Человек — искалеченное животное, он исчерпал все наивные упования, ему нужна не очередная сказка, а настоящее избавление

Э. Чоран

Допинг воздействует каким-то образом на сознание субъекта. С физиологической точки зрения это объясняется взаимодействием поступающих в мозг с кровотоком веществ, стимуляцией соответствующих желез и производством соответствующих гормонов, обеспечивающих определенную «работу» нейронов, блокированием или, наоборот, стимуляцией определенных зон коры. Но что нам это говорит? Если мы не химики или физиологи, то фактически ничего. Картину сознания, инспирированного воздействием стимулятора, нам все равно не увидеть ни на на МРТ, ни на энцифалограмме. Подобное — физиологическое — исследование всегда является вторичным продуктом и не вскрывает «источника» или, если угодно, мотивации субъекта, который «хочет» впасть в аффективное состояние.

Что такое аффективное состояние? Его можно обозначить как «выход из игры». «Участие в игре» есть не что иное, как пресловутое хайдеггеровское «бытие-в-мире» в модусе Людей со всей свойственной ему совокупностью смысловых отсылок и целевых набросков, которые и составляют саму субъективность. Если принять во внимание, что субъект есть совокупность всего своего — субъекта — предшествующего опыта, то сознание будет координатором, хранилищем и активатором возможности воспроизводства и предвосхищения пережитых опытных состояний.

«Складом», откуда сознание «выхватывает» определенные пережитые опытные — в самом широком смысле последних — состояния, является память. Память есть не что иное, как возможность сознания осуществить интенцию по отношению к прошлому опыту, актуализировать его, переместив «в настоящее», поставив его перед собой. Этот опыт — воспоминание, — разумеется, отличен от исходно пережитого опыта, от своего источника. Ибо, во-первых, память уже затушевала нюансы, а во-вторых, для подлинного «проживания» опыта заново нужна абсолютно идентичная ситуация, абсолютный возврат «того, что было тогда», что, разумеется, невозможно.

Если мы отважимся вслед за Сартром признать Ничто сутью сознания, то интенция — направленность на объект — будет той способностью, которая может вместить в себя любой опыт, подобно тому, как пространство способно вместить в себя любой объект. Если мы изымем из пространства все объекты, останется Ничто, или ничего не останется. Аналогично, если мы из сознания «удалим» всю «материю» опыта, все ноэматические корреляты, или предметные смыслы, приведенные к данности конкретными актами — ноэзами, — то сознание «свернется» в ничто.

Что же делает допинг с феноменологической точки зрения? Помимо того, что допинг стимулирует сознание производить иное, в отличие от обычного, смыслополагание, он также актуализирует из потенциальности — памяти — те ноэзы и соответсвтующие им ноэмы, которые в сознании субъекта отмечены метками наиболее «приятных». Под «приятными» ноэтико-ноэмаматическими синтезами можно разуметь те, которые позволили когда-то «выйти из игры» или «сменить правила» при помощи аналогичной операции смыслопологания, т.е. операции, в структуре своей тождественной «трезвой», но с точки зрения смыслового единства составляющих эту структуру ноэз и ноэм — иной. В результате, совокупность смысловых отсылок сменила свою направленность, т.е. сознание стало интенционально иным, нацеленным на другие объекты, которые ввиду их смыслонаделения приобрели иную ценность. Привычные же для «игры» объекты свою ценность утратили.

Все «объекты» я здесь понимаю исключительно как феномены сознания, которые с «объективным» миром не связаны, или, что то же самое, их «объективное бытие в мире вещей» для нас не имеет никакого значения, важно лишь, что они имеются в сознании; их «вещные источники» могут быть — а скорее всего таковыми и являются — «трансцендентны» сознанию, как трансцендентна ему банка Колы, которая стоит у меня на столе. Но для моего сознания эта банка представлена вполне очевидным феноменом, дана в определенном ракурсе и существует, например, в данный момент как «фон», на который я не обращаю внимания, поскольку слежу за буквами на мониторе.

Возвращаясь к переосмыслению актов сознания в состоянии допинговой ангажированности, скажу, что подобное переосмысление помимо реструктуризации смысловых отсылок, отправляет во внефеноменальный или существующий «за» феноменами слой такой феномен, как «ужас». Ужас, будучи «безобъектным», в отличии от страха, то есть не имеющий своего очевидного «от чего» и «за кого» и имплицитно — неосознанно — содержащийся во всех актах сознания, является тем самым бременем, от которого сознание пытается высвободиться, но своими силами этого зачастую сделать не может.

Так вот, допинг — это есть не что иное, как высшая форма отчуждения самого структурообразующего феномена сознания, которая и наделяет «опьяненное» сознание феноменом «комфорта». Излишне напоминать, что в качестве такового допинга совсем не обязательно должно выступать некое химическое вещество. С экзистенциальной точки зрения в качестве такового «допинга», скрывающего самый подлинный и редкий феномен сознания, могут выступать, к примеру, феномены «надежды», потребления, семьи, любви, активной политической или гражданской позиции, какой-либо идентичности (партийной, гендерной, социальной, религиозной и т.д.) и все вытекающие из них новые смыслообразующие совокупности понятийных сеток, в которые запаковывается «мир» как феномен, данный сознанию в его интенциональном акте.

Состояние ангажированности допингом, ослабляя «волю», позволяет моделировать новые смысловые совокупности «озабоченности» внутримирными средствами. Оно устанавливает в качестве заданности новые «прожекты» и оценивает «наличное» состояние с точки зрения соответствия следования алгоритму этого прожекта. Если говорить языком структурализма, происходит «означивание» в отсутствие «означаемого», поскольку последнего не может быть вовсе, если мы, конечно, не сведем «означаемое» до примитивной логической референции.

Так вот, если алгоритм осуществления прожекта нарушается (к примеру, ты бухнул или ширнулся, а тебя забирает милиция, или твой политический лидер предал тебя, или твоя жена и дети, ради которых ты жил, оказались неблагодарной сволочью, или тебя выгнали с хорошей работы и ты больше не можешь потреблять, или Бог, в которого ты дерзновенно верил, вдруг помер), сознание высвобождает прежние фрустрирующие феномены, которые «развенчивают» прожект и постепенно возвращают интенцию на привычные объекты, восстанавливая привычный ход ассоциаций, который со временем (когда настигнет похмелье, политическое воодушевление угаснет, семейное прекраснодушие иссякнет, а радость религиозного захлеба превратится в сухую эвгемерову печаль) позволяет снова «войти в игру».

Поскольку «ужас» приходит от осознания феномена Ничто, лежащего в основе «бытия» сознания и, следовательно, в основе самого классического новоевропейского субъекта с осознанием своего феномена «телесности», то можно сказать, что субъект «ужасается» от самого себя. Это и есть пресловутая хайдеггеровская «подлинность», абсолютно невыносимая и мало кому доступная. Противоположностью допинговой ангажированности является феномен «решимости», когда субъект не вводит себя в забытье, а продолжает «глазеть» в бездну. Если ему это не под силу, он с необходимостью впадает в «допинговую» феноменальность и закрывает от себя реальность реальнейшего — Ничто самого абсолютного бытия, коим и является субъект со своим сознанием…

Ergo bibamus!