Прочитанные в конце 1983 года, в университете Беркли, лекции Мишеля Фуко, находятся в фарватере его исследований античных этических практик, но резко выделяются среди всего его творчества, так как дают нам детальный разбор концепта парресии.

Слово parrhesia, согласно М. Фуко, впервые встречается в греческой литературе у Еврипида (484-407 до н. э.) и встречается во всем древнегреческом мире, начиная с конца V в. до н. э. Но это понятие также можно найти в патристических текстах, написанных в конце IV и в V н. э. — десятки раз, например, у Иоанна Златоуста (345-407 н. э.). Есть три формы слова: номинальная форма парресии; форма глагола parrhesiazomai (или лучше parrhesiazesthai); и есть также слово parrhesiastes, которое встречается реже и не встречается в текстах классического периода античности. Речь о фигуре парресиаста разворачивается в греко-римском периоде — например, у Плутарха и Лукиана. В диалоге Лукиана «Мертвые оживают, или Рыбак», один из персонажей также имеет имя Парресиаст. Parrhesia обычно переводится на английский язык как «свобода слова» (во французском franc-parler, на немецком freimuthigkeit, на русском свободоречие). Parrhesiazomai или parrhesiazesthai — это использование парреcии, а parrhesiates — это тот, кто использует парресию, то есть тот, кто говорит истину.

Описывая свободоречие, Фуко выделяет пять основных признаков, которые ярко выделяют эту практику речи среди других способов говорить: открытость, истина, опасность, критика и долг.

Открытость

Тот, кто использует parrhesia это parrhesiastes — кто-то, кто говорит все, что имеет в виду: он ничего не скрывает, но полностью открывает свое мышление и ум другим людям посредством своей беседы. И он делает это, избегая какой-либо риторической формы, которая могла бы скрыть то, что он думает. Вместо этого parrhesiastes использует самые прямые слова и формы выражения, которые он может найти.

Таким образом, специфическая «речевая деятельность» из словесного высказывания принимает форму: «Я тот, кто думает так-то и так». Фуко использует фразу «речевая деятельность», а не «речевой акт» Джона Сёрла (или «перформатив» Остина), чтобы отличить противоречивое высказывание и его обязательства от обычных видов обязательств, которые получают между кем-то и тем, что он или она говорит. Использование свободной речи связано с определенной социальной ситуацией, с различием статуй между говорящим и его аудиторией, с тем фактом, что parritesiastcs говорит что-то, что опасно для него и, таким образом, связано с риском и так далее.

Истина

Есть два типа парресии, которые мы должны различать. Во-первых, есть уничижительный (пейоративное в оригинале у Фуко) вариант слова, не очень далекого от «болтовни», и который состоит в том, чтобы сказать что-либо или все, что имеет в виду, без всяких оговорок. Такой уничижительный смысл встречается, например, у Платона, как характеристика плохой демократической конституции, где каждый имеет право обращаться к своим согражданам и рассказывать им что угодно — даже самые глупые или опасные для города вещи. Это уничижительное значение также часто встречается в христианской литературе, где подобная парресия противостоит молчанию как дисциплине или как необходимому условию для созерцания Бога. «Как словесная деятельность, которая отражает каждое движение сердца и разума, парресия в этом отрицательном смысле, очевидно, является препятствием для созерцания Бога».

Однако в большинстве случаев парресия не имеет отрицательного значения в классических текстах, а скорее положительного. Parrheriazesthai означает «говорить правду». Но говорит ли парресиаст то, что он считает правдой, или он говорит, что на самом деле является истиной? По мнению Фуко, parrhesiastes говорит истину, потому что он знает, что это и есть истина; и он знает, что это правда, потому что это действительно правда. Парресиаст не только искренен и говорит о своем мнении, но и считает его правдой. Он говорит, что он знает о том, что является истиной. Вторая характеристика свободоречия, следовательно, заключается в том, что всегда существует точное совпадение между верой и истиной.

Было бы интересно сравнить греческую парресию с современной (декартовой) концепцией доказательств. Ведь у Декарта совпадение между верой и истиной достигается в определенном (умственном) доказательном опыте. Для греков, однако, совпадение веры и истины происходит не в (умственном) опыте, а в словесной деятельности, а именно в истинной речи. Похоже, что парресия в греческом языке не может встретиться в наших современных эпистемологических рамках.

