В 1963 году на экраны выходит фильм Мауро Болоньини «Растление». Позади остаются такие киношедевры как «Влюбленные» (1956), «Бурная ночь» (1959) и, безусловно, «Красавчик Антонио» (1961), который вывел итальянского режиссера на мировую арену и принес ему «Золотого леопарда» на кинофестивале в Локарно. Во всех этих фильмах, включая «Растление», Болоньини путешествует по лабиринтам человеческой сексуальности со всеми присущими ей поворотами и тупиками.

При беглом взгляде, сюжет «Растления» — это история, в которой циничный бизнесмен Леонардо (актер Ален Кюни) просит свою любовницу Адриану (актриса Розанна Скьяффино) соблазнить своего сына Стефано (актер Жак Перрен), чтобы последний оставил служение священника и начал заниматься коммерцией. Можно сказать, что Болоньини демонстрирует нам противостояние мира материи (марксизм) и мира духа (католицизм), в котором духовные порывы в итоге терпят сокрушительное поражение.

Оставив в стороне это привлекательное хрестоматийное толкование, хочется, однако, сосредоточиться на исследовании движущих сил отцовского желания, которое на поверхности предстает не иначе как намерение отвратить сына от служения Богу, а сама отцовская позиция по отношению к решению сына воспринимается как жестокая и грубая, ведь в некоторой степени отец отказывается признавать желание сына и для достижения своей цели идет на крайние меры.

Воистину, при просмотре фильма симпатизируешь Стефано и осуждаешь Леонардо. Строгость и упрямство последнего, простирающиеся далеко за пределы отношений отца и сына, вызывают как минимум негодование: «Разве таким должен быть отец?» Между тем, если изучаешь эту ситуацию с точки зрения психоанализа, то действия отца предстают в совершенно ином свете, а именно как что-то субъективирующее, структурирующее, как то, что Лакан называет работой отцовской функции.

Решение сына «запереться в монастыре со своими четками» просто не укладывалось в голове у Леонардо. В его представлении сын должен любить женщин, а не Бога. Отец бы хотел, чтобы сын вместе с ним занимался издательским делом, а на деле его привлекает профессия священника. Сначала Леонардо не воспринимает всерьез намерение сына, затем стремится как-то его понять, и, наконец, пытается отговорить от «неверного» решения, но в итоге Стефано остается глух к просьбам отца.

Исчерпав все легитимные попытки, Леонардо идет ва-банк: у него возникает идея искусственно создать ситуацию, которая одним махом решила бы все проблемы. Коварный план Леонардо заключался том, чтобы во время морской прогулки подложить в постель Стефано свою необремененную моралью любовницу Адриану. По замыслу отца совращение не просто высвободит интерес сына к женскому полу, но и заставит потерявшего целомудрие Стефано отказаться от религии и включиться в бизнес отца.

Безусловно, бросается в глаза намерение отца направить желание сына именно на женский объект. Возможно, это объясняется тем, что за любовью Стефано к Богу Леонардо усматривал его интерес к мужскому полу («Ты что-то имеешь против женщин?»), и эта несколько смелая мысль согласуется с мнением некоторых кинокритиков, которые также подозревали героя Перрена в таком необычном выборе объекта любви и приписывали ему бессознательную гомосексуальность.

Подобной инверсии объекта, как правило, сопутствует определенного рода пассивизация, которая прочитывается и в поведении Стефано. Взять к примеру восприятие сыном отцовской фигуры: его отношения с Небесным Отцом пропитаны благоговением и покорностью, а его общение с отцом во плоти — нежностью и близостью, практически инцестуозной по своей сути. Аналогичную подчиненную позицию Стефано демонстрирует и по отношению к жизни в целом.

Не исключено, что Леонардо видит причину такой пассивной установки в тесной связи сына со своей матерью (актриса Иза Миранда). Для него очевидно, что у них схожие взгляды на жизнь: мать укрывается от тягот жизни в своем психическом нездоровье, а сын собирается уйти в монастырь. Леонардо понимает, что развернуть интерес сына на женщину можно только вытолкнув сына из идентификации с матерью («Уж не Дева ли ты?» — спрашивает Стефано Адриана), принудив его отождествиться с самим собой.

