Echotourist — это звукозаписывающий лейбл и объединение музыкантов из Новосибирска, палитра творчества которых размахнулась от экспериментальной электроники до краут-рока. Основатели коллектива Михаил и Евгений Гавриловы рассказали о том, с чего все началось, эксплуатации «сибирского бренда» и своем предстоящем аудио-визуальном выступлении 20 мая в рамках 6-ой сессии проекта «Опыты нечеловеческого присутствия». Мультидисциплинарный проект V-A-C Foundation, расположившийся в ММОМА на Гоголевском бульваре, посвящен исследованию взаимоотношений между многообразием материальных объектов, нечеловеческими формами жизни и окружающей средой и включает в себя выставочную часть, дискуссионную, музыкальную и кинопрограмму.

О том, что такое «Эхотурист»

Евгений: Изначально мы просто собрались двумя новосибирскими группами, The Patience и FPRF, чтобы делать вместе концерты, вечеринки и так далее. Позже появилась мысль о том, что нужна какая-то онлайн-платформа вроде сайта или блога. Затем появился лейбл.

Михаил: Сначала даже не лейбл, мы просто начали выкладывать какие-то отдельные записи, и уже позже издали первый релиз Speck, проекта Никиты Бондарева.

Евгений: Да, и постепенно это превратилось в то, что пятеро людей отвечали за все сразу, то есть по-настоящему никто ни за что не отвечал. Никакой концепции, визуального стиля общего — ничего такого не было, да и действия наши не всегда были согласованы. В итоге мы решили, что стоит, пожалуй, остановиться, чтобы не запутаться еще сильнее — но не совсем все бросить, скорее как-то подвести черту и начать делать что-то новое. Плюс часть ребят отстранилась от лейбла в связи с жизненными обстоятельствами, и основные обязанности легли на нас с Мишей. Мы долго, наверное, полгода вынашивали идею о том, что делать дальше, думали над названием. В итоге поняли, что лучше «Эхотуриста» все равно ничего не придумаем — и решили перезапустить лейбл.

Михаил: Просто нам очень нравится это название. Это такая игра слов, шутка. Если ввести слово «Эхотурист» в поиск, то первые ссылки будут про экологический туризм, но вообще оно родилось из того, что изначально мы все были буквально одержимы эффектами пространственной обработки — реверберацией, дилеем, где фидбека больше, чем первоначального сигнала. А еще после перезапуска у нас появилось и свое визуальное оформление. Раньше обложки к релизам делали все, сейчас этим занимается только Женя.

Евгений: Тогда перед самым первым релизом я засел основательно, все думал, как это будет выглядеть, потому что понимал, что сейчас делаю оформление не для одной кассеты, а разрабатываю какую-то общую канву. Это не значит, что у нас какой-то прямо строгий стиль, условие, что это должен быть, например, паттерн или коллаж. Тем не менее, все они сделаны по одному принципу — например, внутренняя часть и развертка собраны по одному лекалу. Так получилось, что мы все делаем сами. У нас нет менеджеров, нет никого со стороны, кто мог бы как-то помочь с процессом. Другие люди вкладывают деньги в промоушен, регистрируют какие-то юридические штуки, а у нас скорее комьюнити. Мы не представляем какой-то «сибирский» звук, это полный бред, но представляем именно свою тусовку.

О том, как это звучит

Михаил: Я бы вообще не стал говорить о том, что у лейбла есть какой-то определенное звучание. Это все набор каких-то субъективных, вкусовых критериев. Скажем, у нас нет никакого техно. Но в целом это очень сложно объяснить. Например, на мой взгляд один из наших последних релизов, «Valentine» Ильи Феррейна, очень сильно выделяется по звуку — а вот Ваня Афанасьев из Love Cult мне наоборот сказал, что он отлично влился в нашу общую концепцию. В общем, все субъективно.

Евгений: Мы стараемся не накладывать никаких ограничений, просто ориентируемся на себя. Я тоже слышал от разных людей, что у нас есть какой-то определенный звук, но сами мы никогда насчет этого не запаривались. Видимо, так должно было сложиться — мы никогда не пытались эту концепцию сформулировать, но люди что-то слышат.

Михаил: Может быть это из–за того, что и в записи и во время выступлений мы используем много живых инструментов — но это не какой-то продуманный ход, а скорее результат нашего бэкграунда, того, что все мы вышли из живой — по сути, рок-музыки. С большим влиянием электроники, конечно, но каждый так или иначе играл на каком-то инструменте. Например, у того же Антона, который выступает как Marble, очень хорошая школа игры на ударных. Уже позже, когда мы начали изучать синтез звука, пришли к тому, что нам больше подходят настоящие синтезаторы, а не VST-плагины. Ничего не имеем против, они просто звучат по-другому.

