ идёт, с его развитием я все чаще обращаюсь к коллективным дневникам, чтобы смотреть, как меняется язык процесса. Я чувствовала, как копятся одновременно усталость, уверенность и безусловное, нетребовательное тепло от группы.

Сноска:

Кураторы: Даша Байдина — танц-художник, педагог дисциплин современного танца и перформативных практик. Работает с разной аудиторией, с опытом движения и без. Й интересно при помощи двигательных практик соединять представителей разных сообществ, возрастных групп и людей с различными интересами посредством двигательных практик.

Аня Устякина — арт-критик, редактор, музыкант, перформер.
Исследует техники работы с повседневным телом, в том числе с голосом.

Состав лаборатории: Женя Андреева, Наташа Башкова, Нина Гель, Юля Голяк, Оля Долженкова, Даша Захарова, Лиза Иванова, Аня Кудрявцева, Алина Малетина, Маша Матвейчук, Наташа Мельницына, Надя Мельниченко, Оля Патракова, Оля Плюхина, Любовь Поваляева, Игорь Прусаков, Оля Рубашкина, Вера Рязанцева, Лиза Сидорюк, Антон Сысоев, Женя Черепенин, Настя Щербатова.

Приглашенные ведущие классов:

Дана Яхаломи, (Public Movement, Израиль);

Маша Шешукова, Аня Кравченко (студия СДВИГ, Санкт-Петербург);

Даша Плохова, Саша Портянникова (танцевальный кооператив Айседорино горе, Москва/Берлин).

Есть тело, оно движется. Есть другое, оно видит первое тело. Здорово, если они могут обсудить происходящее между ними на одном языке.

ЗАЧЕМ

«28 способов думать и двигаться» задумывалась как лаборатория про поиск своего языка о движении, знакомство с разными актуальными практиками, процесс, стремящийся быть горизонтальным. Участники группы могли оттолкнуться от темы биеннале «Время обнимать и уклоняться от объятий» и исследовать движение в различных обстоятельствах и форматах, рефлексировать этот опыт, а также читать и танцевать тексты.

*Есть чувство, что в Екатеринбурге нет сообщества вокруг перформанса и концептуального танца. При том здесь растут профессиональные танцоры, танцкомпании, художники, идентифицирующие себя в качестве перформеров. Живут сообщества: аутентичного движения, боевых искусств, контактной импровизации, и я наверняка не знаю всего. Мы думали об этом, и, вместе с тем, чувствовали нехватку какого-то связующего элемента, точки совместного наблюдения за «повседневным» и «танцевальным» движением. Казалось, что она может привлечь разных практиков, оказаться той площадкой пересечения разных способов смотреть на движение, которой не хватает.

Перформанс здесь для меня важен в меньшей степени как жанр визуального искусства, а, скорее, как повод для того, чтобы быть вместе, как хитрый поворот зрения, помогающий заметить в повседневном теле себя.

И как ниточка, которая бы сплетала разные опыты в единый образовательный процесс.

Я пишу это без мысли, что мы предложили что-то сверхновое. Скорее, веду через предварительные рассуждения и местный контекст, по возможности подбирая свои способы говорения — ведь именно общие слова и способы передачи друг другу опыта были одним из пунктов нашего манифеста (целиком его можно прочитать тут). На манифест мне интересно смотреть даже не как на гипотезу, которую мы проверяли, а как на предварительный слепок будущей лаборатории. На деле мы сразу перестали о нем думать, отскочили от него, и перестали настаивать на букве текста, занявшись вместо этого групповым процессом.

Связи тут совершенно никакой! Нам надоело делать удобно! Перформативное — ради исследования! — пишем мы в манифесте.

Так вот, нам было очень неудобно.

Мы хотим нащупать ритм, органичный для группы и исследования, примеряя другие календари и ритмы, например, календарь садовода-любителя.

— так вот, ритм был дерганый и рваный.

И отдельно важно сказать, что мы смотрели на лабораторию как на площадку, где можно развить собственный интерес и получить поддержку в реализации. Так вот, со сформулированным запросом были, кажется, только несколько человек.

