Священное насилие. Почему травят жертв изнасилований.
Противоречивая и парадоксальная общественная реакция в интернете, сопровождавшая дела об изнасиловании молодых девушек, порождает некоторые размышления. Попробуем разобраться не без помощи Рене Жирара, что это могло бы значить.
Что мы имеем: сомнительные действия сексуального характера, слитые в интернет документальные свидетельства, травля жертв. Массовая травля, сопровождающаяся обвинениями в духе: «сама виновата», «так и надо», делает из жертвы «козла отпущения». В жижаровской трактовке[1], козел отпущения — это произвольно выбранная жертва, на которой концентрируется массовое насилие и которая занимает место виновного, не являясь при этом причастной к делу. Абсолютно очевидно, что невозможно быть виноватым в собственном изнасиловании. Более того, в наших случаях жертвы — это юные девы, обвинять которых в порочности, требующей наказания, по меньшей мере, странно.
То, что травля происходит в интернете, делает ее массовой, а сама жертва становится консолидирующим условием для гонителей. Элемент объединения людей проявляется и в том, что обвиняя кого-то, гонители стремятся дистанцироваться от жертвы, чтобы не «запачкаться в крови». Двойственность нечистоты и священности сопровождает ритуальные жертвоприношения. Наши случаи можно отнести к таким. Жирар видит в жертвоприношении механизм, ограничивающий насилия. При этом, в жертву приносится не имеющий вины объект; ведь, если наказать виновного, то есть отомстить, то отмщение будет продолжаться бесконечно, что приведет к массовому насилию. Секс по своей природе, так или иначе, связан с насилием.[2] Здесь мы воспользуемся правом не согласиться с мсье Жираром. Если и мы готовы привязывать насилие к сексу вообще, то, возможно, лишь в его облегченной πάθοϛ версии.
Так или иначе, насилие, заложенное ли в самом сексе, или существующее вне его, в наших случаях оформляется (ограничивается) жертвоприношением. Хотя жертвоприношение скорее представимо в архаических, чем в современных обществах, но, поскольку сексуальность долгое время была табуированной темой, какие-то архаические следы в этой области без труда можно отыскать. Чтобы ритуал состоялся, нужны участники и/или свидетели. Этот пункт сполна удовлетворяется тем, что:
• В некоторых случаях речь идет о мнимом или реально произошедшем групповом изнасиловании;
• Выкладывание в интернет фото-, видеоматериалов неминуемо влечет появление зрителя;
• Травля, сопровождающая и продолжающая насилие, будучи массовым явлением, становится органической частью ритуала.
Но почему эти «жертвоприношения» происходят в таких формах, и почему их участниками становятся совсем молодые люди? Очевидно, что здесь имеет место жираровское же «миметическое желание»[3], то есть желание, вызванное не внутренней необходимостью или волей, но заимствованное желание у модели для подражания. Подобно тому, как Дон Кихот подражает рыцарю из романов, так молодые люди обоих полов, насмотревшись порно, стремятся воплотить новополученные желания. Благодаря своей доступности и своему разнообразию, порно, будучи элементом массовой культуры, стало верным спутником жизни сегодняшних молодых людей. Впервые увидев его в раннем возрасте и имея к нему постоянный доступ, они вскоре приобретают привычку, формирующую их сексуальность, попутно легитимизируя девиации.
Порнография играет в этих историях важную роль. Кроме того, что она выступает как образец для подражания, она являет собой модель ритуала насилия. Пожалуй, будет излишним описывать известные всем сюжеты таких ритуалов. Любопытно, что в условно демократических и эмансипированных странах порнография больше востребована и, как следствие, более разнообразна и изощрена, в отличие от стран, где отсутствует хотя бы номинативное равноправие полов. Значит, «традиционные» страны не нуждаются в порно, потому, что они не нуждаются в модели, заменяющей насилие против женщины, которое успешно можно осуществлять и в реальной жизни. Таким образом, порнографию можно назвать реакцией на эмансипацию, рудиментом насилия над женщиной.
Миметическое желание порождает и обвинения со стороны женщин и девушек, что очень удивительно. Стремясь примкнуть к гонителям и доказывая вину жертвы, они, потенциально могущие оказаться на месте жертвы, пытаются надеть маску палача, сами все же остаются в той или иной степени жертвами. Или же наоборот, осознавая свою потенциальную возможность оказаться на месте жертвы, они стремятся от нее дистанцироваться.
Таким образом, мы получаем все элементы жираровской схемы: миметическое желание — насилие — жертвоприношение — козел отпущения. Вопросы, почему сейчас возникла необходимость в этих жертвоприношениях, и от какого зреющего насилия они должны были огородить общество, остаются открытым. Остается лишь предположить, почему это произросло на российской почве. Вероятно, виной тому возросшая патриархальность и маскулинность общества как попытка «традиционных ценностей» взять реванш после советского проекта по пересмотру устройства семьи и отношения полов.
[2] Жирар. Р. Насилие и священное
[3] Жирар Р. Ложь романтизма и правда романа