Нет, она вполне может быть какой угодно без утраты чести принадлежать к музыкальному искусству, если не понимать его лишь как искусство прикладное, предназначенное только для услаждения чувств утомленной трудом и производством аудитории. Позволив себе слушать музыку без предубеждений, открытым умом, сердцем, слухом, позволив ей быть разной и, соответственно, позволив быть разными себе, мы сможем выбраться на необъятные просторы, скрывающие неожиданные находки и сокровища.

Чаще всего, приступая к прослушиванию музыки — в концертном ли зале, дома ли на стереосистеме, — мы имеем ожидания. Они многочисленны, хоть и зачастую неосознанны; будучи неожиданно спрошенны о том, чего же мы ждем, включая музыку, мы скорее всего окажемся в замешательстве. Эти ожидания могут быть выражены явно тогда, когда мы, специально поразмыслив, попытаемся ответить на вопрос: что такое музыка? Этот вопрос подразумевает и другую формулировку: какой музыка должна быть?

Когда услышанное не соответствует нашим ожиданиям и предвкушениям — мы ожидали услышать, скажем, четко прослеживаемую мелодию, напевность, а услышали то, что воспринимается как нагромождение, беспорядок или же, напротив, утомляющая, неподвижная монотонность, — мы иногда испытываем чувство раздражения, даже злость. Мы не получили того, что уже считали своим. Фрустрация вполне может побудить нас высказать пару скептических соображений в адрес «так называемого композитора» и отрицательно оценить музыку, не дав ей возможность защитить себя, раскрыться для нас.

Приступая к любимому меломанскому досугу, мы делаем это из желания приобрести нечто. Похвалы или порицания музыки часто являются следствием того, смогла ли она удовлетворить предварительные ожидания, которые зачастую очень неопределенны и расплывчаты. Эти ожидания формируют претензии в форме долженствований, музыке предписываемых: композиция должна быть мелодичной, должна вызывать чувства, должна услаждать или же провоцировать, должна, должна, должна… Обыкновенный слушатель может раздражаться или наслаждаться, в зависимости от того, удовлетворены его интуиции и потребности или нет. Критик же, когда его ожидания нарушены, может обрушиться на незадачливого композитора всей мощью своего эстетического и философского аппарата. И тот и другой хотят контролировать, и тот и другой, случается, хотят «нормальной», «хорошей музыки», «выразительности», «понятности».

Требование к музыке «быть красивой» — ветвь священного сумрачного древа, этой и тысячью других ветвей обвивающих и удушающих жизнь частную и общественную, одновременно обеспечивая порядок и условия для ее относительного благополучия и устойчивости. Одно из имен этого древа — нормализация. Музыка должна быть красивой, человек приятным, жизнь производительной, экономика эффективной. «Красивая музыка» — своеобразный наркотик, дарующий грезы и приятно щекочущий нервы; ресурс, поставляемый публике в превосходящем потребности количестве традиционными музыкальными институциями, тесно сплетенными с коммерческой музыкальной индустрией.

«Красивая музыка», привычная, милая, одомашненная провокативность популярных авангардов, нейтрализованный романтизм — все это элементы, условно говоря, буржуазного досуга.

Сталкиваясь с музыкой, которая не удовлетворяет ожиданиям, потребитель чувствует себя обманутым, потратившим свои ресурсы (деньги, время и т.д.) впустую, облапошенным; неудивительно, что он жаждет возмездия и хватается за дубину произвольных эстетических долженствований.

Искусство — возможность соприкоснуться с миром, который не инфицирован подобным «рыночным отношением»: иначе говоря, музыка способна помочь преодолеть ограничения наших ожиданий, способна нарушить расчерченность и жесткую определенность практик и восприятий. Она является одним из возможных путей к себе: не в качестве машины желаний, приспособленной для производства и обмена фетишизированных ресурсов на удовольствие, но путем к себе как к неопределенности и загадке, постоянному становлению. Современная музыка, проблематизирующая саму себя и композиторские техники, находится в постоянной погоне за «магией» вовлеченности в акт музыкального восприятия. Она ставит под вопрос окончательную оформленность и очерченность самого слушателя; того, кто не определен, находится в движении и поиске, крайне трудно приспособить к делу в качестве ресурса и производительной силы. Современная музыка способна возвращать нас раз за разом к человечности, к тому, что «быть человеком» значит «быть неопределенным», «быть в становлении», «быть разным».

Отсутствие разрекламированного товарного качества и ожидаемых свойств — одна из форм возможной свободы в рамках нынешней культурной ситуации. Условие такой свободы для любящего музыку — различные режимы слушания. Кроме слушания, направленного на удовольствие, на узнавание, существует слушание интеллектуального характера, слушание, которое пытается погрузиться в звук, удерживаясь от эмоциональных оценок, слушание, которое позволяет открыть в себе посредством воспринимаемого звука новые мысли или свойства, слушание, которое творит объекты и миры, отталкиваясь, как от почвы, от звучащей поверхности музыкального произведения. Восприятие может быть одновременно размышлением, «умным» восприятием. Чувства могут мыслить; мышление всегда в том или ином смысле преодолевает границы, преодолевает установленное, иначе оно является не мышлением, а постоянным навязчивым пережевыванием одного и того же. А там, где доходит до мышления, категории «приятного» и «неприятного», очевидно, уже недостаточны; там открываются совершенно неожиданные и негарантированные возможности. В понятиях «красивого», «приятного», «желанного» уже заложена тяга к повторению, к возобновлению однажды испытанного.

Разнообразие режимов слушания соотносится с разнообразием форм жизни, способов отношения к жизни. Оно, в конечном счете, помогает относиться к вещам и миру без излишних претензий и инфантильных желаний перекроить мир по своим оформившимся и закостеневшим потребностям. Следовательно, умение по-разному слушать музыку, столь необходимое для того, кто хочет слушать музыку XX-XXI веков, состоит в намерении освободить музыку от долга «быть красивой». В том числе в этом залог освобождения слушателя, его возможность соприкоснуться с «собственным духом», т.е. собственным богатством, свободой и многообразием.