Дорога, как символ и воплощение некоего пути, бывает разная. Дорога путешествующих (скажем, на автомобиле) длинна и пустынна, но подпитывает предвкушение нового, невиданного края, куда она, собственно, и ведет. Дорога отшельника вообще никак не обозначена, начало ее затеряно, а кончается она, видимо, только со смертью. Дорога эмигранта коротка, стремительна и вообще одноразова, как веревочный мостик, который за идущим же и рассыпается.

У главного героя «Рассказов о животных» Игоря Валенка тоже есть своя Дорога — и выглядит она как агрессивное и непредсказуемое скоростное шоссе, по которому он гоняет на серебряном «лансере». Гоняет по работе: он менеджер отдела корпоративных клиентов в маленькой компании, обеспечивающей небольшой регион коммуникационными сетями. Ежедневно он объезжает конторы в отдаленных городках: знакомится с новыми клиентами, навещает постоянных. Иногда и вовсе едет полсотни километров за одной лишь счет-фактурой, стараясь по пути не втемяшиться в какую-нибудь «будку-газельку» или вовремя увернуться от виляющей «камрюхи».

Вообще же он — кандидат технических наук, работавший когда-то на кафедре родного Политеха. В начале нулевых пошел работать в бизнес друга, в «продажи», где всегда больше зарабатывают. Вот теперь и ездит. Но даром что Валенок за рулем, его ежедневные поездки напоминают метания пешехода, который почему-то обречен перебегать автомагистраль туда и обратно в неположенном месте. Ладно, что занятие бессмысленное, да и совершенно неинтересное — так рано или поздно все равно на чьем-то капоте окажешься. Самое обидное, что трасса эта и есть персональная Дорога жизни героя, и ведет она — из ниоткуда в никуда, никакого Пути не выстраивая. Зачем по ней тогда в принципе ехать — вопрос хороший, и на него-то герой пытается ответить в течение всего романа.

«Там, в дождь и снег, он сам себе всегда был хозяином, а здесь даже под безоблачным, бездонным небом не понимает, что и куда им движет. Зачем и для чего его ведет. От этого ощущение бессилия. С последующей утратой смысла действий, как своих, так и чужих. Как в безлимитном поединке, шахматном или шашечном, в котором игроки давно не помнят, ради чего и почему собрались, и уж тем более не в курсе фигуры на доске, костяшки, деревяшки, истуканы, вконец замотанные, одуревшие от монотонной чересполосицы белого и черного. Не от того ли люди на дороге так часто засыпают за рулем?»

Если Валенок — водитель, который недовольно бормочет что-то под нос, а потом, под завывание проносящихся машин, начинает клевать носом, то читатель — сидит на пассажирском кресле, вцепился в ремень безопасности и чувствует, что его укачивает. Довольно неприятно.

Обычно Солоуха не жалуют за «много слов», читать которые — как идти по нехоженому полю с травой выше головы. Но здесь его напористый, безвоздушный (то есть не оставляющий пустот), тягучий как мед и приставучий как репей язык подходит как нельзя лучше. Такой язык не то что оправдан — это чуть ли не единственный способ точно описать, как скисают мозги у человека, который не понимает, что вокруг происходит, и потому тихо, про себя, всё это ненавидит.

Этот человек оказался не в то время не в том месте; на этом самом месте он явно кого-то просто заменяет. Лучшие его воспоминания — походы с женой в горы, где они жили в палатках и где он, при всех опасностях, никогда не чувствовал такой близости к смерти как на дороге. Теперь он жалеет, что их там ни разу не завалило, «на перевале за рекой, в тихом месте, за большими валунами». Сейчас уже никакие горы ему не светят: жена, преподаватель в университете, периодически уходит в запой, когда начинает красть деньги у мужа и коллег. Еще у них есть дочь, которая сбегает от непутевых родителей за границу с водителем машины скорой помощи — и просит у них денег на первое время.

Дорога, путь, автотрасса — хоть и очевидная, вроде как лежащая на поверхности метафора жизни, но оттого не менее точная и интересная. Обычно она лишь используются как факт, а здесь еще и показана как процесс — что делает ее еще любопытней. Мало того, что Солоух оживляет всю дорожно-автомобильную фауну: «двенашка», крепкая «тойотка» или лобастый «самосвал» могут встретиться, например, на «невинном утреннем шоссе» (хотя это действует так эффектно, видимо, только на тех, кто никогда не сидел за баранкой). Так он еще и с патологической детальностью описывает перипетии отношений каких-нибудь «япошек» и «жигулей» — это всё равно что жадно описывать все вдохи и выдохи первой брачной ночи.

«Большая туша его машины (теперь уже внушительность ее размеров не вызывала ни малейшего сомнения) стала опять резко увеличиваться в зеркале лишь после рощи, на хорошо просматриваемой даже сейчас, в темноте шести часов утра, прямой. Впереди на полосе Игоря неспешно катил внедорожник «тойота прадо», и его можно было бы обогнать, если решительно и резко самому выйти из ряда, но голова и сердце, все в организме подсказывало, что подрезать жирную дуру, стремительно накрывающую левую сторону, ни в коем случае не надо».

Хотя в «дорожных играх» Сергей Солоух не первооткрыватель, что-то подобное в еще более развернутой форме есть, например, в «Правом руле» Василия Авченко. Просто там другой жанр, да и автор (он же герой), в отличие от Валенка, за руль садится с удовольствием. Также ничего нового, по сути, нет и в самом герое с его «проблемой». «Бум» таких историй (о представителях потерянного поколения, родившихся в 70-х, а теперь чувствующих себя везде и со всеми не в своей тарелке) уже, к сожалению, прошел. В самих нулевых, что логично, такого писали гораздо больше: «Лед под ногами» Романа Сенчина, «Географ глобус пропил» Алексея Иванова, да даже «Таблетка» Германа Садулаева.

Правда, у Валенка есть одна черта, которая отличает его (не в лучшую сторону) от похожих на него персонажей из других книг — странная, латентная неприязнь к немцам. Во время Второй Мировой его отец потерял всю семью и оказался в детдоме, а сын до сих пор не может избавиться от обиды за него. Как назло, один из крупных клиентов Валенка — немецкая компания с директором этническим немцем. И водитель, которого дочь выбрала в женихи — тоже, оказывается, немец.

Почему человек держит зло на людей, не имеющих никакого отношения к злодеяниям полувековой давности, надо спрашивать, наверное, у психолога или социолога. Писателю же интересно, что такое вообще бывает, его дело — сказать об этом вслух. Нечто витающее в воздухе и ощущаемое, скорее, бессознательно, становится чем-то само собой разумеющимся и как будто не требует лишнего проговаривания. Но нет — требует. (Это чем-то похоже на антипатию к приезжим из Средней Азии, и, хотя эти ягоды явно разных размеров, они все–таки с одного поля.) Тут надо бы автора поблагодарить: это, может, черта не целого поколения, но уж точно не одного Валенка.

В любом случае, какой бы по счету реинкарнацией всем известного типажа герой Солоуха ни был — менее актуальным человек-валенок ведь не стал. Его заочных прототипов в большом количестве легко найти и в сегодняшнем социуме. Оказывается, книга о нулевых в плане поколенческих портретов с легкостью описывает и десятые. Жаль только, что теперь у нас бум литературы о прошлом, а не о настоящем.

Статья была опубликована с сокращениями в «Новой газете» (№85 от 5 августа 2016 года) и на сайте издания.