Реч#порт представляет вашему вниманию подборку стихотворений трëх поэтов из Владивостока: Ивана Ахмадиева, Елизаветы Ликийской и Ольги Аристовой. Мы также попросили их ответить на ряд вопросов о литературной ситуации во Владивостоке и о поэзии вообще.

Иван Ахмадиев

Публиковался в сборнике альтернативной поэзии Владивостока «Рыбы и птицы» (Владивосток 2006), студенческом альманахе «Второй этаж» (2007), на сайте ЛИТО Т.З., сайте «Полутона» (персональная страничка и Звательный падеж), сайте Дорога 21, сетевом альманахе «Железный Век», альманахах «Серая Лошадь№7» (Владивосток 2009) и «Серая Лошадь №6» (Москва 2009), юбилейном сборнике лит.объединения «Серая Лошадь» (2015) и каком-то безымянном владивостокском сборнике (2011), а также на Электронной Книжной Полке.

Литература Владивостока — какая она и какой могла бы быть?

Отвечаю как литературовед: литература Приморья — это литература освоения. Первые пришедшие сюда русские осваивали пространство и записывали свои наблюдения, так что вся дальневосточная литература — это литература движения и опознания. Почему, собственно, у нас и нет такого жанра, как «городская проза» (см. Джойса, Достоевского, Белого). Но я над этим работаю.

Кто из владивостокских авторов может быть интересен?

Ответ на этот вопрос тянет на долгую лекцию, проводить которую без подготовки я даже и не готов.

Кто интересен? Из досоветских — Арсений Несмелов (потрясающий поэт), из советских — Станислав Балабин (маститый и мастеровитый писатель), из постсоветских — Константин Владимирович Дмитриенко (сильный модерный и постмодерный поэт), из нынешних — Спартак Валериевич Голиков (традиции первых волн советской эмиграции), Мария Михайловна Кварцова (современная сетевая поэзия, помноженная на вкус и личность автора), подрастают несколько ещë перспективных, хотя время покажет — выстрелят-не выстрелят.

Есть их. Классные.

Что для тебя дыхание города?

Мне свойственно мистичное и романтическое отношение к родному городу, но это тема для романа, а не для ответа на вопрос. Что касается «дыхания города» — то я мыслю несколько в иных категориях и метафорах.

Кто в России на твой взгляд способствует развитию литературного процесса?

Язык, культура, литература — процессы автоматические, естественные и самоочищающиеся. Никто ничего не может сделать. Разве что выбить грант. Но это уже не про «способствовать развитию». Мне не близки взгляды и цели культуртрегеров, и я уверен, что литературный процесс обойдëтся без всех нас. Включая меня.

Считаешь ли ты, что нужно читать поэзию на языке оригинала?

Увы, я не вполне владею иностранными языками. Но солидарен с кем-то там, кто сказал, что переводчик в прозе — переводчик, переводчик в поэзии — конкурент.

Слишком уж разные образные, синтаксические и семантические системы у языков. А так как язык — это система мышления, перевод лирики — занятие тяжелейшее, прямо-таки неподъëмное.

Ты окончил ДВГУ по специальности «Издательское дело», были ли какие-то проекты которые ты хотел осуществить как издатель, но не удалось, какие-то, может, наоборот — получились?

Гораздо важнее, чем писать и просвещать — для меня — тиражировать, производить, делать доступной красоту. Будь то литература, живопись или что угодно ещë. Я хочу издать ещë одну-две своих книги, я хочу издавать прекраснейшую Лейлу Мамедову (сильный русскоязычный автор, ныне проживающий в Барселоне, Испания). Я хочу выставить в галерее картины талантливейшей Ирины Худяковой, я мечтаю, чтобы она сделала комиксы по моим рассказам. Будут — издам.

Издателем меня можно назвать с большой натяжкой. Но я делаю, что могу. Горд — «Платьями» (электронным сборником поэм, ссылки на который содержатся на различных летних платьях и ножах — сделал их вместо банальной книги, так как книги пылятся на полках, да и читать их необязательно, а теперь любая девушка может носить мою книгу на себе, а любой мальчик — в печени).