Евгений: Но мы пришли к этому постепенно, изначально все сидели на софте. Тогда еще было разделение — вот в группе я играю на гитаре, а уже дома открываю какой-нибудь FL Studio и делаю полностью электронные треки. А потом все как-то перемешалось, все постепенно обросли железом.

О напряжении между центром и регионами

Евгений: Мне немного грустно оттого, что все переезжают, в этом плане я немного идеалист. В регионах нет локальных сцен, потому то каждый, кто более-менее начинает из себя что-то представлять, стремится уехать.

Михаил: Мне кажется, это связано с устройством всей страны, с тем, что она очень сильно централизована. Амбициозные люди едут в Москву, наверное, им там проще.

Евгений: При этом нет никакого рецепта успеха. Есть те, кто переезжает из какого-нибудь Омска и становится центром московской тусовки, постоянно выпускает релизы, ездит куда-то. А кто-то переезжает и начинает работать в «Пятерочке» кассиром. Я утрирую, конечно, но универсальных историй действительно не бывает. И еще нельзя говорить, что так только в России — во всем мире люди стараются переехать в крупные культурные, экономические центры.

Михаил: Вообще, лет 10-15 назад это был однозначный шаг: хочешь чего-то добиться — переезжай в Москву. Сейчас в той же электронной музыке есть люди из регионов, еще дальше Новосибирска, которые и гастролируют и на лейблах издаются. Наверное, из–за глобализации, из–за интернета твое местоположение перестало играть большую роль. Человек может сидеть и писать музыку где угодно, и самолеты тоже отовсюду летают.

Евгений: Мне кажется, что все зависит от запросов каждого человека. Думаю, все возможно — при должном желании. И это не желание провинции что-то кому-то доказать, потому что лично мне все равно, что про нас думают в Москве. Это скорее желание быть полноправным участником глобальных процессов, то есть мы делаем это для себя в первую очередь.

Михаил: Я опять со своей идеалистической позиции сейчас скажу, но, по-моему, это вообще не совсем правильная цель. Лучше ставить себе другие задачи — например, писать хорошую музыку, как-то совершенствоваться. И если все делаешь хорошо, интерес появится. Он уже есть. В Сибири в последнее время проходят международные фестивали, а значит есть интерес. Хотя это тоже большой вопрос — что именно привлекает тех же европейцев. Потому что во многом это для них экзотика вроде путешествия по Транссибу, такая романтизация пространства.

О стереотипах

Евгений: Вообще, есть ощущение, что из Сибири сейчас пытаются сделать бренд, какой-то продукт.

Михаил: Да, и это тотальная безвкусица. Все эти снежинки, топоры, которые приваривают вместо дверных ручек, елки. Все эти бренды, типа, «сибирские бургеры для настоящих мужиков». Это прямо какой-то бред.

Евгений: Причем зачем-то это делается для локального рынка. То есть мне кажется, это все может хорошо сработать для эмигрантов — тех, кто уехал. У меня куча знакомых в Москве, Брюсселе, Берлине, которые поголовно накупили себе обложек для паспортов, на которых написано «I’m from Siberia», они все это выкладывают в Instagram — мол, вот какой я сибиряк. Им приятно чувствовать себя сибиряками, любить Сибирь вот таким образом, издалека.

Михаил: А в самой Сибири все это уже настолько избито, заезжено, что не вызывает никаких эмоций, кроме вялого раздражения.

Евгений: Да, типа, вот еще один сибирский бренд — и сразу начинаешь относиться к нему скептически. Я вообще не понимаю зачем это делается. Для самоидентификации сибиряков? Не знаю, какая может быть самоидентификация у людей, живущих в большом городе — морозы, разве что. Ты живешь в Новосибирске — какие тут медведи, какие хвойные леса, вообще о чем речь. Современному жителю мегаполиса не с чем себя ассоциировать, разве что со стереотипами.

Михаил: Белый человек построил на местности свои города, вытеснил местных жителей в резервации, а потом делает казино в форме шалашей, ага. Индейские повязки с перьями в качестве сувениров продает. С другой стороны нужно понимать, что это работает только так, никак иначе. Я пару часов назад смотрел ролик, который сняли Волгоградские бармены для пивного фестиваля в Копенгагене. Так вот, там чуваки в ушанках топорами открывают пивные бутылки, играют на балалайках. Это наверное весело, но 2017 год уже, а стереотипы не меняются.

