«Гендер — это устаревший социальный конструкт ХХ века, в точности, как классовая борьба — это устаревшее понятие века 19-го», — говорит мне будущий социолог Джуди — американская китаянка 22 лет.

У нее в студии, неподалеку от Колумбийского университета, мы с аппетитом поедаем принесенную мной квашеную капусту, которую я представил как русскую версию кимчхи.

Джуди подтверждает шаткость гендерного конструкта своим примером. В школе она, к ужасу своих традиционных родителей, вышла из шкафа лесбиянкой. В колледже Джуди открыла для себя трансгендерность. Она было начала процедуры по трансформации, но поняла, что не сможет иметь детей, Врачи объяснили ей, что надо выбрать — либо дети, либо «быть довольной и счастливой». К тому времени она уже разочаровалась в трангендерности и решила оставаться в том гендере, в котором родилась (это называется «цисгендерный»).

«Знаешь, меня всегда бесило, что меня растили девочкой», — рассказывает Джуди. — «“Транс” — это ведь то же самое: запихиваешь себя в бинарную ось — трансмужчина или трансженщина. А я не хочу быть в этой оси. Я не чувствую себя ни тем, ни другим… ЛГБТ? Это тоже не про меня… Гомосексуальность? Бррр, гомонормативность — такая же противная вещь, как гетеронормативность…»

Джуди одевается в темные широкие одежды, скрывающие ее ладную фигуру.

— Я не люблю пестрые женские вещи, не люблю, когда выделяется грудь…

— Да — я аромантическая цисгендерная деми (полу)-девушка… Я не отказываюсь от случайного секса… С девушками скорей, но и с парнями тоже…

Джуди живет с вьетнамско-американской студенткой бизнес-менеджмента по имени Ти. «Имя означает “цветущая ветка персика»”, — объяснила Ти при знакомстве. «Мы с Джуди познакомились в самом начале, в классе ориентации для абитуриентов. Потом встретились и решили не расставаться… Мы почувствовали, что можем опереться друг на друга, доверять друг другу во всем. Мы не предадим друг друга… Нет, мы не занимаемся сексом, но обнимаемся, ласкаем друг друга, иногда засыпаем в одной постели».

Ти определяет себя как агендера и и асексуала. Она вся нацелена на деловую карьеру и не собирается выходить замуж «Я — девственница, — говорит Ти. — И не собираюсь тратить на время на романы! В жизни есть куда более важные вещи, чем любовь. Что именно? В первую очередь доверие, вера в другого человека». После университета Ти полна решимости вернуться в Калифорнию, где ее мама и тетя нуждаются в ней в их большом и успешном бизнесе.

— Аромантик, — говорит Джуди, — значит, что я не нуждаюсь в романах, не могу влюбиться… О, разумеется, я способна любить людей! Я очень люблю мою семью, люблю моих друзей, люблю Ти и Стива, но чтобы влюбиться, запасть на кого-то — этого никогда не было, и я не верю, что в моей жизни это случится.

Стив — корейский парень, студент-инженер, присоединившийся к Джуди и Ти полтора года назад. Втроем им удобней вести хозяйство. Присутствие парня защищает от возможных домогательств в бурной студенческой субкультуре, которую и студенты и социологи называют hook-up — «подцеплять».

Если их сожительство уникально по нормам кампуса, то не столько асексуальностью и отрицанием гендерных ролей (таких сегодня хватает в любом университете). Китайцы, корейцы, вьетнамцы и другие выходцы из Юго-Восточной Азии (хоть их и пытаются загнать под шапку азиато-американцев) держатся своих общин и не «тусят» вместе. Если и впускают кого-то, то больше белых американцев, чем друг друга. Ребята гордятся, что их дом стал азиатско-американским местом встречи и для иностранных студентов, и родившихся в Америке.

Под вопросом понятие идентичности

В 1970-90-х студенты-геи и лесбиянки поднимали в кампусах знамя борьбы за право быть иными. Позже их место в университетских политиках идентичности заняли трансгендеры. Теперь это знамя уверенно подхватывают группы студентов, отвергающие всякие попытки классификации идентичности. Новые поколения считают гендерные рамки устаревшими и несущественными. Многие из них болезненно реагируют на навешивание гендерных ярлыков, видят в этом попытки угнетения, покушение на их свободу и самоопределение.

