После Хайдеггера становится понятнее и Тарковский. «Когда я думаю о современном человеке, — пишет Тарковский — то я представляю его себе, как хориста в хоре, который открывает и закрывает рот в такт песне, но сам не издает ни звука. Поют все остальные! А он только изображает пение, так как убежден, что достаточно того, что другие поют. Таким образом, он уже сам не верит в значение своих поступков». Что есть это молчаливое пение, как не «неаутентичный Dasein»? Доменико из «Ностальгии» сжигает себя, призывая западных граждан вернуться к Началу, поскольку они забрели не туда: «Мы должны вслушиваться в голоса, которые лишь кажутся нам бесполезными… жизнь проста. И нужно лишь вернуться туда, где вы вступили на ложный путь. Нужно вернуться к истокам жизни и стараться не замутить воду». Только ты сможешь помочь — говорит Доменико русскому Андрею Горчакову, не запертому в клетке индивидуализма, не желающему больше «ничего для одного себя только». И Андрей, этот современный первозванный апостол, помогает. Он венчает Русскую Землю (Erde) с Западным Небом (Himmel), замиряя богов с людьми (финальная сцена, где флорентийский собор отражается в русской луже, а аутентичное русское пение Ольги Сергеевой сливается с «Реквиемом» Джузеппе Верди, намекает на особые отношения Италии и России от вполне миланского кремля в Москве до заводов FIAT в СССР). Не об этом ли пишет Хайдеггер, не этого ли чает он: «Кто из нас может поручиться, что в один прекрасный день в России и в Китае не проснутся древние предания мышления, которые будут способствовать тому, чтобы человек обрел свободное, независимое отношение к технике?». Присутствие Божественного (Göttlichen) также ощущается в фильме (достаточно вспомнить ангельские перья) несмотря на общий мрак, на сумерки идолов, на пресловутый закат похищенной титанами Европы. Тарковский не случайно придал солнечному краю сумеречный колорит, используя факелы, задымляя пространство кадра. Все должно говорить: Европа погрузилась в Ночь. Но когда наступает ночь, люди зажигают огонь. Так говорил Гераклит. Вот оно, Новое Начало. Доменико говорит об этом Андрею и тот зажигает свет (свечу) и проносит его через феллиниевский бассейн. Умирая (Sterblichen) он замыкает Четверицу (das Geviert) помещая в центр ее (Ding) тот самый Свет. Событие (Ereignis) свершается, случается Dasein.