Н.А. Бердяев. В поисках смысла государства
Статья впервые опубликована в 1-м номере журнала «Философия и общество» за 2017 г.
Николай Александрович Бердяев был ярким, неординарным властителем дум в среде интеллигенции начала 20-го века, и, в то же время, типичным ее представителем. Философское наследие, оставленное им — эмоционально, порывисто и искренне. Однако, из него едва ли складывается целостная картина — зачастую в своих рассуждениях Бердяев был непоследователен. Известно, что в молодости философ испытывал симпатии к левым идеям. Но впоследствии, Бердяев — ярый противник революции, обличитель ее лжи, сторонник аристократизма, империализма и неравенства.
Цель статьи — попытка реконструкции социальной мысли Н.А. Бердяева и дальнейшая ее систематизация. Фокусируясь на противоречиях, высказанных в трудах различных лет, аккумулируя взгляды философа раннего и позднего периода, автор воссоздает общие принципы мировоззрения Бердяева, независимые от волнений тяжелых революционных и военных лет.
«В лице Н. Бердяева русская философская мысль впервые предстала пред судом Европы или, пожалуй, даже всего мира» — напишет Лев Шестов. Долгое время его не признавали на родине, но очень быстро признали в эмиграции. В Советской России он — вольнодумец, диссидент, человек, которого при появлении на границе приказано расстрелять. За рубежом Бердяев — 7-кратный номинант на Нобелевскую премию по литературе и почетный доктор теологии Кембриджского Университета. Но, несмотря на ярлыки, Бердяев, прежде всего, русский религиозный философ c чисто русским складом характера. Всю жизнь он провел в мыслях о судьбе России, о смысле ее истории.
Бердяев — истерическая натура, состоящая из противоречий. В одной квартире он сожительствовал с двумя женщинами, и при этом не признавал идею семьи. По природе замкнутый человек, он всю жизнь стремился к обществу, жаждал признания. Не будучи нетерпимым, он все же признавал за собой барские замашки. Бердяев отказывался верить в компромиссы — только в крайности, освещенные Божественным светом. Безусловно, это сказывается и на стиле философствования. Категорично и резко он высказывает мысли, не торопясь дать им логическое обоснование. Но, несмотря на крайнюю непоследовательность, его философия при тщательном рассмотрении имеет свою структуру, хорошо воспринимаемую на интуитивном уровне. Ключевые мысли он воспроизводит во всех своих трудах, повторяя, как мантру.
В рамках данной статьи мы постараемся разобраться в идеях философа о государственном устройстве. Одолеваемый противоречиями, вызванными русской историей и собственным характером, Бердяев все же разработал оригинальную, хоть и не до конца устойчивую систему взглядов. Центральным в этом «социальном» срезе его философии стал труд «Философия неравенства». Уже в одном названии мы видим резкое, хлесткое заявление. Бердяев рассказывает о феномене, с которым человечество неустанно борется уже несколько столетий. Более того, он проповедует его, доказывает «истинность» неравенства. На деле, содержанию книги больше соответствует название «философия иерархии». Надеюсь, это станет очевидно в дальнейшем.
Диалектическая метафизика Бердяева
Бердяев отрицал «кабинетную философию», отрицал все абстрактное, неживое. «Творческая жизнь никогда не может быть отвлеченной; она неразрывно связана с жизнью; она жизнью определяется», — характеризовал в этой связи П. Ставров философию Бердяева. Его метафизика — не отвлеченное моделирование мира, но честное рассуждение мыслителя, увязанное с «сермяжной правдой», на которую так богата российская ментальность.
В явлениях Бердяев склонен искать, прежде всего, онтологическую составляющую. В каждом политическом течении, в каждом общественном институте, во всем свершившемся он видит Божий промысел, зерно истины. И в поиске, в совершении и завершении этой истины — смысл человеческой жизни. Этим занималась интеллегенция, бьясь над «проклятыми вопросами» российской истории. Отчасти от этих поисков света зажглись огни революции, не принеся, впрочем, за собой ничего, кроме еще больших потемок. Ведь реалии земной, греховной жизни преломляют Божью истину. То, что кажется честным и красивым, заливается кровью.