Их различия со старшими поколениями студенческих активистов ЛГБТ просто разительны. Они не заняты, как ЛГБТ, выяснением своей идентичности. Под вопросом у них сама природа понятия идентичности: Что происходит, если человек не чувствует себя ни мальчиком, ни девочкой, ни геем, ни лесбиянкой, ни трансгендером? Что делать, если он не идентифицирует себя ни с какой из «нормативных идентичностей»? Как быть, если не чувствуешь себя «ни тем, ни другим»? Можешь хотеть секса с мужчиной, женщиной, геем и трансгендером, и иметь любовные романы с ними, но не обязательно с теми, с кем занимаешься сексом, и в той же последовательности. Спать с мужчиной, но влюбляться в девушек? Обязательно ли, чтобы сексуальная ориентация соответствовала романтическим наклонностям? Да и вообще, нужна ли сексуальная ориентация?

Можно влюбляться во всех (и это называется панромантик), но не хотеть секса ни с кем (это асексуал). Можно хотеть секса только с конкретными людьми и в определенной ситуации. Скажем, возбуждаются от секса в толпе на вечеринке, но совершенно не интересуются сексом с тем же партнером в своей постели (это грейсексуал). Либо сильные сексуальные желания не сопровождаются влечением к конкретным людям (куписексуальность). Либо сексуальное влечение угасает по мере укрепления эмоциональной любовной связи (это фрейсексуалы). Либо сексуальный драйв появляется лишь после того, как сложились крепкие эмоциональные отношения с партнером или партнершей (это демисексуальность). Впервые после полувека про-сексуальной революции, асексуальность опять обрела легитимность. И вместе с нею и вся «серая» грейсексуальность — широкая зона между «белой» асексуальностью и «обычным» «темным» сексуальным драйвом.

Какие могут быть меньшинства?

Книга непререкаемой гуру радикальных квиров Джудит Батлер «Гендерное беспокойство» (Troubles with gender) гласит:

«Нет никакой гендерной идентичности без манифестации гендера. Идентичность проявляется только перформативно, через выражения гендерности, и является ее результатом».

Вышедшая в 1990 г. еще до рождения моих собеседников книга Батлер тоже уже не Библия, а общее место. Если спросить молодых квиров, откуда они берут свои понятия, то ответ будет — из интернета. Фейсбук предлагает 58 разных гендерных идентичностей, от «трансперсоны» до демитруа, которое невозможно определить, ибо это гендер сугубо индивидуальный и штучный для данного индивидуума.

Все эти слова для молодежи лишь технические термины, которые не определяют их личности, как это было в старших поколениях борцов за утверждение идентичности сексуальных меньшинств. Да и какие они меньшинства, если каждый теперь может сам конструировать свою идентичность? Здесь нет больше ни гендера, ни сексуальной ориентации.

Сам сексуальный драйв играет в новой сексуальной революции весьма малую роль. Все они вступают в сексуальную жизнь, насмотревшись порно. Субкультура Hook-up превращает нахождение сексуальных партнеров в кампусе в легкое дело. А уж когда начинаются бесконечные рождественские или выпускные вечеринки, то и искать не надо. В интернете найти сексуального партнера еще легче. Tinder, Blendr, Tingle и другие сексуальные приложения покажут, кто в округе ищет случайного секса. И тем не менее 28-40% студентов говорят, что выпускаются из колледжа девственниками.

Тumblr — это платформа, позволяющая создавать микросообщества. Там полным-полно групп вроде «Квирмусульмане», «Трансиудеи», «Трансгуглоискатель», «Не-извиняюсь-за-свою-небинарность», «Мой-гендер-есть…», NotFuckingBinary, а еще для лиц с ограниченными возможностями, для квиров-иммигрантов и т. д. В этих группах происходит интенсивный обмен идеями и предоставляется бесчисленное количество вариантов. Даже само понятие вариантов выбора неприемлемо для некоторых групп. «У меня проблема с этим словом», — пишет участник одной из дискуссионных групп. — «Это означает, что ты должен из чего-то выбирать, а это не выбор, а неотъемлемая часть тебя как личности». Семантические возможности здесь бесконечны. Впервые неопределенность становится легитимным инструментом определения идентичности. Эта молодежь родилась аборигенами не только в компьютерах и интернете, но и в постмодернистком мире семиотики и деконструкции. Слова здесь опять обретают смысл.

Революционный пыл не за секс, а куда больше: за слова и понятия, но еще больше — о чувствах. Общающейся текстовками молодежи трудно сходу ответить на вопрос, что они думают. Зато они способны часами обсуждать, что они чувствуют. Значки, выражающие эмоции, стали непременным атрибутом их алфавита.

«Эта молодежь отличается удивительным отсутствием сексуального сладострастия и похоти», — говорит мне Джеф, администратор одного из престижных университетов и сам ветеран сексуальных революций 1980-х—1990-х. Иногда они напоминают пуритан XVII века, о переписке которых я писал докторат.

