--
English Version
--

Ещё до того, как мы успели побеседовать с Ёсинори Нива, где-то внутри себя я был уверен, что он чрезвычайно масштабный художник. Его масштаб не столько про величие или географию, а про широту его рабочей оптики, заинтересованность миром в его деталях. Впервые я увидел работы Нивы в 2012 году на выставке «Двойная перспектива» — проекте, который я часто упоминаю в своих материалах, поскольку время показало, что выставка в какой-то степени стала особенным катализатором, аккумулировав ряд важных японских авторов. Почти 10 лет назад Ёсинори Нива, в «Looking for Vladimir Lenin at Moscow Apartments», блуждал по Москве в поисках вещей, связанных с Лениным. Из этого богатого улова, которым рады были поделиться некоторые москвичи появилась комната, забитая всем этим ликующим инвентарем прошлого. До сих пор можно посмотреть видеодокументацию этого действа, которая показывает россиян с их любовью (или наоборот) к ВИЛу. Прошло уже много времени и чего только Нива не успел сотворить по всему миру, снайпер от перформативных практик, который не только знает куда попасть, но и как исцелить раны, пропитавшиеся памятью и национальной культурой. Многие из этих ситуаций находятся на очень далеком временном расстоянии от него, когда самого художника еще не было. Его прочувствование события, личная реконструкция или же создание модели исторической реальности — приближает его к разрешению ситуаций. В своих странствиях он покоряет одну страну за другой, вынашивая человеческие уязвимости в попытке взглянуть на все с другой стороны, чужака и странника. Ему в этом сопутствует его обезоруживающая харизма и, надеюсь, удача, которая еще не раз пригодится ему в его проектах.

Я бы позволил себе рассказать про каждый проект, но тогда боюсь, что народный гнев и нетерпение не доведет ваш глаз до интервью, а это было бы довольно обидно. Но мне очень важно рассказать про один из его крупных проектов последних лет под названием «Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space». Возможно, какое-то эхо от него доходило и до России в 2018 году, поскольку впервые проект был презентован на фестивале, куратором которого тогда была Екатерина Дёготь, но не уверен, что следы этого остались в чьей-либо памяти. Суть проекта заключалась в том, что Нива вместе с городской администрацией Граца, разместил на одной из центральных площадей контейнер, куда любой житель мог принести любые вещи, связанные с Гитлером. Вещи впоследствии собирались и сжигались, согласно желанию самого автора, а сам проект был ориентирован на разговор о памяти через вещи — желание их отдать (избавление) или наоборот, поскольку предмет становился частью семейной истории. Очень тонкий и важный разговор, связанный с денацификацией и в то же время с простой привязанностью людей к материальному, даже к тому, что могло причинять боль и утрату. Проект за эти годы разросся и побывал во многих городах, продолжая жить и сейчас. Такие авторы, как Ёсинори Нива, обладают броненосным великолепием, старанием к покорению всего сущего. Мне страшно, но в очень хорошем смысле, представить новый проект Нивы в Москве, потому что уж нам то точно давно пора разобраться со своими контейнерами и их содержимым.

Чем ещё занимался Ёсинори Нива:

Жал лапки кошкам в Норвегии, перевозил мусор из Японии в США, переносил воду из лужи Восточного Берлина в Западный, раздавал деньги в Маниле, объяснял газетные заголовки курицам, делал бессмысленные фотографии с незнакомцами, предлагал ворам ограбить банк в Хельсинки, ходил медведем в зоопарк, подбрасывал социалистов в воздух в Румынии, покупал свои собственные вещи, менял турецкую лиру на евро и так до нуля, аплодировал медведям в Берне, пытался защитить полицейского при помощи объятий, праздновал день рождения Карла Маркса, заставлял читать неузнаваемое, просил тайванцев петь национальный гимн КНР, предлагал молодым обучать старших, представлял несуществующее общество, делал из эмигрантов хранителей общественного порядка, увеличивал высоту горы, маршировал против демонстраций и ещё порядка десятка работ в прошлом и такое же количество в будущем.

Интервью с Ёсинори Нива

Gendai Eye: Я хотел бы начать наш разговор с вопроса про период вашего обучения в Университете искусств Тама. Как проходило ваше обучение и поспособствовало ли оно вашему становлению? Кто преподавал у вас, кто был среди ваших однокурсников?

Ёсинори Нива: Я учился на факультете движущихся изображений и перформативных искусств в Университете искусств Тама, где изучается искусство, основанное на времени: перформативные практики, кино и фотография. Самым интересными для меня личностями оттуда были Сироясу Судзуки (профессор кафедры, поэт и режиссер-документалист) и Сакуми Хагивара (режиссер).