Горькое

я выпила всю фанту

прости дорогой я выпила

всю фанту и теперь на улице тëплый вечер

я выпила

всю фанту и лямки

и кулон с сердечком на загоревшей груди

и салфетки и мобильник в сумочке

я выпила всю

фанту милый

можешь

стоять в ахуе и ронять слезы

город щурит глаза закатом

на самых набережных и почти на пляжах

потная подсобка клуба

или ночной рейс и такси

в котором отгрызаю заусенцы прости

я выпила

всю фанту и теперь только август

прикрывает нас от той жести

что — ну ты в курсе

пепел

и отключëнный звонок

и замок на джинсах или

встретимся как-то слишком поздно на лавке

в парке

но не мешает

дорого знаешь

мне очень грустно я выпила

и теперь этот и любой другой вечер

ты будешь тянуться кончиками пальцев

к моим шагам

а пузырьки уже все вышли — там на

крышах и крыльях и огромных балконах

ничего не случится потому что

не стало оранжевого

и духота

ты просишь хлебнуть и затянуться

на затянись — как ты любишь, но больше наверное ничего и не выйдет

потому что прости

я всю выпила

Любовь вошла

любовь вошла как осень с еë холодом и дождями

во всëм городе фонари стали кричать громче

опустились изъеденные татуировками руки, а листья

осыпались на холодные мостовые

любовь вошла как нож в бедро — глубоко и плавно

как лед ввалилась в стакан — капли на барной стойке

заскрипела дверь хлопнули ставни окон

повеяло дракой и холодом по всему бару

любовь вошла как фуры с солдатами через границу

без объяснений — как фуры с трупами в обратную сторону

то есть конечно до этого шептались в коридорах ходили слухи

но всë равно сейчас у всех открыты рты задëрнуты шторы

любовь вошла — капли с плаща тëмные слюна с пальцев

жëлтые очки с носа и кто-то спросил «как ты?»

я нашëл в себе силы внезапно севшим голосом «всë нормально»

кутаясь в тонкий свитер со стаканом чужого чая

любовь вошла — все прижались спинами к стенам

я прошу счет — мало ли куда швырнëт зацепив за горло

как первый выстрел как последний укол скрипя полом

любовь вошла я расплачиваюсь я скоро…

Что на снимках?

Эндрю усмехается и щелкает фотоаппаратом. Рэп Рэй облокачивается на кресло. На ней нет футболки, в фотоаппарате нет пленки. В пронизанной деньгами гостиной пахнет ежевикой и по-утреннему солнечно. Сигарета в пепельнице до фильтра.

Рэп Рэй подводит губы фиолетовой помадой. Волнами волосы русые просто блеск. Такой смешной этот парень-журналист. Смеëтся — лис-лисой, пьëт чай и фотает — кот-котом, а разделась — долбоëб-долбоëбом. Он присаживается на диван подле неë и ослабляет галстук. Говорит: «Дорогая, мне нужно сейчас уйти, но вечером — да, давай вечером, ты свободна в во-осемь…» — она прижимается к его шее лицом и облизывает его шею. Звонит мобильник в его плаще — он скидывает с себя Рэп Рэй и бежит к вешалке.

— Да! — говорит, в шевелюру нервную руку.

А с той стороны Бездна говорит «КОРМИ МЕНЯ. Я ГОЛОДНА. НЕСИ ЕЩЁ ЭТИХ ОТСНЯТЫХ НЕ_ПЛЕНОК». И Эндрю, одной рукой прижимает мобильник к уху, другой — вскидывает фотоаппарат и нажимает на кнопку, и снова незаряжено щелкает.

Подражание средневековым китайцам

Как быстро смеркается море

как быстро смолкают горы

Как густо и безвозвратно

наступает разлуки время

Хозяину с милым гостем

диктует закат прощаться

Смотрю — словно половодьем

ночь в мой двор прибывает

Знай — не темнота, не буря,

а тоска по тебе здесь плещет.

Запомни — мой дом оставляя,

не дом покидаешь — сердце.

Как быстро садится солнце…

Как быстро, печаль, как быстро…

И вот уже наши тени

со ступенек крыльца уходят

Закатное

Я, кажется, догадываюсь, какие у тебя будут пальцы, когда состаришься. Какой у тебя будет на щеках кожа после тридцати, к сорока, как голос к старости — угловатее. Любуюсь на новое фото в профиле, и в самой моей сердцевине — что-то предельное, что и есть я —

и я записываю:

«У тебя глубже складки вокруг рта и стали чуть резче губы».