Трагедию несоответствия замысла и его реализации Бердяев переживает особенно остро, воспринимая на всех уровнях — от Божественного до личностного. Мир живет не по Богу, но и сам человек живет не «по-человеку». Зачастую мы не способны согласовывать наши идеалы, наши мысли с нашими же действиями. Произошел противоествественный коллапс, отчудивший человека от результатов его деятельности, причем прежде всего в метафизическом, а не в
«Переход хаоса к космосу есть возникновение неравенства бытия в равенстве небытия» — пишет философ. Это — очень глубокая мысль, через которую просвечивает все мировоззрение Бердяева, «альфа» и «омега» его философии. Рассмотрим поближе.
Космос — это порядок. Хаос — не-порядок. Космос и хаос противоположны. Хаос — начало начал, ничто; либо же все, растворенное в нескончаемости. Главный принцип хаоса — отсутствие любых мыслимых ограничений. Раз нет границ, нет меры, то не может быть и сетки координат, цепляющейся за некие основания, значения. Не может, следовательно, родиться и идея, и мысль, и суждение. Потому — равенство. Ведь нет признаков, индикаторов, на основе которых могло бы возникнуть неравенство. Каждый элемент хаоса равнозначен каждому. Они равномерно (и, в то же время, безмерно) распределены по полотну бесконечности. А такая безразличность сводима к нулю. К небытию. Равенство и небытие, таким образом — первейшие характеристики хаоса, по Бердяеву.
Что же происходит при переходе от хаоса к космосу? Между элементами возникает отношение, они выстраиваются в иерархию, в порядок. Элементы распределяются по различным позициям, и так возникает неравенство. Рождается бытие, так как даны условия, где нечто может существовать и не редуцироваться при этом к нулю. Теперь речь идет не об элементах, а об идеях, способных выделять себя средь прочих.
Мы определили, что хаос есть, прежде всего, безразмерность, небытие, а космос — иерархия. Теперь вспомним, что Космос берет начало в природе хаоса, и в первом сохраняются потенции второго. «Дитем» брака хаоса и космоса становится свобода. В свободе существуют и темная, хаотичная-греховная природа, и светлая, космически-гармонирующая. Первая заземляет человека, опьяняя на великое количество злодеяний — войну, революции. Вторая — ведет к Божьему свету. Если свобода имеет направление, она обращается великим благом. Человек наделяется мистической природой, становясь, собственно, человеком — свободной, творческой индивидуальностью. Допущением свободы Бог проявляет любовь к человеку, свою надежду на него. Таким образом, свобода есть основа личности. Но раскрученная до предела свобода, свобода, потерявшая гармонию, выходит из Божественного и обращается хаосом.
Союз хаотики и гармонии свободы, невозможных друг без друга, позволяет человеку сомкнуть Божье и земное — посредством творчества. Именно очищающей идеи творчества искал ранний Бердяев, нащупывая ее категориями свободы. «… Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление. В нем есть переживание силы. Обнаружение своего творческого акта не есть крик боли, пассивного страдания, не есть лирическое излияние. Ужас, боль, расслабленность, гибель должны быть побеждены творчеством. Творчество по существу есть выход, исход, победа», — напишет философ в своем программном труде «Смысл творчества». В возможности творчества он видел и теодицею, и антроподицею; творчеством человек продолжает Божье дело по совершению мировой судьбы. Творчество рождало в себе Богочеловечество, третий путь, преодоление тяжкой необходимости.
Диалектика свободы как источника и блага, и раздора, становится основополагающей для социальной философии Бердяева. Каждая категория бытия относится им к одному из двух царств — царству Божественного или царству природы. Истина, гармония — это Божественное, грех, хаос — природное. При этом не стоит забывать, что мысль Бердяева предельно текуча и противоречива, а потому категории бывают смешаны, одной стороной находясь в горним, а другой — в мирском. Возьмем идею иерархии в ее частности. Она поддерживает стройность человеческой общины, и этим прочно укрепилась в Божественном плане. Но злоупотребление ее возможностями приводит к страданиям, насилию и злу, а это, безусловно, атрибуты мирского, природного. Главным связующим звеном этой диалектики, образующим мостик между мирским и горним, становится русская идея правды. Правда есть синтез истины и справедливости, по меткому замечанию Н.К. Михайловского. И именно в согласии с ней «оправдываются» мирские дела и категории, утверждаясь в Божественном плане. Стоит заметить, что в социальных трудах Бердяева правда принимает несколько обличий, в т.ч. возникает правда «историческая» и правда «личная». Во многом первую Бердяев ставит над последней. Г.П. Федотов заметит: «Соблазн Бердяева — признать разумность истории en bloc, заставив личность перед ней преклониться».
