19 и 20 декабря в «Гараже» пройдут последние в этом году показы программы «Эксперименты». В четверг покажут работу иранской режиссерки Мании Акбари и британского скульптора Дугласа Уайта «Луна для моего отца», а в пятницу — фильм Андреа Буссман «Фаусто». Нарратив и аффект, тело и история, Луна и Океан — Станислав Хурумов поделился впечатлениями от фильмов и рассказал об их схожестях и различиях.

Фильмы Мании Акбари/Дугласа Уайта и Андреа Буссман открыто литературны, нарративны и вместе с тем антилитературны и аффективны. Поставить их рядом — испытание и вызов для зрителя. Но в этом вызове заключена награда.

«Луна для моего отца» — это обмен посланиями, классический эпистолярный роман. Но традиционная форма таит содержание большой силы. Живущая в Европе иранская режиссерка и британский скульптор разговаривают о прекрасном и рассказывают истории из своей жизни. Но если история Уайта полна созерцания и углубленных исследований, то история Акбари — повесть о травмах и их преодолении. Её голос — ведущий в этом фильме. Жестокость революции и ужасы войны, убийство любимого человека, борьба с жестокой болезнью. Акбари откровенна с собой и со своим слушателем, однако она не превращает свой рассказ в бесконечное перечисление бедствий. И ребёнок, который появляется вопреки всему, это двойной дар. Дар героине и ее дар своему отцу, дар прошлому, дар любви.

Всё это — нарратив. Организующий и не отпускающий внимание зрителя. Но аффект играет в «Луне для моего отца» роль не менее важную. Вот начало: женское тело, измененное операциями, а разговор начинается с резиновых шин и кожи. Зрителя словно всё время заставляют к чему-то прикоснуться. Да и Акбари говорит о прошлом через тактильные впечатления.

В поле нашего зрения постоянно оказывается тело. Тело появляется снова и снова. Своего рода феноменология. А рядом — иной ряд явлений, иная феноменология. Воспоминания и осязания Уайта идеально встроены в череду видений-ощущений Акбари: и детские воспоминания в океанариуме, и тонкое уподобление насекомых в янтаре статуям в вечности, и «руины» слона, воссозданные в его инсталляции. Это всё нанизанные вспышки памяти видящих рук и осязающих глаз.

Но постепенно весь этот опыт овнешнения, поверхностей и кожи приводит к появлению новой темы. Рождения. Светлое пятно на синем экране томографа — появление Луну на ночном небе. Словно спуск внутрь тела, а затем — поднятие на поверхность. Мы дотрагивались до тьмы и полумрака воспоминаний и вот начинает проступать свет, Луна, управляющая телом женщины. И полнолуние — явление новой жизни.

Теперь «Фаусто» — этакое рамочное повествование, цепочка мифов и снов или новая версия сказок «Тысячи и одной ночи». Андреа Буссман искусно нанизывает друг на друга истории обитателей мексиканской Оахаки про нечисть и духов. Некоторые рифмуются, некоторые больше напоминают вариации на уже промелькнувшие темы. Человек, расплатившийся своей тенью, учёный, любой ценой желающий тайного знания и тот, кто исполнил его желание, забрав, по-видимому, его душу, синий свет, манящий в заброшенную лавку чтобы отнять жизнь у жадного покупателя, девушка с двумя могилами и двумя тенями, женщина, превращающая людей в животных и совсем уж неожиданный монолог об атомах! Что-то напоминает о гётевском Фаусте, что-то «Удивительную историю Петера Шлемиля» Шамиссо, что-то пьесу Гертруды Стайн «Доктор Фауст зажигает огни»… Цитаты не имеют значения. Эти истории могут быть рассказаны в любом месте и в любое время. Фауст — символ человека, желающего заглянуть по ту сторону видимого и привычного мира.

Бесконечный ряд историй. Одна из них странным образом заставляет вспомнить название фильма Акбари и Уайта. Некогда Колумб обманул суеверных индейцев. Рассчитав время затмения, он на их глазах «украл Луну». В этом тоже чувствуется Фауст, но другая его сторона. Фауст, причастный к тайным знаниям, и Фауст-шарлатан не противоположны друг другу.

Не последнюю роль в «Фаусто» играет аффект. Образ проступает сквозь подробности и детали. Шум океанских вод — постоянное дополнение рассказанных в фильме историй. Океан — подлинный рассказчик, а люди лишь его эхо. Как снят песок на берег, когда на него набегает волна. Как показаны люди, издалека, у воды. В бормотании рассказчиков настойчиво слышен звук волн. Океан — есть подлинный мир, объясняющий себя через свои истории. Жители Оахаки — это его голоса. И хотя они наши современники, подобный фильм могли бы снять и тысячелетия назад.

Что же. Два разных фильма, разные рассказы, аффект, Луна и Океан.

Морская стихия всегда уподоблялась женскому телу, как в поэзии, так и в религиозных системах. Море убаюкивает и тех, кто остался на берегу, и тех, кто в полночный час забылся беспокойным сном на корабле. Море поёт колыбельные своим детям, ведь оно — подлинное начало жизни. Из него всё рождается, развивается, становится. Два фильма показывают порождающее начало, проявляющееся то через вечно подвижную субстанцию, то проглядывающую в совершенных формах тела, тела, дающего жизнь вопреки всему.