ХРОНИКА

Ход трехмесячного образовательного/исследовательского процесса задумывался нами в определенной логике, которая, правда, с легкостью разломилась и пересобиралась уже на ходу. Изначально мы допускали, что процесс складывается из еженедельных встреч, которые разрезаются пятью воркшопами от приглашенных художников. Сентябрьские встречи были для входа в процесс, привыкнуть друг ко другу, стать группой, понять, про что это вообще. По ощущениям, мы купались в терапевтичности практик, обнимались разными частями тела, смотрели, как происходит то же самое происходит у других, а потом выходили под дождь по домам. Но что важно, и как бы звучит для меня вторым голосом впечатлений того периода — что нам всем как-то слишком хорошо друг с другом. Хотелось добавить дискомфорта, чем-то поперчить, словить сопротивление, позволить нам всем заскучать, одновременно с этим я чувствовала как растекаюсь в удовольствии от происходящего. К концу месяца пришло ощущение какой-то слепленности и одновременно хрупкости этой связи, а первоначальная отчужденность стала доброжелательными взглядами. Вот в этот момент в дневнике появилась запись: Мы начинаем разделять общий язык.

Октябрь же представлялся как такой месяц, когда приезжают разные хореографы и предлагают свои способы думать и двигаться. В этом мы мечтали выстроить логику, но загадывание, что мы будем планомерно двигаться изнутри-наружу, было напрасным: все приехали тогда, когда получилось приехать, группа была настолько готова к очередной порции нового опыта, насколько была готова.Так что первой приехала Дана Яхаломи. Она много лет занимается хореографиями между гражданами и государством, придумывает, как переписать господствующий нарратив, через внимательное разглядывание привычных социальных ритуалов.Насколько мы улавливаем условность правил, и насколько готовы следовать общему/предлагать изменение.Мы делали упражнения на тренировку «протестного тела», которые нам вряд ли придется когда-то применить вне поля искусства.

Учились как сделать цепь, которую не разорвет противник; собирали цветы из своих тел сидя на полу, чтобы нас было сложно утащить по одному.

Для меня это было терапевтичным: что если мы отправляемся в мир, где коллективное тело протеста — действительно сложно разорвать и посадить по одиночке. Это контекст, из которого вырос — у нас как у группы — новый поворот в работе. Поворот следующий: мы размашисто шагнули в город, мы коллектив, мы разделяем ответственность.

Еще прикреплю из дневника Даши Байдиной:

Я вижу, что в нашей группе произошел большой скачок от наблюдения своих внутренних процессов, настраивания личных границ и позиции каждого внутри группы, а также определения общего места. И вот мы внезапно оказываемся на улице, нам необходимо быть вместе, двигаться сообща, думать одной головой, действовать одним телом (политическим, активистским, сильным).

Необходимо было время и дистанция, чтобы заметить некоторые сдвиги внутри группы, которые мне стали заметны на воркшопе. Первые четыре встречи мы много раз говорили о том, как часто непросто нарушать инструкцию, точнее сложно позволять себе нарушить инструкцию (и например, не участвовать, а наблюдать). И как мы одобряли друг друга в том, чтобы нарушать инструкции, когда этого хочется или требуется пространством.

И тут воркшоп Даны Яхаломи, где все инструкции к действию переданы нам вертикально и обязательны к исполнению. Мы идем по улице группой, и каждый участник должен стать безоговорочной частью всей группы, Дана подчеркивает важность одного ритма, одной скорости, единой энергии. И тут внутри группы появляются голоса: «Я могу так быстро», «Я не чувствую, что готов идти на другого человека», «Мне некомфортно использовать физическую силу по отношению к другому человеку».

На тот момент мы оказались между танцем, наблюдающим за собой, и конкретикой исполнения действий.

Следом прошел класс с Машей Шешуковой, оставивший внутри сопротивление рассказывать по существу, и желание остаться в поэтически неоднозначном, но великодушно принимаемом языке, в котором мы были эти ~шесть часов.