Антонимичен правде грех; именно через него преломляется Божественная правда, нисходя на землю.
Итак, вся Бердяевская мысль плавает среди диалектических категорий: хаос-космос, свобода-иерархия, правда-грех. Обрамляет же и тем самым дает исход (незамкнутость, выход очень важны для Бердяева) его метафизику идея эсхатологии. Она играет роль некой тревожности, не допускающей пустых абстракций. Бердяев верит в неизбежный конец мироздания, и выводит многочисленные смыслы. В первую очередь, он опровергает теорию прогресса, отстаивающую возможность возникновения высшей, завершенной цивилизации наподобие античного полиса. Новое общество невозможно, так как смысл истории — не в постоянном самосовершенствовании человека, а в его конечности. Человек в отдельности и человечество в целом только тем и оправдывается, что неизбежно стремится к своей кончине. Не стоит искать здесь пессимистичных, декадентских настроений. Под концом времен Бердяев понимает не точку, но тире, новый творческий порыв. Апокалипсис вознесет благих и низвергнет грешников. Иначе — невозможно, иначе мир и жизнь теряет смыслонаполненность, онтологичность. Бердяев не верит в справедливость светского, безбожного человека; мирное, счастливое существование общества по нему — невероятно.
Эту мысль он подчеркивает другим выводом из идеи эсхатологии. Человек — это не сиюминутное явление, не настоящее состояние общества и народа. Человек — это не только история конкретной личности, но и история её отцов, её детей. Правом на счастье и утверждение в бытии обладают все люди, независимо от их расположенности во временном континууме. Идеи же прогресса отвергают это право как у народа нынешнего, так и канувшего в лету — идеальное мироустройство возможно только в далеком будущем. Наша цель — лишь заложить фундамент нового мира, пусть и на своих костях, переломленных «прогрессивными» идеями. Бердяев не скрывает, что под прогрессом в такой плоскости размышления он подразумевает в первую очередь коммунизм, отвергающий сиюминутные счастье и свободу народа ради грядущего Рая на земле. Другая сторона прогресса — это прогресс капиталистический, либеральный, выражающийся в лживом компромиссе с историей.
В целом, эсхатология Бердяева в самом широком понимании — это смысл истории. Как отдельного человека, так и людского сообщества в целом. И роль государства — помочь всякому человеку реализовать этот смысл не в иллюзорной «новой жизни», а в его личной, здесь и сейчас. Говоря в богословской традиции, государство обязано быть устроено так, чтобы человеку был дан шанс на спасение.
Природа государства
«Государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад», — цитирует Бердяев Вл. Соловьева. «Но ошибочно было бы видеть в государстве необходимый минимум, необходимое зло, наименьшее зло для греховного человечества, которое отменяется, когда человечество подымается на более высокую ступень», — добавляет он, расширяя наше видение государства.
Объединив два высказывания, сделаем следующие выводы. Государство: а) не рай б) не необходимое зло в) опора, мешающая человечеству скатится в ад г) не преходящее явление, «которое отменяется, когда человечество подымается на более высокую ступень». Таким образом, государство не есть определенно горние (не рай) или определенно мирское (не зло) явление, а нечто между. В то же время, государство — некий базис, от которого человечество отталкивается по пути к высшей жизни. Базис, в отличии от строительных лесов, не отпадает сам собой по мере достижения высшей цели. Значит, государство-базис несет в себе неотъемлемый смысл. Пусть это и не прямой способ попадания человека в рай, но определенно способствующий тому. Таким видит Бердяев идеал государства — всячески поддерживающим человека на пути к вечному.