Чудесное чувство разрезания священных коров

Мало кто приходит в университет уже убежденным в своем отрицании гендера и идентичности. Язык и понятия постигаются в кампусах, в борьбе с двумя поколениями академического истеблишмента, выросшего в понятиях интерсекциональности и строгой политкорректности. Множество общественно-политических кафедр гендерных, женских, расовых, афроамериканских, миграционных, постколониальных и других наук одновременно с серьезными научными исследованиями заняты разработкой политик идентичности для постмодернистского неолиберального общества корпоративного капитализма.

Интерсекциональность (идея, что расовая, гендерная и социальная идентичность неразрывно связаны между собой) используется здесь для объяснения всего на свете. В точности, как в советское время использовали лозунг классовой борьбы. Тотальный отказ категоризировать может быть для молодых людей трансгрессивным, соблазнительным и полезным способом побеждать в борьбе с авторитетами за контроль над дискурсом. И самое главное — какое чудесное чувство удовлетворенности собой получаешь от резания священных коров.

Мы направляемся на встречу группы самопомощи небинарных квиров. На входе раздают наклейки с местоимениями, по которым участники предпочитают обращаться. Комната быстро наполняется молодыми людьми 19-22 лет. Большинство берет не привычные наклейки «он» или «она», а they, что по-английски соответствует среднему роду. Тема беседы: надо освободиться от понятия «гендер», никак не отражающего их самосознания.

Кей (21 год) родился мальчиком в консервативной американской глубинке Библейского пояса. В школе он вышел из шкафа как гей, единственный в своем классе. Его выгнали из нескольких школ. В колледже в Нью-Йорке Кей решил, что он трансгендер, но быстро разочаровался. Теперь он отвергает трансгендерную идентичность: «Там такой депресняк! Зачем мне обязательно превращаться в женщину? Либо наоборот — женщине в мужчину… Я их спрашиваю, а нельзя ли оба вместе?… Нет, я не застрял посредине… Я добавляю грани к своей личности…»

«Бисексуальность? Это тоже не для меня», — объяснял он мне позже. — «Ведь “би» тоже значит «или-или»”. У Кея есть девушка. «Мы чувствуем друг друга. Главное у нас — это не секс, а эмоциональная связь. И мы честные друг с другом, и мы не изменяем».

«Это сложней, чем простая бинарность», — говорит агендер Айша, американская мусульманка из богатого пригорода Бостона, изучающая в колледже искусство кино. — «Посредине — это все равно либо мужчина, либо женщина. Я отказываюсь участвовать в этой бинарности. Все наше движение часто называется небинарным, но мы считаем, что отрицание бинарностей «мужчина-женщина», «гей-натурал», «трансгендер-цисгендер» не определяет нас. Мы вышли за пределы не только бинарности, но отрицаем саму сексуальную ориентацию и гендерную идентичность, которые нам навязывает общество».

Очень одиноко и сбивает с толку

Если первая сексуальная революция была за право иметь секс с кем хочешь, то нынешняя — за то, чтобы определять свою идентичность, за право быть кем хочешь. Сегодняшняя культура уже включает не только право спать с кем хочешь, но и говорить, что не хочешь ни с кем спать и не интересуешься сексом. В прошлых поколениях такое было немыслимо и влекло за собой общественный остракизм. Но и сегодня с этим непросто. «Мы чувствуем себя комфортно среди своих в группе поддержки, где все квиры», — говорил один из участников таких встреч, идентифицировавший себя как бисексуального цисмужчину, предпочитающего секс с девушками. — «Однако по-прежнему очень одиноко и сбивает с толку. Просто то, что есть больше слов, не значит, что жить легче».

В реальной жизни устанавливать свою идентичность через отрицание, «чем я не являюсь», совсем нелегко. Может быть, что за всеми словесными ухищрениями скрывается яростный протест поколения детей, которых растили в привычных ролях «мальчика» и «девочки» в демаскулизированном и дефеминизированном мире. Может быть, столь острый дискомфорт вызывает общественный порядок, где эти роли стремительно теряют экономический и социальный смысл, где призывы «будь мужественным» и «будь женственной» лишь сбивают с толку и толкают на неадекватные поступки.

И если это так, то небинарность отражает уже не политику идентичности групп, которые, подобно ЛГБТ, всегда останутся небольшими меньшинствами. Может быть, это проявление более глубоких и мощных тенденций, которые могут стать мейнстримом в новом бравом постгендерном мире, где больше нет ни эллина, ни иудея, ни гея, ни натурала, ни женщины, ни мужчины.

Огромная благодарность за помощь в подготовке материала Василисе Виник (Москва)

Михаэль Дорфман, писатель и общественный активист