Это был класс о мимикрии, но, кажется, что слово спрятало в себя другое, одно из уставших от нас. Я говорю о слове «танец». Маша вернула нас к теме лаборатории — к способам думать и двигаться в самом буквальном смысле. Это был класс о перформативности слова — когда в действии наступала пауза, слово повисало лирической фигурой, предложенной нам как инструкция. Я чувствовала очень ясно, что мы с Дашей и группой много занимались тем, чтобы нам становиться одним, и что всё, легонько задетое в манифесте, который мы так долго себе искали, совсем ускользнуло из внимания на время, и тут стало проявляться. Рискну записать, что тут мы сложились в группу действующих и «занятых делом», и подошли к основной части, собственно, к исследованию, к поиску паузы между думать и двигаться.

*Маша Шешукова вернула нас к нашей теме и привнесла свое поэтическое восприятие танца и слова. А тут хочу привести разговор участниц группы, Оли Патраковой, Насти Щербатовой и Наташи Мельницыной:

дневник за 16.10.21

пишет Оля:

Хочу поделиться своими наблюдениями от сегодняшнего занятия. Обычно мне сложно наблюдать за дыханием, не хватает концентрации. А сегодня, когда нужно было замечать паузы, я отметила, что мне легко наблюдать процесс вдоха и выдоха, фокусируясь на том, что мне нужно в этом процессе осознать паузу. И я сделала вывод: когда я ставлю перед собой более сложную задачу, мозг концентрируется на ней. И предыдущая задача, которая была сложной, уходит на второй план, становится выполнимой, легкой.

пишет Настя:

Между выдохом и вдохом, перед возникновением мысли есть пространство, задающее ритм, в котором (не) размещаются чувства, события (не) осознанные умом.

пишет Наташа:

Как объединиться, не исчезнув. Как войти в отношения и не слиться, остаться собой партнеру и мне, быть собой и в то же время иметь общее, объединяющее нас.

Мимикрировать в мире, котором я живу. Я думала, что я постоянно и везде проявляюсь.

Но получается, если я не действую активно или не протестно молчу, я не проявляюсь, я мимикрирую в этот момент, особенно в незнакомом и небезопасном пространстве.

дневник за 17.10.21

пишет Наташа:

Как я проявляюсь, в обычной жизни? Я мимикрирую или проявляюсь. И что из этого я осознаю или не осознаю? Как остаться собой и не мимикрировать полностью с чужими идеями. Но если мы все уже 2 месяц здесь занимаемся, мы плавно мимикрируем с этим ярким безжизненно серо-розовым пространством Линча, мимикрируем друг под друга, выстраивая связи и общность. И где грань целостности группы и самости личности?

Настя:

За пределами разделяющего ума есть другой ум, который объединяет. Он находится там, где останавливаются ментальные процессы.

Для меня это про паузу — до мыслей — до вдоха — которую мы вчера практиковали.

И в этом уме (видящем целое) восприятие меняется. Радость и печаль перестают быть чем то желанным или невыносимым. Это становится скорее вопросом любви, ищущей выражения и встречающей препятствия. Неразделяющий ум — это любовь в действии. Может поэтому в состоянии все и становится ярким, проявленным и очень красивым.

***

Между классами с Машей и с Аней нам катастрофически не хватило времени уложить в тело и опыт происходящее, события летели совсем быстро.

Аня Кравченко предложила очень свободную структуру работы, и прямой контакт с выставочным пространством (по какой-то причине, это оказалось более существенным событием для меня, чем наше появление в пространстве города). Инструменты, которые Аня раскладывала перед нами, а мы рассовывали себе по карманам, чтобы чуть позже использовать их в свободном порядке, заметно соотносились с контекстом.

Контекст был про отношения власти и про круги нежного дозора друг за другом. А среди предложенных инструментов — игры дыхания, ось как постоянная достоверность, охота за движением, плотность воображения, пульсация внимания, и пульсация как естественный для живого способ знать.

Если по существу (хотя это не про сам класс):

1. мы уронили одну из работ на площадке основного проекта биеннале на УОМЗ, кажется, она так и называется — облако* (конечно, уронили по случайности) (* работа художницы Айзит Бостан называлась Blanche — прим. ред.).

