В декабре в той стране

Снег до дьявола чист…

Снег валил не переставая с самого утра, он покрыл толстым мягким слоем капот машины, стоявшей здесь каких-то полчаса. На сложенных безучастно дворниках уже успел образоваться небольшой сугроб, машина казалась покинутой, но внутри сидели двое —  мужчина и женщина, они держались за руки, но не глядели друг на друга и не разговаривали.

Широко раскрытыми сухими глазами женщина смотрела на играющих на детской площадке детей, её губы заметно подрагивали.

Повернувшись к ней, мужчина несколько секунд молча на нее смотрел, затем сжал её руку и отвернулся.

Низкая полная женщина, нагруженная пакетами и авоськами, обогнула автомобиль по дуге, кинула быстрый взгляд в салон, но, заметив пассажирку, остановилась и поднялась на носочки, чтобы разглядеть её получше за сугробом на капоте. Злорадное удовлетворение на её лице сменилось гримасой упрека. Она произнесла какое-то слово. Женщина в салоне автомобиля без труда прочла его по губам: «потаскуха». Покачав головой, тётка с авоськами потрусила через детскую площадку к пятиэтажке.

Губы женщины в машине задрожали ещё сильнее.

— Игорь!

Голос сорвался, и она замолчала. Сглатывая слёзы, она задышала часто и глубоко, и продолжить смогла только через несколько секунд:

 —  Тому, что мы сделали, нет прощения.

—  Наверное, нет, —  отозвался мужчина. Свободной рукой, упиравшейся в руль, он закрывал губы, отчего его голос звучал невнятно.

— Нет, не нам, это мне нет прощения. А тебя она простит. Ты мужчина, в конце концов. В измене всегда виновата женщина. Я напишу записку, и она простит. Она мне поверит. Такой записке невозможно не поверить.

 — Глупости, — резко оборвал он и, потянув её за руку, привлёк к себе. Теперь Маша слышала, как бьётся его сердце, ей стало тепло и почти нестрашно. —  Мне нет до неё дела теперь. Я же говорил. Я не люблю её больше.

 —  Может быть, есть другой выход? Как ты думаешь? Есть?

 — Есть? — эхом отозвался Игорь, глядя на мужичка в полинявшей норковой шапке, окинувшего любопытным взглядом окна машины. Встретившись с ним глазами, мужичок ухмыльнулся. —  Конечно, есть. Другой выход есть всегда. Мы вернёмся каждый в свой дом и сядем каждый за свой праздничный стол. Я поцелую свою жену и поздравлю её с Новым годом. Ты поцелуешь мужа, обнимешь детей, начнёшь готовить праздничный ужин. Очередной лицемерный день нашей жизни, вот и всё.

 — Не говори так. Теперь всё будет по-другому. Мы же решили. Только давай уедем отсюда, не могу на них больше смотреть. Уже темнеет, а эти дети всё ещё на улице!

Игорь кивнул и завёл мотор.

 — Куда теперь?

 — Куда-нибудь, где никого нет.

 — «Где нас никто не увидит», —  повторил Игорь фразу, брошенную ею несколько месяцев назад, сказанную тогда в первый раз.

— Нет. Это уже неважно, — ответила Маша, отворачиваясь к окну. —  Теперь мы не прячемся. Пусть видят.

Помолчав, она добавила:

— Теперь мы убегаем.

На улице быстро темнело. Вскоре желтый свет фар вырывал из темноты только небольшой участок дороги перед машиной, едва различимый в белой пелене снега. Дворники на лобовом стекле сгоняли снежинки в стаи и давили, словно мух, они таяли и стекали по лобовому стеклу длинными каплями. Машина выехала за черту города, пронеслась мимо щита c перечеркнутым названием, съехала на проселочную дорогу и, поплутав между редких построек и оврагов, выехала на берег моря.

Выйдя из машины, Маша зябко поежилась и поглядела в снежную мглу, туда, где должна была быть трасса.