Евгений: С другой стороны, это тонкий вопрос. Можно русскость использовать в правильном ключе — например, как ГОСТ с кириллицей, Lovozero с народными мотивами. Но они и балалайками не размахивают.

Михаил: Если это идет изнутри, если ты таким образом познаешь себя и культуру, из которой ты происходишь — это круто. А если это для того, чтобы просто продать стереотип и открыть топором бутылку — для меня это скорее глупость какая-то.

О музыке и коммуникации

Евгений: У нас в городе есть высшее музыкальное заведение, консерватория, есть несколько училищ, где выпускают крутых инструменталистов и так далее. Но в итоге в лучшем случае они играют одно и то же в оркестрах филармонии или оперного театра, а в худшем — идут работать в кабак. Они становятся людьми, которые тихо ненавидят то, чем они занимаются, вроде офисных работников. У нас даже есть такой локальный мем — мол, столько выпускается каждый год музыкантов, а за музыку приходится отдуваться нам — людям, которых специально этому не обучали. То есть я никогда не хотел стать именно каким-нибудь крутым виолончелистом, при этом я не понимаю, что может произойти, чтобы я бросил заниматься музыкой.

Михаил: Присоединяюсь. В моей жизни и в моей голове музыка точно занимает больше пятидесяти процентов времени, распорядка дня. Даже когда я не занимаюсь непосредственно музыкой, я ее слушаю, думаю или обсуждаю с кем-нибудь.

Евгений: А еще музыка как занятие меня никогда не разочаровывала. Несмотря на то, что, может быть, у меня до сих пор нет каких-то больших успехов, громких релизов, весь этот опыт во мне культивируется, накапливается и позволяет сегодня делать то, что мне самому очень интересно. Я ощущаю, что вырос за последние несколько нет — как с точки зрения кругозора, так и в технических моментах. Получается, это такой образ жизни. Не баловство, не хобби, я отношусь к музыке очень серьезно и готов под этим подписаться. На этот раз в Москве мы будем играть мою новую программу вместе с Мишей — в этот момент она становится нашей общей. Я довольно давно играю лайвы своего сольного проекта, подход за это время менялся очень много раз, и если раньше и в записях и на лайвах за каждый звук отвечал сам, то сейчас мне захотелось привлекать кого-то еще, возможно это связано с тем что FPRF сейчас в отпуске и нет регулярных “групповых музыкальных активностей”. Вообще в этом есть какой-то особый вайб, когда делаешь что-то с кем-то.

Михаил: Коммуницируешь. У меня абсолютно то же самое по ощущениям, я вообще считаю, что как музыкант я лучше раскрываюсь, когда с кем-то играю. В этом плане я не студийный музыкант, хотя у меня есть свой сольный проект. Интересно, что если с Женей у нас всегда есть какие-то заготовки, то есть мы так или иначе всегда готовимся заранее, то с Антоном в рамках Marble самые лучшие лайвы у нас были, когда мы вообще не готовились. Сейчас Антон на лайвах как бы собирает музыку по частям так же, как делает свои визуальные коллажи. Как будто собирает ее из лоскутов и, наверное, сам не представляет, что получится через пять минут — или в конце выступления.

Евгений: Это будут два полярных выступления. У Антона все построено на импровизации, я же много работы провожу до выступления — хотя бы потому, что на этот раз мы играем аудиовизуальный лайв. Мы можем легко взять любые инструменты и начать что-то делать вместе. С Мишей мне проще всего, он мой самый старый коллаборатор, мы вместе начинали заниматься музыкой.

Михаил: За себя скажу, что лучшее выступление — это какой-то трансцендентный опыт, когда не до конца понимаешь, что происходит. Что-то такое, когда говоришь не словами, а другими вещами, нечеловеческими.

Евгений: Важно и то, что, занимаясь музыкой, ты так или иначе все время пересекаешься со своими близкими друзьями-музыкантами. Понятное дело, это не главная причина для занятия музыкой, но это отличный бонус.

Михаил: Да, для нас то, что мы поедем и увидимся с Антоном, с которым в последнее время видимся не так часто — очень круто. А если учесть то, что мы еще и будем вместе выступать, просто прекрасно. В такие моменты появляется особое ощущение, как будто не существует никаких границ и расстояний. Я сейчас читаю книгу, сборник интервью с Джоном Кейджем, и мне очень понравился один момент, где он говорит, что хотел бы, чтобы в будущем человечество, люди пришли к чему-то большому и глобальному, к стиранию границ. Он имеет в виду государство, но мысль можно развить дальше — получается, неважно, где мы находимся, потому что нас определяет не место, а то, чему мы себя посвящаем.