Я помню, что класс Сироясу Судзуки представлял собою очень экспериментальный подход к обучению, посредством языковых систем, тому, как языки работают в нашей жизни и т. д. Я думаю, что в тот момент я подчерпнул очень многое о том, как «выражение» работает с другими людьми и как по-разному реализуется «художественное произведение».

Когда я был студентом, я создавал перформативные работы, в основном, в общественных местах. Во время учебы в Университете искусств Тама, иногда я помогал NIPAF (Nippon International Performance Art Festival), который проводит перформативный художник Сэйдзи Симода, однажды я путешествовал с ним, чтобы поучаствовать в паре фестивалей перформативного искусства в Европе. Если честно, раньше я не делал никакой видеодокументации. Качество видео не волновало меня так сильно, как сейчас. Поэтому я скорее путешествовал от одного фестиваля к другому по всему миру вплоть до 2010 года.

И хотя это не было каким-то спланированным решением, и я не помню четко, когда все это началось, но в какой-то момент в названиях моих работ появились глаголы (c окончанием на ing) и что-то похожее на слоганы. Я думаю, что эти занятия по изучению свойств языка оказали большое влияние на то, как я отношусь к названию своих работ и документирую все процессы, чтобы ни происходило от начала до конца, с помощью видеокамеры.

Некоторые из моих одногруппников создали театральный кружок и работают до сих пор в нем, а некоторые стали режиссерами.

GE: Работа вне Японии как-то предполагала, помимо изучения других сред и контекстов, что вам что-то не нравится в японской институциональной системе? С какими проблемами можно чаще всего столкнуться из–за свойств и методов вашей работы в Японии? И уходит ли это по мере признания?

ЁН: С самого начала я искал возможности представить свои работы по всему миру. Особенно на начальных этапах я всегда искал международные оупен-коллы и подавал заявки всякий раз, когда мог, и в те дни даже приходилось отправлять заявки по почте, поэтому я до сих пор помню, как посылал многие из них. Думаю, это было продолжением моего опыта организации нойз-группы и релизом музыки на небольших независимых лейблах из Европы, когда я еще был старшеклассником.

Если говорить о Японии, то там не так уж много поддержки со стороны общественных фондов, как и недостаточно государственной поддержки молодых художников. Даже если вы хотите создать что-то, что стоит больших денег, это уже проблема. Особенно сложно создавать что-то в самом начале, когда хочется иметь свою студию. Вы должны платить за университет, который очень и очень дорогой. Вы должны выплачивать аренду, платить за еду и транспорт, дополнительно продумывать продакшн своей работы (представьте, если вы художник, сколько вам придется за все платить?!), поэтому я подумал, что перформативные практики действительно отличная идея, очень минималистичная. Используя свое тело, у вас нулевой продакшн и, возможно, вам не нужна даже студия — звучит несколько оптимистично, но это была первоначальная стратегия, чтобы продолжать создавать что-то в течение длительного времени.

Переломный момент наступил в 2010 году. К счастью, я неожиданно получил предложение от куратора Национального музея современного искусства в Токио организовать мою персональную выставку в другой галерее, которую я не считал подходящим для себя местом. После этого опыта я начал думать о том, чтобы потихоньку показывать свои работы в пространстве галереи, но и создавать произведения в общественных пространствах. Скажем так, с каждым годом ситуация становилась для меня лучше и лучше, потому что я получал все больше проектов на заказ, где мне оплачивали всю стоимость продакшена. Но у меня до сих проблемы с тем, чтобы заработать достаточно денег для своей жизни и затрат на проекты. Это до сих пор сложно сделать с моими работами.

GE: Если обратиться к истории интервенций в общественные пространства у японских авторов, найдутся ли у вас какие-то любимцы? Насколько я понимаю вы родом из той же провинции, откуда были участники Zero Jigen. [1]

ЁН: Как вы уже знаете, я из той же префектуры, что и Zero Jigen. На самом деле, я немного общался с Ёсихиро Като, членом Zero Jigen, иногда я работал с ним, когда жил в Токио. Однажды мы участвовали в одном и том же перформансе, наняв поезд на линии Тодэн Аракава в Токио, которая представляет собой небольшую местную транспортную систему, перформеры проводили свои действия в поезде. Это было довольно интересное время, когда он был активен. Он всегда рассказывал историю о том, что долгое время был за границей и научился технике чтения снов и тантре в Индии.

GE: Теперь поговорим о ваших проектах. В свете недавних событий в связи окончанием Олимпиады и отставкой Ёсихидэ Суги, как дальше будет развиваться ваш проект «The Communities We Must Have Imagined»? Что вы лично думаете о действиях японских властей и их последствиях для общества?

