Писать текст — как входить в воду, можно с разбегу, можно медленно, можно падая с высокой скалы или с высоты собственного роста, даже зная, что ты не умеешь плавать. И всегда помнить о рыбах и водорослях. Я всегда помню о рыбах и водорослях, а с недавних пор ещё и о медузах. Думаю о них почти постоянно. Думаю о тьме и неизвестности водной толщи, глубин. Думаю о стихии, о том как волна сносит. Слышу шум, чувствую всплеск. Ноги проваливаются в песок начиная с пяток.

Я всегда боялась воды, и она всегда меня зачаровывала. Особенно её стихийные состояния. Стремительная и грохочущая горная река на Алтае. Безумные, дикие, трёхметровые волны на португальском побережье. Тьма,

тьма,

тьма,

которая сгущается к центру от берега. Всегда есть место, где возникает этот резкий переход цвета от аквамариновой бирюзы в синий кобальт или пурпур — там живёт мой страх.

Бабушка всегда говорила, что нет ничего разрушительнее воды — огонь можно потушить, но бушующую воду остановить нельзя. И вода тоже оставляет свой след. Следы от огня видимы сразу, а следы воды спрятаны глубоко, проступают медленно и при этом столь же разрушительны.

В этом году у нас была затяжная зима. Зима, которая никак не могла закончится. Она не была морозной и снежной, она была серой, вялой и сырой. И долгой. Очень. Она длилась до середины апреля. Поэтому куст розы, что растёт у нас на балконе тоже очень долго не цвёл. На нём появились бутоны в конце марта и потом их становилось всё больше и больше. Их не было столько в предидущие два года. Они зрели и зрели, наполнялись соками, цветом, ароматом, но никак не раскрывались. До самого мая.

Мы купили этот куст в 2019 году, через год после переезда. Чтобы балкон цвёл и радовал. Мне всегда хотелось иметь свой сад. Я всегда любила зелень. А в этом городе её полно. Она кругом, везде.

Как аромат роз и лип, вместе с которыми я ясно услышала её голос в моей голове. А может и нет. Может это был мой голос, повторивший, выловивший её слова откуда-то из глубины телесной памяти. Я стала понимать, почему мне здесь так хорошо. Так спокойно.

В общем всё началось с роз. И лип. И с розового. Всё началось с розового дома с зелёными ставнями. Этот дом всегда со мной и в этот дом нельзя вернуться.

В него нельзя войти ни с одной из двух дверей. Нельзя обнять его обитателей, уклониться от их мокрых крепких поцелуев в щёки, от их странной кожи и запахов. От их тепла. «розочка моя! приехала! как хорошо!»

У меня есть сад, по которому больше не пройти, не сорвать ягод и не положить их в рот, не залезть на космический корабль-вишню, не почувствовать полёт, стоя на самых высоких и тонких ветвях груши, не обозреть горизонт с крыши или пристройки к задней стене, много чего не. И всё же.

Этот дом всегда со мной. Но только недавно я поняла это. Обнаружила его во мне.

Когда его продавали — я плакала. Я злилась. Я ненавидела его будущих жильцов, хотя я даже не знала, кто это будет. Я желала им зла. Желала ли я таким образом зла и этому дому? Об этом я думаю сейчас, когда стала взрослее. Тогда в юности, я о таком не задумывалась. Я была уверенна, что наш дом может быть счастлив только с нами. И пустить в него других, незнакомцев, чужаков — это предать его, опустошить, забросить.

Этот дом бабушка и дедушка построили своими руками, буквально. И ногами тоже; помню как бабушка рассказывала, что месила ногами цемент — я всегда представляла это как сцену из фильма Челентано, где он давит ногами виноград.

Это был самый тёплый дом, самый светлый, самый надёжный.

Да, там бывало и страшно. От непривычной мне ночной звенящей тишины маленького города. От полной тьмы внутри из-за закрытых ставней. От длинного ночного пути через эту тьму сквозь несколько комнат в туалет и потом обратно. Я всегда будила маму, чтобы она шла со мной, точнее впереди, а я держала её за ночнушку и старалась ступать след в след, на ощупь.

В нашей комнате одна ставня всегда оставалась открытой — я просила. И распахивала её изнутри, если мама или дедушка или бабушка прикрывали её по привычке. Сквозь открытую форточку проникали ночные звуки и звон тишины отступал. Я могла засыпать. Под шелест ветвей липы и каштана, под случайные крики птиц или внезапный лай собак.

Это будет скучный рассказ. Говорят, сейчас так не пишут. Необходимы действия, диалоги, события. Описания и повествования никого не интересуют больше. А что если они интересуют меня. Могу ли я эгоистично заполнить ими почти всё пространство текста? Или лучше сказать «его тело» — телесность в тренде. Тогда так, могу ли я эгоистично забить все участки этого тела татуировками-описаниями?

Это будет скучный рассказ и без вывода. Без заключения и возможно даже без переклички. Потому что, то о чём я пытаюсь написать — интимно, и я не хочу, мне тяжело впускать сюда незнакомцев, чужаков и их мысли, их тексты, их чувства относительно понимания концепта дома, семьи и так далее.

Вообще, это должно было быть эссе, о каком-то важном предмете. Предмете — для того, чтоб «соорудить рамку и не растекаться», держать фокус и не терять резкость. Чтобы высказывание было полным, насыщенным и одновременно лаконичным.

Я подумала, что дом — это в целом хороший предмет. У него есть чёткая форма, и каким бы он ни был большим — он лаконичен. Всегда и на любой стадии завершён, даже если это каркас или руины. В каждом конкретном моменте времени — это и есть его завершённая форма, которая направляет мысли и чувства, задаёт вектор рассуждению.