…Из самого. Я ведь помню, как это строилось — как натягивались веревки, кричали рабочие, матерился прораб, как клали кирпич, и что там в фундаменте. …Что пошло в цементный раствор — сыпал случайно и на удачу вкидывал; видел, как бесилась, размазывала, как вошла во вкус, как на днюху — шпатель. Как был неудобен, и откуда заказывала другой, сколько и чем заплатила.

И как потом взошло на холме часовней.

Когда ты волнуешься, у тебя садится голос. У тебя голос — слабее, и ты начинаешь типа мяукать, когда то, что никогда никому раньше. Наверное, влëт отличу, когда лжешь, просто, я знаю, что мне — ни разу, и поэтому особенно не морочился.

Зато вкурсе, откуда ты _так_ смеëшься.

Если и существует любовь во времени,

то она — любоваться, как ты выросла и происходишь дальше. Гиперссылки — как старых врагов и друзей; шрамы — словно открытки и выигравшие билетики. Медалью — татуировка. Колокола там, на холме, — и я каждый — по голосу и по имени.

Я их — рудой, я их — карьером помню.

Я говорил — ты радуга, ты удавка. Я писал ладони твои — получались стихи, разливалось рекой сердце. И теперь старость твою — как драгоценность — узнаю в складках рта, в линии подбородка, в каждом новом цвете волос — вижу той, которой когда-то встретил.

Помнишь? Тогда написал вк, когда, опять-таки, фото в профиле.

Просто что-то — весит и значит, приходит и остаëтся. Просто что-то случается, начинается, настаëт — и длится, пока не кончится. Просто новое фото — и меня от нежности выворачивает, как цветок, на быстром воспроизведении раскрывается и выцветает напрочь.

Я не знаю, что теплее и чище, и гуще, и настоящее тебе здесь сказать, кроме как: «Стала старше».

Ликийская Елизавета

Кореевед. Персональный сборник «Жареное на десерт» (Владивосток, Niding.publ.UNltd, 2014).

Литература Владивостока — какая она и какой могла бы быть? Кто из владивостокских авторов может быть интересен?

Владивосток можно считать одним из самых литературных городов в России, как бы громко это ни звучало. Точно знаю, что раз в неделю обязательно проходят мероприятия по чтению поэзии, а проект «Кот Бродского» поистине стал масштабным и, насколько мне известно, скоро появится в других городах. Из ярких и запоминающихся местных поэтов отмечу Ксению Боровик и Ярослава Мангуса. Восхищаюсь Ольгой Аристовой, во многом благодаря ей литература нашего города постоянно развивается. Ивана Ахмадиева считаю своим наставником, его «творчество ради творчества» очень мотивирует.

Хотелось бы видеть больше прозаиков, так как последние пять лет с поэзии перешла именно на прозу.

Что для тебя дыхание города?

Я родилась во Владивостоке и не представляю своей жизни без него. Город сопок, туманов, размеренной и романтичной жизни. Город, из которого на автобусе можно доехать до Китая и за пару часов по воздуху добраться до Кореи или Японии. Азиатская специфика, большое количество творческих людей, старые здания по улицам Светланской, Алеутской, Фокина (Арбат). Для меня, скорее, это не дыхание города, а его прекрасное наполнение, которое вдыхают жители и гости Владивостока.

Из чего ты черпаешь вдохновение, и что наоборот тебя уводит в сторону от творческого процесса?

Вдохновение нужно создавать из ничего, а творческий процесс это не только удовольствие, но и огромный труд. Не могу ждать, пока мне под руку попадëтся вдохновляющая книга или фильм. Но, бывает, попадается в нужный момент. В таком случае это в основном азиатское независимое кино, рассказы из жизни друзей, случайный диалог в автобусе, интересный исторический факт. Самое главное — написать первое слово на белом листе. Большинство моих сюжетов это воспоминания из детства. В этом случае память — лучшая муза.

Кто в России на твой взгляд способствует развитию литературного процесса?