— Дороги назад нет. Соседи видели нас, теперь о нас знают. Все знают. В нашем городе слышат, как позвякивает ложка в чае соседа за стеной, и уж тем более они услышат скрип кровати, —  сказала она и щеки вспыхнули от стыда. Отступив на шаг назад, Маша развернулась и пошла по замёрзшему морю. Фары машины погасли, она осталась одна в темноте. Снег хлестал её по раскрасневшимся щекам.

Маша услышала скрип шагов за спиной.

 — Теперь нет дороги назад, правда? Он знает. И твоя жена тоже. Что мы натворили, Игорь?

Игорь остановился в шаге от нее, она чувствовала его присутствие за своей спиной.

— Ты жалеешь?

— Нет! —  выкрикнула Маша в темноту, но через секунду добавила тише: — Нет. Вчера, собирая Лёшеньку и Алю в детский сад, я подумала о том, как было бы хорошо, если бы он простудился, подхватил воспаление легких и умер. Тогда у меня был бы повод уйти от Саши. И у меня бы осталась Аля… Я больна, Игорь. Это не любовь, это болезнь. Помешательство. Как я могу думать такое? Я боюсь, — она обхватила себя руками. — Боюсь. Боюсь того, как Саша посмотрит на меня, когда все узнает. Ну почему он не алкоголик, избивающий меня до полусмерти? А ведь я заслужила это! Почему он любит меня? Такую скверную, гадкую предательницу? О, Игорь, это я во всем виновата. Твоя жена… Она тоже не заслуживает этого! Мы могли бы стать подругами, знаешь? А Лёша и Аля? Я уже не понимаю, люблю ли я их еще или ненавижу, потому что они обуза, потому что они стоят между нами, между мной и моим счастьем с тобой. И я готова переступить через них, каждую секунду я сознаю, что готова их бросить! Всё ради того, чтобы больше не прятаться и быть с тобой. Разве это любовь, Игорь? Разве такое возможно? Ну почему ты молчишь?!

Выкрикнув это, Маша развернулась и, увидев опущенную голову Игоря, раздосадовано закусила губу. Руки, взметнувшиеся вверх во время гневной тирады, поникли.

 — Я не знаю, что сказать, Маш, — наконец ответил он. — Не казни себя так. Ты не виновата.

В его темных волосах запутались снежинки, и сердце Маши наполнила нежность.

— Почему без шапки? Простудишься ведь.

Он посмотрел на неё с сомнением.

— Простужусь? Но ведь мы же решили… — Игорь вдруг рассмеялся, не визгливо и истерично, как она ожидала, а просто и естественно —  так, как смеялся всегда. За этот его искренний мальчишеский смех она его полюбила.

— Ты прав, мы решили. Прости меня, —  шагнув к Игорю, Маша обхватила его руками, зарываясь в его теплую мягкую куртку.

 —  Маш? Пообещай мне кое-что, хорошо? Пусть это будем твоим новогодним подарком.

Игорь почувствовал, как она напряглась от его вопроса. Он гладил её по волосам и прижимал к себе.

 —  Конечно. Всё, что угодно. Что ты хочешь, чтобы я пообещала?

 —  Пообещай забыть обо всём, кроме нас двоих. Не говорить, не думать, даже не помнить об этом. О том, о чем ты только что говорила. Обещаешь?

Маша после паузы кивнула.

 —  Я постараюсь.

Взяв её подбородок, Игорь поднял её лицо к себе и поцеловал. В темноте посреди белой бескрайней пустыни замерзшего моря Машу подхватил вихрь. Ее ноги оторвались от земли, и она улетела в черное снежное небо — одна из больших и хрупких снежинок, влекомая ветром.

— Я так люблю тебя. Господи…

— Тебе холодно? Ты дрожишь, —  прошептал он через некоторое время, от его рта оторвалось облачко пара.

 —  Нет, мне жарко. Я просто нервничаю.

 —  Пойдем. У меня тоже есть для тебя подарок.