ЁН: Концепция этой работы заключалась в том, чтобы начать работу над ней в 2017 году, смешав кадры старых телевизионных новостей со всего мира с кадрами, которые я снимал в то время, и завершить ее одновременно с закрытием Олимпийских игр в Токио. Это было ответом на настроения времени, отражающим сложные эмоции и желания японцев в отношении Олимпийских игр в Токио и политической ситуации вокруг них. В истории о том, что все японские спортсмены бойкотировали игры — это почти невозможно представить в Японии, что может случиться. Итак, первоначальная идея заключалась в том, чтобы создать вымышленный документальный фильм, который на самом деле никто не мог себе представить, он активировал воображение…Я думаю, что японское общество станет более ограниченным и более напряженным, и я думаю, что воображение займет более важное место в обществе, и в этом смысле будет больше интересных работ из Японии.

GE: «Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space» проходит с 2018 года, продолжаясь в настоящий момент и в других городах. Какие открытия вам удалось сделать для себя за время существования этого проекта?

ЁН: Я получил большой опыт и отклик от людей во всех городах, куда отправлялся контейнер. Начав с работы по заказу художественного фестиваля steirischerherbst’18 в Граце, я установил контейнер, который обычно предназначен для сбора одежды на Hauptplatz в Граце, где он находился напротив мэрии, и где когда-то находилась Adolf-Hitler-Platz. Проект действительно привлек международное внимание — на самом деле я получил много внимания в тот момент, включая интервью для New York Times. Я также получил несколько предложений о том, чтобы реализовать этот проект или показать серию документальных видео в других странах, Германии и Швейцарии. Предложения в основном поступали из Германии, где люди «официально» думают о том, чтобы взять на себя ответственность за Гитлера. Затем я подумал, что было бы здорово поехать на Adolf-Hitler-Platz в других городах, потому что в большинстве австрийских / немецких городов таковые имелись, чтобы активировать воображение местных жителей и пообщаться с людьми, думающими о точке пересечения «общественной истории» и «личной или семейной истории». Это в свою очередь породило вопрос: кому принадлежит история? Из–за COVID-19 я не мог посетить чью-либо квартиру в Германии, однако люди оставляли сообщения на контейнере, они в основном стыдятся или злятся из–за того, что я делаю. Но я думаю, это здорово, что я их заинтересовал, и они отреагировали.

Фактически, контейнер успел побывать в Вене, Дюссельдорфе, Кельне, Дортмунде, все это сопровождалось информацией о проекте в местных СМИ. Теперь контейнер находится в Любляне, Словения, для моей предстоящей сольной выставки в галерее Match. Я надеюсь, что в будущем контейнер сможет больше путешествовать по другим городам.

GE: Когда я просматривал истории ваших собеседников из проекта «Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space», я задумался о том, что во многих странах, воевавших против Германии во время Второй мировой войны, было множество людей, которые привозили и сохраняли такие вещи не из соображений памяти и ностальгии, а из трофейных побуждений. Что вы думаете о таком аспекте этого явления, когда другие стороны конфликта также сохраняют память об этом?

ЁН: Это очень интересно, что люди, даже в странах, которые воевали против Германии, сохраняли какие-то предметы в качестве трофеев. Я предполагаю, что это из–за нашего человеческого желания запоминать какие-то очень сильные события через предметы, но тогда возникает вопрос: возможно ли, что мы можем сохранить наши воспоминания и чувства только через что-то материальное?

Я сделал этот проект про Гитлера, потому что меня также очень интересовало, как эти памятные вещи превращаются в новое личное значение в этих семьях, почему они не могут быть выброшены. Возможно, что за пределами государства и политической системы как сообщества все памятные вещи в конце концов приписываются человеку.

GE: Вы находили какую-то общую закономерность в отношении людей к памятным вещам в проектах «Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space» и «Looking for Vladimir Lenin at Moscow Apartments»? Что есть общего и что отличает природу хранения вещей у разных идеологических сторон?

ЁН: Некоторые участники обоих проектов думают, что старые памятные вещи из прошлого станут дорогими в будущем, поэтому они смогут заработать на этом деньги — вот почему они хранят памятные вещи. Я думаю, что это обычная картина в нашем капиталистическом обществе: все может быть «продуктом», имеющим определенную стоимость и который можно обменять на деньги на рынке.

Что касается «Withdrawing Adolf Hitler from a Private Space», в Граце многие люди спрашивали меня, что находится внутри контейнера, людям это очень любопытно. Некоторые говорят, что Ёсинори Нива хотел заработать большие деньги на том, что он собирает. Другие думают, что это отличная идея для денацификации нашего общества. Поскольку проект был разработан, чтобы уничтожить все памятные вещи в контейнере, некоторые думают, что мы не должны уничтожать их все, а жертвовать их музею, чтобы сохранить исторический объект в качестве социальной памяти для передачи следующим поколениям. Это стало предметом критики.