Затрудняюсь ответить. Специфика профессии заставляет обращать внимание больше на развитие литературы в Корее, поэтому на данный момент скорее стою спиной к литературным событиям в России. Что досадно и в некоторой степени стыдно.

Считаешь ли ты, что нужно читать поэзию на языке оригинала и почему ты так считаешь?

Если есть способности к иностранным языкам, то почему бы и нет? Корейскую поэзию, например, тяжело понять, не разбираясь в культуре Кореи. Также в корейском языке много ономатопоэтических слов, аналогов которых в русском языке просто не существует. Например, слова для обозначения звука пожимания плеч, шума листьев и даже для движения облаков.

+ + +

В дверь какой-то ломится

мол вот, смотрите, чуму принесли

брать так будем или проверим?

Да нет, заходил тут другой, минут пять назад, заносил похожее.

зайди, посмотри.

кстати, соседям тоже.

они мне в стенку стучали,

я поняла.

подумав, ушëл.

а дальше не знаю что, наверное, никто ему не откроет

больше

жалко вдруг стало

так жалко, что после йогурта ложку

железную ложку в ведро выкинула

зато из окна море видно.

Когда ветер (а ветер тут часто) —

шалит. я смеюсь над ним.

вот так и разговариваем

по выходным

потому что по выходным, наверное

хочется поговорить с кем-то.

Но не с тем, кто чуму разносит в пакетах

он отдельное

грязь принести каждый может

а мне что-то новое нужное

посреди старого

или старое посреди нового

ну как сказать это

на Тондэмун похожее —

традиционное, но среди всего затерявшееся

Поэтому и болтаем с морем

оно немного нейтральное

если уйду от него далеко —

скучать не будет

как раз то, что надо

этому я и учусь

+ + +

В рукаве моем фокусов целая тележка.

Видели ли вы когда-нибудь фокусника

Без кролика в шляпе?

Он стоит перед вами.

Пошуршав в рукаве в поисках удивления

Достаю огромное, кричащее «Ничего».

А где же фокус? спросите вы.

Смотрите внимательнее.

Он, одинокий, живет внутри

Вместе с вами.

+ + +

динозавры для нас —

странные

мы для них —

видоизмененные

они первые

тут оказались,

а мы лишь

дышим их воздухом.

может быть,

где-то в пучине

может быть,

где-то в бездне

затерялся один

беспричинно

и поет свою мëртвую

песню.

Ольга Аристова

Руководитель литературного проекта «Кот Бродского» и арт-директор первой современной городской библиотеки «БУК». Ольга не нашла времени ответить на наши вопросы, поэтому её подборка выходит в таком виде.

Один

Парк на Покровке, летящее лето, сандали чуть давят.

Катя щебечет про Макса. Мелькают японки.

С Гелей случается ракурс и новое селфи.

Скоро согреется море и будем купаться.

Голые икры, в облипку лосины и майки.

Смех как холодный тархун: и свербит, и искрится.

Лето, летящее в теплом и мягком тумане.

Селфи собрало уже сто одиннадцать лайков.

Катя, наверное, рано родит. Не от Макса.

Бабой не станет, а станет актрисой и йогом.

Геля укатит в Москву. Потом в штаты.

Оттуда в Гонконг — по контракту модели для съëмок.

Парк на Покровке. Девки — красотки. Летящее лето.

Катя смеëтся, Геля немного скучает.

Мимо идëт мужчина с советской авоськой

и говорит: «Какие уроды, Господи,

обосраться».

Пять.

Танкер входит в залив, вбирая в себя тишину. Сядешь жопой на гальку и вот оно − знай, хватай! Семилетняя девочка ловит в ладонь осу, город ловит меня дорогами и мостами. Над немецкими крышами бабочки и стрижи, вишня сладко стекает по улицам, рододендрон. Вон коралловым рифом раскинулись гаражи, и твоë море сверкает в горсти зеленью островов. Это май, моя мэдхен. В ладони сжимая осу, ты бежишь в пятнах света, и хрумкает галька влажно. И я тоже хочу улыбаться, когда снесу гвоздику к ногам мальчишки, что здесь жил однажды. И будет укус былых дней не больнее укуса осы.