— Да, пойдем, — Игорь повел её за руку к машине. Маша послушно шла за ним, как девочка. На её лице мешалось счастье, растерянность и боль. Они обещали не дарить ничего друг другу, чтобы не вызывать вопросов и подозрений в семье, но теперь прятаться не было нужды.

 —  Это мелочь. Просто сегодня мне хотелось сделать тебе что-нибудь приятное.

Усадив Машу на заднее сидение, Игорь вытащил припрятанный пакет. Вынув из него длинный шарф, он намотал его на Машу.

 —  Вот теперь ты действительно выглядишь тепло, —  он перевернул пакет и высыпал на её колени мандарины. —  А теперь по-новогоднему.

Маша засмеялась, протестующе замахала руками, но затем схватила Игоря за куртку и поцеловала.

 —  Спасибо. Спасибо, Игорь.

Раскрасневшиеся и запыхавшиеся они лежали обнявшись на заднем сидении. Неудобное положение давно стало привычным. Всё лучше, чем стыд измены на супружеской кровати. Кое–как поправив на себе одежду, Маша подняла упавший на пол мандарин.

— Всё будет хорошо, —  сказала она, — мы одни в целом свете.

Очистив мандарин от кожуры, она смеясь принялась кормить дольками Игоря, а он прижимал её к себе, как самое величайшее в мире сокровище.

Вернувшись в город, Игорь въехал в гараж и заглушил мотор. Некоторое время они сидели, глядя перед собой, затем Маша включила в машине свет и завозилась, снимая пальто. Аккуратно свернув, она положила его на заднее сидение. Бросив взгляд на ее платье — красивое, с глубоким вырезом на груди, купленное специально для праздника, Игорь вздохнул и вылез из машины.

В зеркале заднего вида Маша видела, как он вытащил из стоящего в гараже ящика длинный шланг, долго возился под багажником, затем обошел машину и открыл заднюю дверцу. Лицо его было сосредоточенным и белым. Маша закрыла глаза.

Руки дрожали. Они отказывались повиноваться, несмотря на все предпринимаемые усилия. Это было так странно, ведь действия были такими незамысловатыми. Опустив руку с шлангом, Игорь досчитал до пяти, затем нажал на клавишу. Стекло опустилось на несколько сантиметров, Игорь просунул туда конец шланга и захлопнул дверь.

Услышав второй хлопок совсем рядом, Маша открыла глаза и улыбнулась.

 —  Теперь мы уедем.

Он смотрел перед собой не мигая.

— Уедем в снежную страну и начнем там новую жизнь. Только ты и я.

— Да, уедем, —  механически повторил он.

 —  Там нас никто не будет знать, может быть, даже никто не будет понимать нашего языка. А мы не будем понимать их. Не будет взглядов, не будет страха, не будет вины. Там мы будем вместе. Навсегда.

— Да. Там всё будет так, как должно было быть с самого начала.

Глаза Маши загорелись:

— Да, ты прав. Так, как должно было быть. Мы предназначены друг другу судьбой, это какая-то глупая ошибка, чей-то недосмотр, что мы встретились так поздно. В Снежной стране всё будет иначе. Там будет всё так, как должно было быть здесь, без недоразумений и ошибок.

— Да, —  Игорю казалось, что он повторяет слова придуманной Машей пьесы, но глядя на нее, ему хотелось верить, что это его собственные слова. Он избегал смотреть на ключ зажигания.

 —  Там у тебя нет жены, — продолжала Маша, —  а у меня  мужа. Там нет Лёши, нет Алечки, —  ее глаза начали наполняться слезами, но она, встряхнув головой, отогнала их, —  но так даже лучше. Без меня им будет лучше, зачем им такая скверная мать, как я? Безответственная мать, которая их совсем не любит?

Игорь смотрел на нее, и Маша снова замотала головой, отгоняя образ детей. Вдруг она схватила его за рукав, не то пытаясь оттолкнуть, не то, наоборот, привлечь к себе, и глядела на него совсем уж дикими глазами.