А в случае «Looking for Vladimir Lenin at Moscow Apartments», поскольку проект был разработан не для уничтожения их предметов, а для их заимствования на время выставки, люди с удовольствием демонстрировали и рассказывали о своих чувствах к Ленину, у некоторых есть свое собственное чувство к нему, которое определило их личность и жизнь.

GE: Насколько сложно для вас бывает справляться с реакцией людей на ваши проекты? Существовала ли когда-либо угроза вашей безопасности, и как тот, факт, что вы находитесь в положении «чужака», спасает или мешает этому?

ЁН: В большинстве случаев люди злились из–за того, что я иностранец в их стране. Другими словами, люди, которые отрицательно относятся к моей работе, злятся еще больше, потому что думают, что я не имею ничего общего с их землей или ее историей. На самом деле, я получил много гневных писем на FB, из мессенджеров и т. д. Один парень сказал, что он насрёт в контейнер, но он этого не сделал. Некоторые говорили, что они гордятся тем, что они немцы, и что они нападут в ответ на японскую культуру, если я буду продолжать делать ту работу, которую делал в Граце.

GE: Во многих ваших проектах есть медиаторы (люди, организации), которые участвуют в ваших проектах и выступают в качестве связующих мостов с темами или людьми. Как они влияют на ваш процесс реализации работы, часть ли они вашей работы или только инструмент?

ЁН: Я тщательно думаю о силе и социальном положении всех людей и организаций, участвующих в моем проекте, и даю им определенную роль в реализации работы. Так что большинство моих проектов привязаны к конкретному времени и местности, чтобы можно было работать с их социальным положением. Например, в проекте «Paying a Courtesy Call on the Incumbent Mayor by all His Predecessors in History» (2016) на Наосиме, он был заказан Фондом Фукутакэ, который является одним из организаторов Международного триеннале Сэтоути, я использовал их социальный статус, чтобы связаться с местными политиками, получилась очень неплохая коллаборация.

GE: Вы часто говорили о том, что вы пытаетесь выстроить отношения с теми событиями, свидетелями которых вы не были. Насколько далеко можно уйти в этом восстановлении событийности?

ЁН: Я думаю, что можно попытаться приблизиться к тому, чего мы не переживали, чего мы не знаем, к чему, по нашему мнению, мы не имеем отношения, и восполнить этот недостаток нашим воображением, которое дает искусство. Это может быть очень долгий путь, однако я думаю, что искусство — отличный способ дополнить то, чего не хватает воображению, даже если это не то же самое, что реальный опыт.

Другими словами, искусство может быть «другим» типом реального опыта, который может восстановить наш человеческий опыт.

GE: Мне кажется, что в ряде случаев ваши работы опережают время и ментальность, предоставляя ответы/решения к проблемам, которые могут в конечном счете быть разрешены. Как вам удается соблюдать баланс между юмористическим и серьезным?

ЁН: Юмор открывает людям сознание, и я считаю, что очень полезно добавлять юмор на ранних этапах обсуждения темы или обсуждения, о которых трудно говорить или обсуждать. Это стратегия, которая в конечном итоге может помочь проложить путь к более серьезному разговору.

GE: Мне очень нравится, что вы очень тщательно подходите к документации своих проектов, делая их доступными для всех на своем сайте. Почему для вас так важно соблюдать эту открытость?

ЁН: Как я уже сказал, я снимаю все процессы от начала до конца проекта, включая переговоры, разговор с оператором, отказ от получения разрешения и так далее. Так что для меня документирование и размещение всего на сайте является частью этого процесса.

GE: Вашему московскому проекту про Ленина скоро исполнится десять лет. Вы можете рассказать что-то о своих планах на будущую поездку в Москву? Чем вы планируете заняться в ближайшее время?

Я собираюсь на исследовательскую поездку в октябре. Это для музейной выставки в Москве в следующем году, но детали еще не определены, но я бы реализовал масштабный проект в сотрудничестве с местными жителями, который касается русской и мировой истории. Также я думаю о паре идей в азиатских странах, которые я еще не успел реализовать, планирую сделать еще пару проектов в ближайшие годы.

Телеграм-канал Gendai Eye

[1] Zero Jigen — одна из центральных радикальных художественных групп в Японии конца 1960-х и начала 1970-х годов. Известным исполнением своих «ритуалов» на улицах Токио, а также сотрудничеством с рядом экспериментальных режиссеров того времени.