В то же время, государство не просто грубо отделяет человечество от падения. Это, по существу, бесполезно, ведь каждый индивид, так или иначе, затронут хаосом с рождения, посредством первородного греха. Миссия всякого государства — не отделить человека и хаос друг от друга, а наладить диалог между ними. В этом — его нравственный смысл, поддерживаемый людским обществом на протяжении веков. Государство охраняет личность от самой себя, от тех мрачных стихий, что кроется в глубинах. Эти стихии особенно видны в темной части населения, в народе — духовные движения мужика охватывает все полюса бытия, не желая разбирать зла и добра. И государство призвано скорее не ограничить порыв духа, но дать ему направление. «Государство, как действительное историческое воплощение людской солидарности, есть реальное условие общечеловеческого дела, т. е. осуществления добра в мире».
Государство оправдано, покуда не посягает на свободу личности, с одной стороны, и восславление этой личности, с другой. Первое ведет к деспотизму, второе — культу человекогобога. Тотальность может быть присуща лишь Божественному. Государство же в иерархии бытия — реальность, несопряженная с Божественным планом, но подвластная ему. А на другом полюсе находится идея личности. По Бердяеву, личность — это реальность иного, высшего порядка. Она ближе к Богу, и ей может и должна быть присуща тотальность, но лишь в рамках самой себя. Пословица «свобода моего кулака ограничена кончиком чужого носа» иллюстрирует как раз эту идею частичности личностной свободы. Но, тем не менее, только в такой свободе Бердяев видит истину, и только такую он признает. Да, государство, как гарант неприкосновенности «кончика чужого носа», претендует на частицу внешней жизни личности. Но взамен оно освобождает от рабства хаоса, «безначальства». Государство призвано давать начало человеческой жизни, формировать его интенцию. В этом его правда. Однако зачастую государство посягает на большее, на духовную жизнь, истинную свободу человека, причем посягает тоталитарно. Не дает направление, но вкладывает дух человек в прокрустово ложе идеологии. И тогда из несоответствия этих двух начал — государства и личности — возникают социальные конфликты. Рождаются вопросы власти — как она распределена, кто берет ее в руки и какими полномочиями он должен быть наделен?
Власть как привилегия аристократии
Власть — одна из центральных проблем социальной философии Бердяева. В ее вопросе лоб в лоб сталкиваются сразу несколько аспектов личности философа. Бердяев-гуманист и
Природа власти — извечна. Ее миссия имеет корни в прошлом, но устремлена в будущее, или, точнее — в вечность. Власть не есть врожденная привилегия народа или отдельного человека, власть космична, вневременна. В ней лежат истоки государства, и задачи их смежны — дать людям направление к истине с помощью воспитания и иерархии. И властитель обязан первым осознавать свое место в иерархии, первым быть подвержен железной дисциплине, направляющей к истине. Власть есть большое искушение и большой труд. Но, тем не менее, каждый желает власти. И это желание — одно из самых могучих начал человеческой греховной природы. Его трудно подчинить разуму, оно существует на уровне инстинктов. Вокруг власти образуется несокрушимый культ. Сакральность в данном случае составляют отношения властвования и подчинения, которые основываются лишь на вере, но не на рациональности. Это вера людей, в том числе и самого властителя, в то, что власть имущий способен защитить и обеспечить гармоничное существование, открывающее путь к вечности.
Бердяев берет за аксиому такое понимание власти, где она возможна лишь в руках ограниченного круга лиц. То есть власть не может быть напрямую в руках народа. Народная воля же лишь интерпретируется, подводится под категории власть имущими. И потому проблема власти — в её субъекте.
«В сущности, — пишет в этой связи Бердяев, — только и существуют два типа власти — аристократия и охлократия, правление лучших и правление худших». Мышление философа называли «социальным аристократизмом». На деле, Бердяев не декларирует ничего крамольного. Бразды правления должны взять лучшие, благороднейшие, приблизившиеся к истине. Этим и ограничивается весь аристократический пафос Бердяева. Более того, «демократия может быть понята, как установление условий, благоприятных для качественного подбора, для выделения аристократии. При этом целью может быть отыскание реальной, а не формальной аристократии, т.е. отстранение той аристократии, которая не является царством лучших, и раскрытие свободных путей для истинной аристократии. (…) И тогда в мужике могут быть черты настоящего аристократизма, который никогда не завидует, могут быть иерархические черты своей собственной породы, от Бога предназначенной». Аристократия для Бердяева не политический строй, не идея переустройства общества, но вера в идею, вера в человека. Вера в то, что у власти должны находиться лучшие, которым народ подчиниться не механически, но органично, по собственной воле.