 —  Прости. Я же обещала. Мы одни в целом свете. Одни в этой Снежной стране. Ну, что же ты? Заводи! Заводи!

Она расцепила пальцы и, не отводя взгляда, повторила:

 —  Заводи! Нам нужно ехать. Скорее!

Секунды растягивались в минуты. Время остановилось. Наконец, Игорь потянул руку к ключу, но вдруг отдернул, словно его ударило током. Он посмотрел на Машу испуганно.

На улице раздался залп салюта, и они оба вздрогнули. Время снова начало свой бег. Радостные крики и новые залпы возвестили начало празднования. Маша, сидевшая напряженно и прямо, обессиленно упала на спинку сидения. На Игоря она больше не смотрела.

— Мы никуда не поедем, да? —  спросила она тихо через несколько секунд.

— Прости, Машенька, я… —  подавив спазм в горле, Игорь закончил резче, чем собирался: —  Я не могу! Это безумие, черт возьми! Безумие! Как это вообще могло прийти тебе в голову?

 —  Да, это безумие, —  ответила Маша, и Игорь со всей силы ударил по рулю.

— Дура! Психопатка! Это не выход, понимаешь? Не выход! —  он колотил по рулю, затем выскочил из машины и вырвал торчащий из окна шланг. Бросив его на землю, Игорь принялся его топтать.

Когда ярость иссякла, Игорь остановился. Тяжело дыша, стоял он посреди гаража, на его лице читались ужас и растерянность. Вскинув голову, он бросился обратно к машине.

 —  Машенька, давай по-настоящему уедем? Ты и я? Без денег —  ну и что? Выкарабкаемся, где наша не пропадала? Получим развод, дети у тебя останутся.

Но Маша ответила устало и зло:

 —  Мы это уже обсуждали, Игорь. Я не смогу жить вдали от детей, зная, что я их бросила. Не смогу судиться и делить их с Сашей, зная, как они его любят. Зная, что это я его предала, что он меня ненавидит. Заслуженно ненавидит. Нет, Игорёш, это совсем не выход.

— А это, по-твоему, выход?! —  выкрикнул Игорь, взмахнув рукой в сторону ключа, который он так и не осмелился повернуть.

 —  Теперь уже нет. Ты ведь со мной согласился, я думала… А впрочем неважно.

На улице снова бухнуло и рассыпалось электрическим треском. Было только десять часов, не все горожане отличались терпением. Маша взяла мандарин.

 —  Почему неважно? —  спросил Игорь.

Маша пожала плечами. Отложив недочищенный мандарин, она сложила подаренный Игорем шарф и положила его на приборную панель рядом с мандарином. Перегнувшись назад, Маша взяла с заднего сидения пальто.

В отчаянии Игорь смотрел, как она одевается.

—  Значит, уходишь?

— Да.

— Куда?

— Домой. Меня ждут муж и дети.

— О чем ты? Дороги назад нет, сама говорила. Как ты им объяснишь?

Маша снова пожала плечами. Она вылезла из машины и пошла к дверям гаража. Догнав её, Игорь схватил её за плечо и развернул к себе. Маша отвела взгляд.

— Всё изменилось, Игорь, неужели ты не понял? Всё изменилось, когда ты не смог повернуть ключ зажигания. Нет никакой Снежной страны, как нет деда Мороза. Теперь всё действительно кончено. Возвращайся к жене. Она любит тебя.

Игорь опустил Машино плечо, ему хотелось её ударить. Впервые с их первой встречи он чувствовал по отношению к ней злость, не просто злость — ярость. Впервые он хотел ударить женщину.

— Вот так? Ты уйдешь вот так?

— Да, —  Маша погладила его по рукаву куртки, и он с исказившимся от боли лицом отвернулся. 

—  Ты молодец, — продолжала Маша. — Ты прав, что не допустил этого. Счастья тебе в новом году. Но не любви. Любви и так было слишком много.

Постояв несколько секунд, Маша повернулась и пошла прочь. Игорь так и не нашел в себе силы её окликнуть.

31 декабря 2014 г.