2. Вскрылось непонимание: мы с Дашей отказали человеку в участии, это вызвало многосоставную реакцию, мы много удивлялись, несколько раз объясняли причины.

(смотрю как на обратную сторону имиджа лаборатории что «мы всему открыты прозрачны демократичны и готовы удовлетворить практически любой запрос». сейчас ясно, что есть простые для нас <но>, не всегда прозрачные взгляду снаружи).

Где нет простого договора, там разобраны границы на части, и там рано или поздно появляется костер, за ним интересно просто понаблюдать, а следом — дать проявиться и договору.

Отношения с Другими или с внешним переживаются в этой связи как труд, как проявление того между, которое не должно быть построено.

Дальше пара комментариев сразу после класса в чате (Аня предложила такую форму рефлексии вместо устной, или первичнее устной, и мы ее попробовали):

Маша Мякишева:

Фффф-ппшшш

Anya Kravchenko:

Пульс внимания и восприятия — то, что интересует. Что видит один человек в другом, вот так просто, что я вообще могу видеть и делать видимым. Слова — следы, их достоверность условна.

Anastasya Sherbatova:

Фокус и расфокусировки как возврат

аня устякина:

иногда я находила что ты лезешь в личное.

Юлия Голяк:

Что значит быть знакомым? Взгляд другого кажется естественным

Алина Малетина:

Оля, мне так интересно изучать твои суставы. И быть твоё тепло, потому что твоё тепло мне знакомо и от этого ещё теплее.

Daria Zakharova:

Разная температура кожи и фактура — тонкое, нежное, прохладное, шершавое и тёплое.

Сборка сообщений была также случайна, как здесь. Сейчас я думаю, что телесное знание не удерживает язык, и он расползается под этой инерцией в что-то, доступное только изнутри опыта.

(а) хореограф равно охотник

Что если слоистость наблюдения внутри упражнения [пусть одна из нас охотится на движения, а остальные наблюдают это, фиксируют], логически утяжелялась слоями бдения зрителей, медиаторов и охраны, а потом даже вышла за выставочное пространство — нам стали звонить, что мы уронили работу и надо срочно написать объяснительную. Я не праздную сейчас, что мы пришли на чужую себе территорию да еще и нарушили там что-то.

Речь о другом.

Падение работы — это событие, его никто не хотел и не приближал сознательно, но оно произошло с нами. В результате мы думали вокруг него, и тем же я занимаюсь сейчас. За все это время мы, как исследовательская группа, касались биеннале, кажется, только в формате регулярных танцев с розовой колонной, этот выход на выставку, сопровождавшийся пристальным вниманием всех ко всем, был первой встречей. Даша Захарова говорит: я думала, как мы становимся объектом искусства здесь, |…|, и вдруг стала видимой.

(б)

не какая-то особая власть перформера, но перформативное как свободно лежащий доступный каждому инструмент изменить существовавший ранее договор. Что если посетители, мы в их числе, можем позволить себе больше, оставаясь в рамках безопасного?

Пример: ковер, по нему можно пройти, — а что если на него лечь.

(в)

В последний день у Юли Голяк возник очень точный образ о похожей вещи, которую мы делали на УОМЗ, но уже помещенный внутрь своего тела:

с каким процентом пространства себя ты знаком?

Если знать — это пульс и миграция клеток целого по внутреннему объему, а группа это тело, сознающее себя и разглядывающее свое пространство, то вопрос Юли звучит совсем интересно (но на него как будто бы нет нужды отвечать). И интересно, внутри меня висит ли облако, которое я могла бы уронить с потолка, нежно танцуя рядом.

Ввели qr-коды, состав нашей лаборатории срезался вдвое. В тот же день сильно потянуло холодом с улицы.

Я рассказываю об этом, потому что температурный режим, смена сезонов, политика по борьбе с вирусом ощутимо связаны для меня с опытом лаборатории.