Фактически Леонардо ставит перед собой задачу полностью переиграть эдипальную сцену своего сына. На данном этапе Стефано демонстрирует, выражаясь словами Лакана, «обращенный Эдип» (1) или, как называл это Фрейд, «инверсию Эдипова комплекса» (2), когда мальчик вместо того, чтобы идентифицироваться с отцом и направить свое либидо на мать, делает обратное — встает на путь отождествления с матерью, а объектом своей любви избирает отца.

В своем тексте 1921 года «Психология масс и анализ Я» Фрейд показывает разницу между этими двумя концептами — идентификацией с отцом и выбором отца как объекта: «в первом случае отец является тем, чем хотят быть, во втором случае — тем, чем хотят обладать» (2). Другими словами, с помощью своего хитроумного плана Леонардо хочет дать Стефано возможность пересобрать свое Я на сей раз по образцу отца, так, чтобы отец стал не тем, кем хотят обладать, а тем, кем хотят быть.

В сущности, Леонардо предлагает Стефано новое место, из которого совершенно иначе могла бы развернуться его субъективность. Призыв к идентификации с отцом можно обнаружить в том, как настойчиво Леонардо пытается убедить своего сына присоединиться к его книгоиздательскому бизнесу. Однако сделать это оказывается не так просто, ведь для того, чтобы ребенок ощутил необходимость в идентификации, ее объект должен вызывать в нем прилив… агрессивных чувств.

Как говорит Фрейд, именно агрессивные чувства к отцу побуждают ребенка прибегнуть к механизму идентификации. Движимый необходимостью преодолеть эти сильные чувства, ребенок «переносит внутрь себя самого этот неуязвимый авторитет и тем самым получает во владение всю ту агрессивность, которую в младенчестве направлял против этого авторитета». (3) По сути, ребенок избавляется от агрессии к отцу, отождествив себя с ним, сам став как отец.

Вот почему Леонардо делает все для того, чтобы вызвать в сыне агрессивные чувства по отношению к самому себе. Он добивается своей цели тогда, когда Стефано начинает направлять свой интерес на его любовницу и, как результат, неминуемо оказывается в сопернических отношениях с отцом. Победа Леонардо станет полной, когда Стефано все–таки переспит с Адрианой и вследствие этого начнет испытывать вину перед отцом — то самое чувство, которое, как правило, является оборотной стороной агрессии.

Примечательно, что для реализации своего плана Леонардо мог позвать любую женщину, но он приглашает не кого-нибудь, а свою сексуальную партнершу. Можно сказать, что по его замыслу в этой эдипальной игре Адриана должна была исполнить роль матери Стефано и стать не просто источником враждебного напряжения между отцом и сыном, необходимого для его идентификации с отцом, но и катализатором инцестуозного, направленного на мать, желания Стефано.

По всей вероятности, любовное поведение Стефано развернулось определенным образом именно из–за недостаточности присутствия в его истории материнской фигуры, которая подобно спящей, или даже мертвой царевне (4) впадает в «летаргический» сон. Причем спит синьора Маттиоли не просто буквально (она периодически проходит так называемое «лечение сном» в одной из психиатрических клиник Милана), но прежде всего символически — выпадая из необходимой для Стефано позиции матери.

Можно предположить, что присутствие матери на семейной сцене предопределило бы схватку отца и сына за право обладать матерью и дало бы толчок желанию Стефано в борьбе за мать попытаться стать как отец. Стало быть сейчас Леонардо пытается исправить ситуацию, вернув в лице Адрианы в историю своего сына недостающую мать, надеясь, что столкнувшись с запретным инцестуозным желанием, со временем Стефано сможет заменить материнский объект на другие женские объекты.

Между тем, есть еще одна причина, почему отец противится выбору сына. За стремлением Стефано к идеалу он видит его борьбу с либидинозными искушениями, однако если для Стефано это что-то порочное, то Леонардо считает их естественным проявлением человеческой природы. Подобное стремление к абсолюту в ущерб своим желаниям демонстрирует и мать Стефано («Я слишком быстро старею»), которая с помощью «лечения» голоданием и сном пытается достичь вечной молодости.