Я подумала, что дом — это в целом хороший предмет. И всё же, кажется, я ошиблась. Потому что внутри этой рамки, формы, на прочном фундаменте обнаруживает себя нечто живое, в движении, тёмное, плотное, глубокое, почти бездонное, что войдя в него вязнешь, топнешь, замираешь прислушиваясь. Вот что-то дотронулось до моей ноги и я вздрогнула. Я оглядываюсь, пытаюсь выбраться на берег, где безопасно и обозримо. Я хочу выйти из дома и смотреть на него, какой он красивый. Облицован нежно розовым песчаным кирпичём, ставни выкрашены тёмно-зелёной краской, крыша из серого шифера, тёмно-зелёный деревянный забор, деревья и цветы растут и благоухают вокруг. Солнце нагревает его стены и в летние месяцы они горячи. Близится полдень и бабушка медленно обходит его вокруг закрывая ставни, чтоб лучи не прожгли кружевные занавески, побелка не потрескалась и прохлада сохранилась внутри. Я иду за ней и приоткрываю незаметно ставню в своей комнате.

Когда меня спрашивают не скучаю ли я по «родине», по Росси, я честно отвечаю нет. Я скучаю лишь по родным. И то не постоянно. Тоска? скорее невыраженная и невысказанная любовь, накатывает волнами; прилив–отлив, прилив–отлив. И море снова спокойно. Всё снова где-то в глубине, во впадинах, мрачных, тёмных, довлеющих. Но лишь когда ты там, а не у поверхности.

Способна ли я вообще испытывать тоску, настоящую, а любовь? Или только страх? Потери. Исчезновения. Смерти. Забвения. Небытия. Способна ли я к любви? А не к потреблению и жажде.

Я пью из солёного моря, то чем нельзя напиться.

Соль оседает и оставляет следы,

разводы.

Я пью из солёного моря,

оно меня иссушает. Оно меня наполняет.

Возможность наполнения — признак пустоты.

Я соскребаю скребком со стенок. Соль. Кристаллы. Пыль.

Небытие.

Коряга принесённая с моря похожа то на ребёнка то на старика.

Дом пришлось продать, когда умерла бабушка. Дедушка умер раньше. Бабушка прожила ещё несколько лет. И все последние их годы жизни мама и её сестра (тётя Таня) поочередно, меняясь каждый месяц, ездили в дом своего детства, своего рождения, чтобы ухаживать за больными умирающими родителями. Чтобы латать дом, который умирал вместе со своими создателями. Последний раз я навещала его, когда хоронили бабушку. Была весна или может ранее лето — я абсолютно не запоминаю дат. Помню, что цвела черешня в огороде у дальнего забора, было тепло и я курила за домом, глядя за горизонт минуя соседские участки.

Дом пришлось продать, потому что мама и тётя Таня не могли ездить туда постоянно и поддерживать его. А частный дом нельзя не поддерживать. Он требует ухода, он живой. Его нельзя закрыть и оставить даже на год, даже на пол. Тётя Таня жила в другом городе, мы жили в другой стране. А потом началась война.

Я не знаю, жив ли сейчас мой дом? Стоит ли он, дышит? Кто поддерживает жизнь в нём сейчас, счастливы ли они в нём так, как были счастливы мы? Сохранил ли он чистоту своей нежно-розовой кожи, яркость своих тёмно-зелёных глаз. Шумят ли липа и каштан за забором, собирает ли кто-то ягоды смородины и малины с куста прямо в рот. Сидит ли кто-то на серой шиферной крыше, глядя за горизонт и мечтая объехать весь мир?

У меня есть дом, в который нельзя вернуться. Этот дом всегда со мной. Я обнаружила его недавно в себе. В 2018 году мы с мужем и котом переехали в Гамбург. Оказалось, что это самый зелёный город Германии. Бродя по его улицам вдыхая аромат роз и лип, растущих тут повсеместно я ясно услышала голос бабушки в моей голове «трояндочка моя! приїхала! як хорошо!»! А может и нет. Может это был мой голос, выловивший её слова откуда-то из глубины телесной памяти. Я стала понимать, почему мне здесь так хорошо. Так спокойно.

Сейчас за моим окном растёт липа. Ветер шумит её ветвями и листьями, летом запах её цветков заполняет собой весь двор и балкон и комнату. Заполняет мои лёгкие и мои мысли. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, набираю этот тёплый медовый, липкий воздух и открываю дверь в свой розовый дом.

Смогу ли я когда-нибудь написать хороший текст. Не скучный, важный, интересный не только мне. Смогу ли я когда-нибудь написать эссе? С отсылками и ссылками, с вопросами серьёзнее чем «счастлив ли сейчас мой дом»? Для чего вообще пишутся тексты? Глупый вопрос. Менее глупый — для чего я́ пишу этот текст?

Четыре страницы воспоминаний, хождения кругами, сидения на берегу.

Четыре страницы невозможности выразить словами.

Четыре страницы бессилия. Нелепого и неумелого признания в любви. Которое никто не будет читать.

Четыре страницы блужданий среди букв и слов. Синонимов и метафор.

Заблудилась в двух деревьях и одном кусте. Зашла в дом и не вышла. И не пригласила войти. Стойте и смотрите. Догадывайтесь о том, что внутри.

P.S.

В парке людей в городе Керкира

возле музея искусств Азии

за меня помолилась англичанка Angela

мы смотрели в глаза друг друга через солнечные очки

и я представляла, что держу её за руку

она сказала, что будет думать обо мне весь оставшийся день и ушла

дальше, вслед за своей подругой снимать виды на маленькую цифровую мыльницу

2021 год. (better late than never).