Это контекст, в котором и с которым мы работали. Неожиданно я почувствовала, насколько мы ближе друг другу. Одновременно с этим возникла такая фигура отчуждения одних от других. Было чувство дезориентации после сошедшей лавины событий, чувство оборванных электропроводов. Но когда играли в салочки, (это был способ обсуждать и вспоминать), у меня не возникало никаких лишних вопросов. Происходящее было достаточным. Мы суммировали прожитый вместе опыт, стало смешнее. Начали вспоминать, гладить, предлагать свои практики и взламывать их. Процесс на пару встреч действительно стал саморегулирующимся: мы меняли траектории игр и практик по желанию любого из нас. Салочки, хип-хоп, 28 мемов против тревожности.

Следующим были классы от Саши Портянниковой и Даши Плоховой по зуму, классов было три, они опять же буквально возвращали нам тему: говорение и письмо о движении, игры в конференцию, запакованный в слово питательный материал к развитию телесного поиска и даже зум-коллективного танца.

дневник Лизы Сидорюк за 30.10:

Первый раз мы в другом масштабе, в увеличенном — в зуме. Функция слова «Zoom» переоценена, вы сближены только аллюзивно, но в этом есть поле для наблюдений. В этот раз мы вместе только благодаря касаниям иконок, а еще это касание больше про касание пространствами чем героями/лицами внутри сидящих. Сначала было неловко, а потом даже захотелось перепрыгнуть в соседствующее окно и позаполнять пространство там, обнять соседа и его пол. Не понравилось только то, что было сложно подглядывать за другими, а хотелось ((Кстати формат тоже с нами играл, был членом открытого собрания. А как? А так, что в первом задании с пляской он смог плясать вместе с нами, мы плясали внутри окон, а внешне за нас плясали иконки. Спасибо ему за это. Правда преодолеть сексуальность он не смог, да даже и не пытался.

(В партитуре «пляска x преодоление сексуальности» я закрыла глаза в пляске и поняла, что это то состояние, когда сексуальность ускользает, ее нет в темноте, темнота= физическое преодоление)

На протяжении 3 часов я неосознанно изучала пространство: даже когда надо было хаотично плясать — я плясала будто я кусок ветра, выходящий из щели в окне. Я зачем-то маскировалась под пространство каждый раз, когда девочки из Айседорино горя предлагали задания. Я ненавижу камуфляж, а сегодня им стала. смешно.

Карточка «заполнение пространства». Поняла, что заполнить пространство через камуфляж невозможно даже если ты подключаешь все дополнительные органы чувств помимо осязания: обоняние, слух, зрение. Итог был таков — носом я заполнила пространство у мусорки, куда выбросила вчера кожуру от банана, ухом я заполнила щель в окне. Зрением я была под столом, а телом на полу. Но я же говорю! Всего этого не хватило для заполнения, кто-то/что-то осталось без внимания. Поэтому я позволила себе быть самим пространством, пусть не я его заполняю, а оно меня. и сработало! Мне не хотелось больше бегать по комнате, я легла и успокоилась, потому что все пространство уже заключено во мне,
я = пространство.