Как найти, отобрать, подготовить лучших — вопрос уже не метафизический. Эта проблема находится в ведении управленческой науки, и на пути ее рационального решения сделано многое. Бердяев же не отказывал разуму в его правах и возможностях. Он лишь призывал верить в наличие высшего смысла. Верить тем, кто находится по обе стороны отношений власти — и правителей, и граждан.
Свобода и равенство. Развенчание идолов
Во главе Бердяевского мировоззрения стоит свобода. Возможностью свободы оправдывается и Бог (так как он ее дозволяет), и человек (так как с помощью ее он творит окружение). Свобода есть то, чем наш мир так прекрасен и то, что не дает ему упасть в бездну небытия.
Воплотителями идеала свободы служат идеи либерализма. Сторонники этого течения признают права и свободы человека высшей ценностью общественного строя. Казалось бы, такая точка зрения сходится в унисон с философией свободы Бердяева. Но оказывается, что философ активно критиковал идеологию либерализма, и многим его положения противопоставлял собственные взгляды. Противоречил ли Бердяев самому себе? Ничуть. Дело в его особом взгляде как на истинную свободу, так и на природу «либеральности».
«Правда либерализма — формальная правда. Она ничего не говорит ни положительного, ни отрицательного о содержании жизни, она хотела бы гарантировать любое содержание жизни» — пишет философ. Либерализм не имеет внятных воззрений. Это делает его гибким, равнодоступным, но и отстраненным, формальным.
Либерализм акцентирует внимание лишь на тех правах и свободах, которые угодны времени. В этом смысле либерализм — «лишь рефлекс социальной среды». В нем нет конкретики, направленности, он весь — компромисс, оппортунизм. За отсутствие онтологии, религиозного жара и критикует его Бердяев. Либерализм может развиваться, перерастать в крайность (что можно наблюдать в настоящее время), но суть его остается той же. Он — фикция, идеал без оснований. Его узконаправленность в некоторым смысле есть обратная сторона тоталитаризма.
Казалось бы, либерализм максимально далек от тоталитаризма. «Либеральная идеология… проникнута верой в естественную гармонию свободы и равенства». Равенство является таким же важным свойством либерализма, как и свобода. Однако Бердяев видит в их синтезе явное противоречие, ведь понятия исключаю друг друга. Равенство может быть лишь несвободным, также как и свобода — прежде всего право на неравенство. Вспомним метафизику: переход хаоса к космосу есть возникновение неравенства бытия в равенстве небытия. Свобода воплощенная, конкретная, полагает некоторое положение свободного элемента относительно других. Его место и он сам не равнозначны другим, его положение в системе координат индивидуально. Таким образом, свобода есть право отличаться от других. «Свобода есть прежде всего право на неравенство». А абсолютная, равная свобода — фикция, мыльный пузырь.
Деконструируя таким образом либерализм, Бердяев указывает на главный его грех. Либерализм — вечное дитя эпохи, он поверхностен и относителен. Либерализм не познал ни грубой материальности мира, ни его ограниченность. Он не умеет быть трансцендентным и не может претендовать на абсолютную идею, утверждающую человеческое бытие. «Все пороки и слабости либерализма связаны с тем, что он весь еще пребывает в формальной свободе ветхого Адама». Первого человека, не одаренного настоящей, внутренней свободой. Свобода же, исповедуемая Бердяевым — экзистенциальна, интровертна. Он опирается на личный опыт, на свои переживания. Реальный, физический мир интересует Бердяева постольку, поскольку может быть «пережит», пропущен через сознание. В свою очередь, мистический союз реальности и сознания рождает идеи, которые суть — право человека на творчество. Творить может каждый индивид, независимо от социально или иного положения. Как мы помним, творчество — это тот глубокий смысл, который оправдывает человека перед Богом. Творчество есть антроподицея. Равное право на творчество — и есть истинная свобода, по Бердяеву.