По мнению Леонардо такая погоня за идеалом неминуемо должна привести сына к невротическому страданию, что, в принципе и случилось с его женой. Он пытается принудить сына отказаться от иллюзорного совершенства, так как понимает, что в основании этого похвального стремления лежит устойчивая фиксация на запретных желаниях: при таком раскладе, чем сильнее человек стремится к идеалу, тем больше «противится смещению» (5) его бессознательная распущенность.

Позиция Леонардо в чем-то схожа с точкой зрения Фрейда, который не без иронии советует людям с похожей конституцией в целях сохранения своего психического здоровья оставаться «неразвитыми, неполноценными и никчемными» (5). Похожую иронию можно обнаружить и в решении режиссера вложить идею о спасении в название яхты, на которой случается духовное падение Стефано — «Ноев ковчег». Получается, что и Болоньини считал, что отец своим поступком пытается спасти сына.

Сам же Стефано не расценивает действия отца как спасительные и когда появляется такая возможность, выпрыгивает из яхты. Такую реакцию можно объяснить особым восприятием Стефано отцовской фигуры, которая включала в себя «два антагонистических представления» (6): идеализированного Небесного Отца, которому намеревался служить Стефано и воплотившегося в земном отце Дьявола, искушениям которого, подобно Иисусу, пытался противостоять Стефано.

Однако, для Фрейда Дьявол это не только «замешанная на ненависти, страхе и обидах» (6) одна из ипостасей отца, но и «персонификация вытесненной бессознательной жизни влечений» (7). Такое суждение позволяет посмотреть на конфликт отца и сына под другим углом: если Стефано скрывается в религии от своих либидинозных импульсов, то Леонардо в свою очередь пытается вызволить этих «демонов» на свободу. «Никто не рожден для целомудрия» — говорит он сыну.

«Растление» — это отчаянная попытка отца через актуализацию событий эдипальной сцены не просто скорректировать любовную жизнь своего сына, добившись от него мужской идентификации и любви к женщинам. Фильм Болоньини — это еще и желание отца помочь сыну выйти из пассивной позиции по отношению к жизни, (которая прослеживается, например, у кладовщика, меланхолического «двойника» Стефано), чтобы занять позицию активную — жить в реальности, а не укрываться от нее.

В конце фильма на одном из танцполов Милана Стефано становится свидетелем группового танца, наблюдение за которым вызывает в нем приступ паники и слезы. Похоже, что движения танцующих молодых мужчин и женщин — повторяющиеся, ритмичные, механистические — напоминающие содрогания тел во время полового акта, оживили в памяти Стефано его недавнюю связь с Адрианой и все–таки запустили в нем процесс горевания, необходимый для пересборки его субъективности.

«Растление» повествует о двух основных преступлениях Эдипа — желании обладать матерью и намерении убить отца, которые так или иначе сталкивают мальчика как с вопросом идентификации и выбором объекта любви, так и с тем, каким путем пойдет становление его субъективности. «Если я удержу тебя от этой глупости», — скажет Леонардо сыну, - «когда-нибудь ты будешь благодарить меня за это» — и нам остается только догадываться, насколько успешными оказались усилия отца.

Литература:

1. Лакан Ж. Образования бессознательного (Семинары: Книга V), 1957-1958

2. Фрейд З. Психология масс и анализ Я, 1921

3. Фрейд З. Недовольство культурой, 1929

4. Показательно, что в сказке Жуковского царевна спящая («Спящая царевна»), тогда как в изложении Пушкина — мертвая («Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»), что не может не навести на мысль о возможной тождественности для нашего бессознательного слов (состояний) «мертвый» и «спящий».

5. Фрейд З. О типах невротического заболевания, 1912

6. Фрейд З. Один случай невроза в форме одержимости дьяволом в семнадцатом веке, 1923

7. Фрейд З. Характер и анальная эротика, 1908