Когда Декарт получает несомненно ясное и четкое доказательство, он не уверен, что то, во что он верит на само деле является истиной. В греческой концепции парресия, по-видимому, не сталкивается с проблемой приобретения истины, поскольку такое обладание истиной гарантируется обладанием определенными моральными качествами: когда кто-то обладает определенными моральными качествами, то это и является доказательством, что у него есть доступ к истине и наоборот. Игра в парресию предполагает, что парресиаст — это тот, кто обладает моральными качествами, от которых требуется, во-первых, знать правду, а во-вторых, передавать такую правду другим.

Если и есть какое-то доказательство искренности парресиаста, то это мужество. Тот факт, что оратор говорит что-то опасное — в отличие от того, во что верит большинство — является убедительным доказательством того, что он парресиаст. Если поднять вопрос о том, как мы можем узнать, является ли кто-то рассказчиком правды, мы задаем два вопроса. Во-первых, как мы можем узнать, является ли какой-то конкретный человек рассказчиком правды, и, во-вторых, почему определенный парресиаст уверен, что то, во что он верит, является истиной? Первый вопрос о признании кого-либо в качестве parrhesiastes был очень важным в греко-римском обществе и часто обсуждался Плутархом, Галеном и др. Второй скептический вопрос, однако, является особенно современным, который, судя по всему, чужд грекам.

Опасность

Когда философ обращается к суверену, к тирану и говорит ему, что его тирания опасна или неприятна, потому что тирания несовместима с справедливостью, тогда философ говорит истину, полагает, что он говорит истину, и это более чем сопряжено с риском (поскольку тиран может разозлиться, может наказать его, может изгнать его, может убить его). И это именно та ситуация, которая случилась с Платоном с Дионисием на Сиракузах, если принять во внимание интересные ссылки в Седьмом письме Платона, а также в «Жизни Диона» Плутарха.

Итак, вы видите, парресиаст — это тот, кто рискует. Конечно, этот риск не всегда связан с риском для жизни. Например, когда вы видите, что друг делает что-то не так, и вы рискуете навлечь на себя его гнев, сказав ему, что он неправ, вы действуете как парресиаст. В таком случае вы не рискуете своей жизнью, но вы можете навредить ему своими замечаниями, и ваша дружба может впоследствии пострадать из–за этого. Зато в политических дебатах оратор рискует потерять свою популярность, потому что его мнения противоречат мнению большинства или его мнения могут привести к политическому скандалу, но это использование парресии. Истинная речь связана с мужеством, осуществляемым перед лицом опасности: она требует смелости говорить правду, несмотря на некоторую опасность. И в своей крайней форме, говорение правду приводит к игре жизни или смерти. Именно потому, что парресиасты должны рисковать, говоря правду, король или тиран обычно не могут использовать парресию, ибо он ничем не рискует.

Когда вы принимаете парресию, в которой раскрывается ваша собственная жизнь, вы вступаете в особые отношения с самим собой: вы рискуете умереть, чтобы сказать правду, вместо того, чтобы успокоиться и оказаться в безопасности, когда правда остается невысказанной. Конечно, угроза смерти исходит от Другого, и поэтому требует отношения с Другими. Но в первую очередь, парресиаст выбирает особые отношения с самим собой: он предпочитает видеть себя рассказчиком правды, а не живым существом, которое лживо по отношению к себе.

Критика

Если во время судебного разбирательства вы говорите что-то, что может быть использовано против вас, вы, возможно, не используете парресию, несмотря на то, что вы искренни и что вы верите в то, что вы говорите, даже если вы подвергаете себя опасности. При использовании истины в речи опасность всегда исходит из того факта, что упомянутая истина способна причинить вред или разозлить собеседника. Таким образом, она всегда является игрой между тем, кто говорит правду, и собеседником. Например, парресия может быть советом о том, что собеседник должен вести себя определенным образом или что он не прав в том, что он думает, или в том, как он действует, и тому подобное. Или парресия может быть признанием того, что сделал сам говорящий, поскольку он делает это признание тому, кто осуществляет над ним власть и способен осудить или наказать его за то, что он сделал. Итак, вы видите, что функция парресии заключается не в том, чтобы показать правду кому-либо, но имеет функцию критики: критика собеседника или самого говорящего.

Парресиаст всегда менее могуществен, чем тот, с кем он разговаривает. Говорение истины приходит снизу и направлена к верху. Вот почему древний грек не сказал бы, что учитель или отец, который критикует ребенка, использует истинную речь. Но когда философ критикует тирана или когда гражданин критикует большинство, когда ученик критикует своего учителя — это ораторское искусство парресии.

