Валерий Подорога 15.091946 — 9.08 2020 не был в прямом смысле слова моим учителем: я не сдавал экзамены по его курсам, я не писал у него курсовых и диплома, я не был его аспирантом. И все же, те несколько лет, когда мы несколько раз в неделю виделись в секторе Философской антропологии ИФАНа, который он только что возглавил, и в котором я оказался аспирантом у другого руководителя, очень крепко связались для меня с этим человеком, чуть иронично улыбающегося при встрече с тем, что мы привычно называем «проблемами», словно освобождая тебя от одних, мнимых обязательств, чтобы показать на более важное, молчаливо стоящее здесь же, рядом. «Учитесь говорить», сказал он как-то мне после моего выступления на заседании сектора и это было сказано так просто, как если бы он говорил сам себе, смотря трезвым взглядом и вокруг и не себя, и понимая, что каждый шаг требует тебя, твоего «я». В позднюю советскую эпоху он нес свой образец подлинного, «того, как это нужно делать», что такое «серьезное» и это было то, что позволяло не слиться тогда с окружением, выделяя в нем какого-то его собственного «self-made man», человека собранного, или скорее собравшего себя, из всего, что было не только на ближнем, но и на самом дальнем горизонте. В своих семинарах, не менее, а может быть и больше, чем в своих текстах, он умел дойти до тайны, которая волновала его и предать ее, оставляя пространство для всех открытым. Это ставило его не просто на шаг вперед, а делало особенным, каким-то пионером-первопроходцем и Робинзоном Крузо одновременно, словно впервые осваивающего необитаемый остров, без надежды на помощь с материка. Мысль для него была загадкой и его семинары, те ранние — 80-х. и более поздние, вводили в его внутреннюю лабораторию, где ее поиск становилась зримым в самом движении личной страсти, из которой и строился его особый язык. Он умел говорить, и он умел сказать просто, обращаясь прямо к тебе, тогда, когда это было нужно. И еще показывая, тех дальних и ближних, у кого нужно учится, обнажая край нашего самоуверенного знания, покоящегося на китах и слоне. Откуда он это все уже знал? Там был какое-то непредсказуемый путь, который удивлял, похоже, его самого. Казалось, он говорил: «Вот груз подлинного — хочешь бери, хочешь не надо — тебе решать». И в этом жесте была, кажется, главная, особая притягательная свобода, которую он предлагал, в нем было какое-то особое уважение к личности. Философ — странное слово. Оно всегда значит немного не то, что мы за ним предполагаем. Оно указывает на одно, известное и обыденное, но за ним открывается нечто удивительное и захватывающее, бесконечное приключение как сама жизнь. Человек, которого мы называем философом оставляет после себя след: он оставляет приключение, которое мы привычно будем называть теперь его философией, той особой жизнью, которую некуда поместить. И в этом его особое приглашение, каждый стремится увидеть в нем нечто, ту точку, откуда можно путешествовать дальше. «Никогда не говори, что у тебя нет на что-то времени», сказал он мне как-то — фраза, которую мысленно повторяю сейчас, стремясь собрать вместе ненадежную память о человеке. Но если бы он меня спросил сейчас, что я обо всем этом думаю, мне кажется это был бы неожиданный разговор, как всегда. Валерий Подорога не был моим учителем, хотя он и отучал меня писать красивый и правильный текст, что было первым эпизодом нашего знакомства. Множество, людей знали Подорогу лучше. Но есть такие люди в твоей жизни, которые что-то незаметно меняют в тебе, и ты при всем желании не можешь сказать точно — что же? И дело не в отдельных вспоминающихся фразах, именах, лекционных курсах, шутках. Скорее, ты испытываешь что-то вроде благодарности к человеку, благодарности к нему, за что-то особенное, что он тебе дал. Это чувство благодарности остается навсегда, оно лишь усиливается сейчас, когда ты остро осознаешь, что не сможешь сказать: «Валерий, добрый день». И не услышать «Привет».