Тут линейность дневника оборвалась. Приложу конспект разговора, который мы вели после потной и приятной хип-хоп разминки. Предупрежу, что это обсуждение разворачивается вокруг финальной совместной работы, и точнее, вокруг твоего способа думать и двигаться. Любопытно, что эта оппозиция перестала выглядеть смешной, она просто данность.

~~~~~~~~

аня: out out out

как пережить отказ от касания

и как смотреть на всё но не стать частью?

языковой язык пауза думаю через письмо, это говорит Наташа

E это энергия; E прошлых опытов, это говорит Алина.

E может быть где угодно во всем моя любимая учительница говорила что мы лохи и было честно Антон: хореографиеи может быть все

Оля Плюхина о внимании: ищу границу между, важнее — такой разный фокус, розовая комната матисса, мне нужно свидетельство нашего процесса последыш

Даша Байдина снова заинтересовать наши тела

мое любимое место это здесь розовая колонна и скотч

невидящий глаз орган другого чувства новые медиумы Даша Захарова, трогаю

попробовать деконструировать даже касаться себя может дать много нового

дополнительный язык — движение — Оля Плюхина, но движение просто другая знаковая система

поэтичность языка и поэзия движения. не танец из повседневности; а вписывание танца в повседневность

новые медузы стакан воды задание симметрия печенья

Наташа добавляет что введение qr кодов создает новую херовографию

Вера в чате мгновенно поддерживает этот тезис

Настя некритичность ума, следование импульсу выбора переключения фокуса, момент полного контакта, а когда это заканчивается отпускать.

внутренняя честность, исчезает залипание, энергия течет

E и форма никто не главнее равнозначность Настя продолжает

Оля П переводит на автоматику: был маятник, цикл, а сейчас твой процесс звучит больше как ?

течение

так, 10 процентов про пельмени и 90 ты двигаешься Женя ч

Наташа добавляет, что фокусироваться на ходьбе мешают лекции в наушниках

если выгуливаешь собаку.

Мне по-прежнему кажется важным то, как болезни, размолвки, отопительный сезон, защита от вируса, то что в зале, оказывается, есть подогрев пола, переносы классов, выход на улицу, выход на выставку, вливания извне в виде участниц и участников на отдельные воркшопы, отсоединение постоянных участниц группы — воздействовали на наши размышления и тела. Как будто бы именно во внимании к обстоятельствам может скрываться еще один ключик или самая красота события.

Сейчас нет никакого плана, как поддерживать возникшую коллективность дальше. Но она остается в дружбе и совместном архивировании следов лаборатории.

ГРУППА

Сейчас у меня есть чувство, что каждый раз, оказываясь перед выбором, мы (я) действовали, сбрасывая часть первоначальной принципиальности.

Например, в последний момент мы решились не делать отбор на участие, но анкет пришло 77, и отсев все–таки был — в случае если анкета была заполнена как-то уж совсем второпях. Или вот мы пишем в манифесте, что зовем вместе в трудное путешествие, где нужно будет проявлять личный интерес, где будет неудобно, и тут же сбрасываем серьезность, приглашая всех желающих на чилл дважды в неделю в бывшем клубе «Линч».

Важно, что мы работали группой, причем важно, кто конкретно собрался. Сколько было участников и кто они? Я не могу сказать точно, нас около тридцати, мы, мне кажется, никогда не собирались все в одно и то же время. Изначальное предположение, что на лабораторию в первую очередь, придут люди, которые ходят к Даше Байдиной на классы, или просто знают меня или Дашу, оправдалось частично: тут интересно, что все–таки кроме дружеских отношений требуется большое любопытство к самой коллективности и к опыту коллективного телесного познания. В группе есть несколько человек, практикующих аутентичное движение/йогу/что-то еще, четверо — из театра, кажется, трое — с философским образованием, примерно столько же, 3-4 человека — с занятий Даши. Я прописываю это как вводные данные процесса. Тут сразу тянет обесценить наши с Дашей предварительные рассуждения о будущем процессе, которые длились несколько месяцев и сказать, что запрос, с которым мы встретились в сентябре, совершенно не нуждался в нашем разговоре о самостоятельности развития перформативного сообщества в регионах. Не нуждался и в поиске слов о том, чем нам важно заняться, чего хочется; как обосновать каждое свое решение, в каких отношениях мы выбираем быть к местным практикам и к биеннале. Я бы сказала, что участники слишком доверяли нам.

Исследование первопроходцев на новой непаханной земле, которые готовы пробовать чужие инструменты возделывания почвы, подбирать мотыгу, лопату, грабли, перчатки так, как будто никто и никогда не делал этого раньше.

Мне кажется, что мы выбрали себе такую позицию: «Перформанс — это не то, что вы делаете, мы и сами не знаем точно, но на всякий случай с вами не согласны и поизобретаем велосипед».