Парресию может использовать не каждый. Хотя в Еврипиде есть текст, в котором слуга использует говорение истины, в большинстве случаев свободоречие требует, чтобы парресиаст знал свою собственную генеалогию, свой собственный статус. Как правило, сначала нужно быть гражданином-мужчиной, чтобы говорить истину в такой манере. В действительности, кто-либо, кто лишен парресии, находится в той же ситуации, что и раб, в той степени, в которой он не может ни участвовать в политической жизни города, ни играть в игру истины. В демократической парресии, когда кто-либо говорит с собранием, с экклесией, он должен быть гражданином, точнее, он должен быть одним из лучших среди граждан, обладающим теми специфическими личными, моральными и социальными качествами, которые дают человеку право говорить.

Парресиаст всегда рискует своей привилегией свободно говорить, когда он раскрывает правду, которая угрожает большинству. Поскольку это была хорошо известная юридическая ситуация, афинские лидеры часто изгонялись из полиса только потому, что они предложили что-то, чему противилось большинство, или даже потому, что собрание считало, что сильное влияние определенных лидеров ограничивало их собственную свободу. Таким образом, собрание было «защищено» от истины. Такая институциональная основа свойственна демократической парресии, которую следует отличать от той монархической парресии, где советник дает суверену честный и полезный совет.

Долг

Последней характеристикой парресии является ее свойство быть обязанностью. Оратор, который говорит правду тем, кто, например, не может принять его правду, и кто может быть изгнан или каким-либо образом наказан, имеет право хранить молчание. Никто не заставляет его говорить, но он чувствует, что это его обязанность. Когда, с другой стороны, кто-то вынужден говорить правду (как, например, под принуждением к пыткам), тогда его речь не является парресиастическим высказыванием. Преступник, которого судьи вынуждают признаться в своем преступлении, не использует парресию. Но если он добровольно признается в своем преступлении кому-либо из чувства морального долга, то он совершает поступок парресиаста. Критика друга или суверена является актом парресии, поскольку связана с обязанностью помочь другу, который не осознает свой проступок, или с обязанностью города помочь своему королю улучшить себя как правителя. Parresia, таким образом, связана и со свободой и с долгом.

Подводя итог всему вышесказанному, необходимо сказать, что парресия — это вид словесной деятельности, в которой говорящий имеет определенное отношение к истине через откровенность, определенное отношение к своей собственной жизни, опасность, определенный тип отношения к себе или другим людям через критику (самокритика или критику других людей) и особое отношение к моральному закону через свободу и долг. Можно сказать иначе, что это словесная деятельность, в которой говорящий выражает свое личное отношение к истине и рискует своей жизнью, потому что признает за говорением истины долг и возможность помогать другим людям (так же как и себе самому). В парресии оратор использует свою свободу и выбирает откровенность вместо убеждения, правду вместо лжи или молчания, риск смерти вместо жизни и безопасности, критику вместо лести и морального долга вместо корысти и моральной апатии.

Эволюция термина парресия завязана скорее на сферах, в которых применялась, нежели на разных исторических отрезках. В целом, в опыте античности парресия использовалась в трех измерения — в риторике, в политики и в философии.

Риторика

В античной судебной практике (или в практике речей перед собранием людей, например, на агоре или в Сенате) необходимо четко разделять два понятия — парресия и риторика, что видно даже в работах у Еврипида. В сократо-платонической традиции парресия и риторика находятся в сильной оппозиции; и эта оппозиция очень отчетливо проявляется, например, в диалоге «Горгий», где встречается слово «парресия». Непрерывная длинная речь является риторическим или софистическим средством, а взаимный диалог через вопросы и ответы типичен для свободоречия; то есть диалог — это основная техника для игры в противоречивую игру.

Противостояние парресии и риторики также проходит сквозной темой в диалоге «Федр», где, как известно, главная проблема — не в природе противопоставления речи и письма, а в разнице между логосом, который говорит истину, и логосом, который не способен на такое. Это противостояние между парресией и риторикой, столь отчетливо выраженное в IV веке до н. э. в сочинениях Платона, веками будет существовать в философской традиции. Например, у Сенеки можно найти идею о том, что личные разговоры являются лучшим средством для откровенных и правдивых высказываний, поскольку в таких разговорах можно обойтись без риторических приемов и украшений.