При этом творчество философ понимает в абсолютном, широком смысле — как дерзновенный рывок от мирского к Божественному. Это может быть как и очевидная приверженность искусствам, науке, так и
Демократия лжива для Бердяева прежде всего своей методологией. Система выборов — инструмент, искажающий самые основания понятия «народной воли». Референдумы, по Бердяеву, умаляют личность. Многообразная сущность человека сводится до списка с несколькими вариантами ответов. В этом процессе личность становится «математической точкой» — вещью без смысла, но с предустановленным значением. В демократической идее личность — не более чем переменная.
Демократия — выражение духа количества. «Народ не есть человеческое количество, человеческая масса… Демократическое равенство есть потеря способности различать качества духовной жизни». Философ воспринимает жизнь качественно. Потому и ведутся им размышления о человеке как «математической точке», сведенной к одному качеству, но зато причисляемой к энному количеству (социальной группе, проценту проголосовавших и т.п.). «Она (демократия) перестала верить в то, что человеческое общество имеет и сверхземную цель» — пишет Бердяев. Ведь «сверхземная цель», достижение смысла бытия не может быть выражено в процентах, индикаторах и показателях. Это есть то, что движет всем человечеством, но в то же время эта цель — индивидуальна для каждого. Потому абсолютная демократия не состоятельна как идеология, потому что своей целью она ставит уравнение все и каждого — без определения цели и смысла человечества. И даже больше — без попытки этот смысл отыскать. Демократия есть отчаяние и компромисс.
Компромиссность демократии выражается и в том, что в определенном смысле она — идеология момента. При удачной реализации демократия чувствительна ко времени, гибко подстраиваясь под настроения общества. Но в ней нет общего направляющего стержня. Поэтому она моментальна. Сегодня нечто называют демократичным, завтра — консервативным, не отвечающим духу времени. В отдельных, утилитарных моментах такая направленность может оправдать себя, но в качестве идеологии — никогда. Ограниченность, временность демократии определяется и её отношением к народу. По Бердяеву, демократический народ — ныне живущие, социально активные индивиды. Тогда как истинное значение понятия «народ» — в единении поколений посредством канонов, традиций и веры. Этот глубокий смысл народа и народности демократия умалчивает, обходит стороной. Потому демократия и не может остаться в вечности, ибо она не органична, фрагментарна. Она суживает восприятия человека. Демократический народ не понимает, насколько же тесно вплетена жизнь отцов в его собственную и насколько они — неразличимы.
«В народном суверенитете погибает народ, он тонет в механическом количестве и не находит выражения для своего органического духа, целостного и неделимого… В народном суверенитете погибает и человек. Ибо самодержавие народа не ограничивает себя неотъемлемыми правами человека и не гарантирует их».
…
Николай Александрович Бердяев был эксцентриком. Государство он то клял, ненавидел, то признавал последней скрепой, защищающей человечество от низвержения. Истинные его взгляды находятся где-то посередине. Государство защищает человека от греха, человека направляет. Государство дает ему возможность и волю быть творцом, утверждающим себя перед Богом. Поэтому государство обязано обеспечить духовную вольность человека (способность творить), пусть и претендуя на внешнюю. В этом смысле государство — проводник между земным и Божественным. «Все исторические и психологические данные говорят за то, что русская интеллигенция может перейти к новому сознанию лишь на почве синтеза знания и веры, синтеза, удовлетворяющего положительно ценную потребность интеллигенции в органическом соединении теории и практики, «правды-истины» и «правды-справедливости»», — напишет Бердяев, понимая под интеллигенцией ту самую «духовную» аристократию.
Но последнее слово остается за человеком. Богом положено право человека на свободу. И эта свобода должна быть реализована. Ни государство, ни общество не встанет на пути у человеческого духа, если только он вольется в поток Божественной истины. Остальному, земному остается лишь соизмеряться с этой истиной.
Литература
Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М. : Наука, 1990. 224 с.
Бердяев Н.А. Самопознание. М. : Книга, 1991. 353 с.
Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Из глубины. М. : Правда, 1991.
Бердяев Н.А. Философия неравенства. М.: ИГ «АСТ», 2009.
Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М. : Правда, 1989. 608 с.
Соловьев В.С. Значение государства// Соловьев В.С. Спор о справедливости. Москва-Харьков. — 1999. С. 849-860
Шестов Л. Николай Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия //НА Бердяев: pro et contra. Кн. — 1995. — Т. 1. — С. 411-436.