И это оказалось освобождающим. Женя Андреева говорила, что хочет перестать жить в голове, а Антон Сысоев, который много лет преподает уличные стили танца — что ищет новые способы двигаться, отличающиеся от известных ему. Кто-то, как и мы сами, были счастливы плыть по волнам процесса. Это важная специфика, которая определяла развертывание событий.

Если бы у нас была узкая задача «вырастить поле малины» на уральской земле, или «заняться обрезкой комнатного фикуса и довести этот навык до совершенства», то, мне так кажется, позиция «мы понимаем перформанс по-другому» была бы просто неактуальна. Мы бы подбирали секатор для конкретного фикуса. Мы бы искали форму для телесного воплощения конкретной задачи/идеи. А тут мы пробовали то, что назвали «методом», пробовали способ существования и приложения внимания. Я думаю, что над-целью лаборатории была сама лаборатория. Главный перформанс длился три месяца и состоял в постоянной подстройке наших языков описания, чуткости наших тел к себе, друг к другу, к общей композиции. В стойкости интереса заниматься странными танцами и в упорстве быть вместе.

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ И ЯЗЫК

Я думаю о том, что вот это поле, которым мы занимались, пока существовали в выбранном методе, это в меньшей степени определенный танец. А в большей степени функциональное означивание перформанса как способа сборки группы. Как мы становимся группой и зачем мы занимаемся перформансом.

Сейчас мне кажется, что перформанс тут — это танец, который не хочет становиться техничнее, и это танец, который принадлежит телу, тренированному сидеть за партой и офисным столом, топтаться на дискотеке, спать на слишком высокой подушке, потеть в торговом центре в очереди за прививкой.

Мне кажется сейчас, что повседневность — то же самое, что тренированность, если под тренированностью понимать выученность чему-то.

Помню, что у нас был разговор о том, что повседневность, помещенная внутрь практики, приобретает другой градус реальности, позволяет заметить случайные встречи, уползающие обычно от внимания. Когда пишу, что лаборатория работала с повседневностью, чувствую, что как будто бы прошу отвечать вот на такое: «С кем-то у вас сократилась дистанция? увеличилась? изменилась ли ваша походка?». А если вот нет, если то, что изменилось, чуть мельче, и заметить это можно только на уровне ощущения, а не события, которое можно было бы сообщить группе. Должно быть, этот вопрос родился у нас с Дашей, он деформирует восприятие, и я не уверена что он верный.

Я не уверена, что стоит настаивать на тезисе, что мы перерабатываем свою повседневность в танец, что мы вообще — работаем с собой. Я не уверена, что стоит настаивать на чем-либо, кроме того, что были встречи группы примерно два раза в неделю примерно одним и тем же составом на протяжении трех месяцев в Екатеринбурге, и что был ряд вопросов, с которыми мы двигались и вокруг которых мы говорили.

Нина Гель, участница группы, однажды принесла историю о том, что из–за наших занятий позволила себе уйти с середины скучного спектакля.

На старте я писала о желании говорить о том, что делаем часто, просто не замечали, прожить в движении то, что проговорили. Корневым было ощущение, что нужно чтобы у нас как у группы планомерно наполнялся общий словарь того, как нам вместе быть. Это такая мечта о 28-ми способах того, как выращивать принятие и понимание друг друга. Сейчас, осматривая процесс целиком, я чувствую, что действительно, мы стали разделять общий опыт и вместе с ним общий язык (выработанный язык тела и слов).

Важным наблюдением для меня здесь является то, что этот общий язык, опирающийся на повседневность и регулярность совместно проведенного времени, скорее, отделяет нас от внешнего свидетеля, чем облегчает этот контакт.

Теперь я не уверена, что стоит искать способы быть вместе, мучительно подбирать слова, чтобы быть понятой, передавать друг другу свои находки и хореографии. Вместо этого мне кажется, что стоит уделять внимание поиску ресурса у каждого завязанного в коллективность, который бы направлялся на поддержание самого “между”, самой коллективности. Мне кажется, что определенная степень дискомфорта (и в то же время кайфа), сопровождающая совместную работу, и заключает в себе то, чем мы подспудно занимались в этом перформативном поиске. То есть, я пытаюсь сказать, что желание, мобилизованность и определенный дискомфорт, похоже, оказались тем клеем, о котором хочется поразмыслить как о перформансе.

Узнать больше о работе перформативной лаборатории можно в телеграм-канале «28 способов думать и двигаться». Лаборатория проходила в рамках публичной программы, которой бы ни было без поддержки Фонда президентских грантов.