Однако, можно также обнаружить некоторые признаки включения парресии в область риторики в работу риторов в начале имперского периода. Например, Квинтиллиан объясняет, что некоторые риторические фигуры специально адаптированы для усиления эмоций аудитории; и такие цифры техники будут называться exclamatio (возглас, сорвавшийся с уст). С этими возгласами связан некий естественный восклицательный знак, который, как отмечает Квинтиллиан, «не смоделирован или искусно создан». Этот тип естественного восклицания он называет «свободой слова» (лат. Iibera oratione), который, по его словам, назывался «лицензией». (лат. licentia), что является аналогом греческой «parrhesia». Parrhesia, таким образом, является своего рода одной из риторических техник, но с такой характеристикой: такая речь не имеет никаких дополнительных прикрас, так как она полностью естественная. Parrhesia является нулевой степенью этих риторических техник, которые усиливают эмоции аудитории.

Политика

Второй важный аспект эволюции Parrhesia связан с политическим полем. Как видно из пьес Еврипида, а также в текстах IV в. до н. э., говорение истины является важной характеристикой афинской демократии. В афинской конституции парресия была ориентиром для демократии, а также этическим и личностным отношением, характерным для добропорядочного гражданина. Афинская демократия была очень четко определена как политейя, в которой люди пользовались демократией, исегорией (равное право на речь), исономией (равное участие всех граждан в осуществлении власти) и парресией. Парресия, которая является обязательной для публичной речи, происходит между гражданами как личностями, а также между гражданами, рассматриваемыми как собрание. Более того, агора — это место, где возникает парресия.

В эллинистический период это политическое значение меняется с ростом эллинских монархий. Свободоречие теперь становится центром отношений между сувереном и его советниками или придворными людьми. В монархическом типе государства советник обязан использовать парресию, чтобы помочь королю в его решениях и предотвратить его злоупотребление властью. Она необходима и полезна как для короля, так и для людей, находящихся под его правлением. Сам государь не является парресиастом, но пробным камнем хорошего правителя является его способность играть в игру истины. Хороший правитель принимает все, что ему говорит настоящий парресиаст, даже если ему неприятно слышать критику своих решений. Суверен показывает себя тираном, если он игнорирует своих честных советников или наказывает их за то, что они сказали. Изображение суверена большинством греческих историков принимает во внимание то, как он ведет себя по отношению к своим советникам — как будто такое поведение было показателем его способности слышать истинные речи.

Существует также третья категория игроков в монархической игре противостояния, а именно, молчаливое большинство: люди в целом, которые не присутствуют на распутье между королем и его советниками, но от имени кого советники обращаются, когда дают советы королю. Место, где parrhesia появляется в контексте монархического правления, является королевским двором, и не дольше агоры.

Философия

Наконец, эволюция парресии может быть прослежена через ее отношение к области философии, рассматриваемой как искусство жизни (греч. techne tou biou). В трудах Платона Сократ выступает в роли философствующего парресиаста. Хотя слово «parrhesia» встречается у Платона несколько раз, он никогда не использует слово «parrhesiasre» — оно появляется как часть греческого словаря позже. И все же роль Сократа, как правило, весьма противоречива: он постоянно сталкивается с афинянами на улице и, как отмечается в «Апологии», указывает им правду, предлагая им заботиться о мудрости и правде.

В «Первом Алкивиаде» Сократ также принимает в диалоге роль парресиаста. В то время как друзья и любовники Алкивиада льстят ему, пытаясь получить его покровительство, Сократ рискует вызвать его гнев и приводит его к следующей идее: прежде чем Алкивиад сможет достичь того, чего он так хочет достичь, а именно стать первым среди афинян, который правит Афинами и станет более могущественным, чем царь Персии, прежде чем он сможет позаботиться об Афинах, он должен сначала научиться заботиться о себе. Таким образом, философская парресия связана с темой заботы о себе (греч. epimeleia heautou).

Ко времени появления эпикурейцев связь парресии с заботой о себе формировалась вокруг идеи о том, что свободоречие является техникой духовного руководства для «воспитания души». Филодем, например, который вместе с Лукрецией был одним из самых значительных эпикурейских писателей в первом веке до н.э. написал книгу о парресии, которая касается технических практик, полезных для обучения и помощи друг другу в эпикурейском сообществе.