В 2019 году в Школе мультимедиа и фотографии имени А. Родченко шли занятия курса «Политики рисования» художников Анастасии Рябовой и Николая Смирнова. Основными участниками были Наталья Зотикова, Герман Орехов, Евгения Панина, Евгений Панкратьев, Елизавета Сазонова, Мария Свиридова. Сейчас в издательстве «Плато Пресс» при поддержке фонда Смирнова и Сорокина готовится к печати книга, в которой будут собраны рисунки, подготовленные в течение этого курса.

Мы публикуем вступление к этому изданию с описанием содержания и метода курса, а также небольшой текст Николая Смирнова о новых смыслах рисования и рефлексивном производстве контента. По ссылке в конце материала можно найти все рисунки и шифр, составленный Анастасией Рябовой для обозначения авторства и тем.

Вступление

В этом курсе мы подходим к рисованию как к активности, неразрывно связанной с мышлением, где визуальное, смысловое, образное, поэтическое и перформативное неотделимы друг от друга. Все эти регистры необходимо уметь видеть, как в их взаимодействии, так и по отдельности.

Мы пытаемся уйти от исключительно объектно-товарного взгляда на рисование как на производство визуальных «кунштюков». Вместо этого предлагаем рефлексирующий, «лабораторный» подход по выявлению и оцениванию политик рисования. Нам важно подчеркнуть этику рисования как маргиналии, определяя ценность этого положения.

Интересно, что телесность была и является центральным аспектом для многих художников, практикующих рисование. Отправным этапом для современности были практики 80-х, знаменующие разложение модернизма, где телесная эмансипация, проявляющаяся в разнонаправленных фрикциях, например, выдавливание краски из фломастера на бумагу, обозначали единственную зону свободы.

Мы видим искусство вообще и рисование в частности как жест, как соотношение не только и не столько со своим внутренним миром, но и с внешним. Более того, это разделение на внешний и внутренний мир сегодня не является релевантным. Мысля рисование как способ продолжения своего тела \ своих тел в пространствах мы снимаем это разделение.

Мы намеренно хотим оставить говорение и писание о рисунке недосказанным. При этом призываем вас подумать о том как можно о рисунке не только писать, но и, скажем, рисовать.

И, наконец, какие существуют стратегии современного рисования?

Честная/ложная концептуализация?

Необузданная перформативность/мычание нойза?

Какие-то еще?

Сценарий курса

Каждый семинар начинается с чтения свежей переписки преподавателей. Все то, что они обсуждали с момента прошлого занятия.

Разбор мастер-рисунка, характерного для проблематики семинара.

Основная часть семинара (в том числе выполнение студентами практических заданий во время семинара).

Отдельная часть занятия посвящена разбору домашних работ.

Некоторые семинары проходят при участии внешних гостей.

Сюрпризы и призы.

Задачи курса\центральные вопросы:

Выработка \ уточнение терминологии: рисунок, процесс, теория, письмо, образ, écriture, creative writing.

Анализ рисунка в разных контекстах: по сфере деятельности (дизайн, инфографика, карты); по обстоятельствам появления (легально\нелегально, в мастерской, на лекции, в транспорте, на работе); по месту появления (стена, тело, мебель, в голове, в компьютере); по расположению (сверху, сзади, над, под); по воздействию разных веществ (5 кг. бананов, 1 литр водки, противозачаточная таблетка, музыка).

Обозначить место рисунка в системе координат современного искусства: рисунок возникает внутри большого проекта или наоборот вокруг автора-рисовальщика собрана большая группа специалистов. Рисунок как маргиналия.

Увидеть нас рисующих сегодня со стороны.

Изучить тенденции внутри рисунка. Общее по формальным признакам.

Посчитать сколько нас перед рисунком. Утвердить формулу «рисунок и Мы».

О покойнике либо хорошо либо никак

(наброски к политикам рисования)

От тех, кто занимается рисованием, сегодня не ждут ничего внятного. Из сферы порождения «серьезных» смыслов рисунок практически вычеркнут. Сказывается тяжелое академическое наследство, а в российском контексте — длительная коррумпированность в качестве одного из столпов соцреалистического метода. Новейшая привязка к рынку, фетишистским пристрастиям коллекционеров и зомби-формализму лишь дополнительно дискредитирует рисование как смыслопорождающую практику.

Поэтому сегодня конструктивный разговор о рисовании состоит, прежде всего, в нахождении точек, где оно может иметь смысл, а значит тех немногих точек, где этот разговор вообще возможен. Эти гипотетические зоны, где искусство имеет значимый смысл, можно обозначить как политики рисования.

Наш курс, с одной стороны, был направлен на критическое сканирование процесса рисования и его продукта — рисунка в целях нахождения, очерчивания этих точек. С другой — на синхронное с этим коллективное производство рисования, в рамках той или иной тестируемой политики. Пожалуй, этот метод можно обозначить как критическое/рефлексивное производство контента.

Так какие политики рисования или зоны, где это занятие имеет внятный смысл, проявились во время наших семинаров? Прежде всего, та, которая исходит из неразрывности процессов рисования и мышления. Рисование здесь выступает как расчерчивание, разметка некоторой территории (неважно физической, ментальной или любой другой). Как одно из базовых свойств мышления или даже реализация мышления, рисование позволяет разграничить, разрезать (rîʒen) вещи и стянуть (draw) их вместе по-новому, осуществив порождающую процедуру упорядочения, организации и проектирования (dessin, design). Дальнейший лингвистический анализ указывает на глубинную неразделимость рисования, расчерчивания, письма и проектирования. Очевидно, что здесь мы имеем дело с некими глубинными основаниями этого композитного процесса, а рисунок есть лишь его побочный продукт.

Одним из наиболее ярких проявлений «базового» смысла рисования выступает концептуальное и когнитивное картирование, а также диаграмматика. Ведь рисование как аналитическое расчерчивание или картирование позволяет сделать видимыми и проявить прежде скрытые явления и их структуру. А диаграмматика, по выражению Александра Вейхелия, позволяет осуществить физиогномику структур власти, к примеру, сделать наглядными процессы «объективного» конструирования субъекта в обществе.

В этой точке, рисование, без сомнения, имеет смысл и даже несет пафос актуальности и прогрессивности. Подтверждением чего служит факт широкого распространения в последние десять лет различных практик картирования (mapping): от современного искусства до пособий по бизнес-коучингу и корпоративных стратегий. А сущностно метод картирования базируется именно на нераздельной связи рисования, мышления и проектирования.

Здесь критическую политику рисования как диаграмматики, дополняет порождающая/магическая политика рисования как сигилизации. Сигил — это визуализация желания мага/рисующего, которое зашифровано в графическом символе. Классический пример — пентаграмма. Призма сигилизации позволяет посмотреть на любое картирование как визуализацию территориального желания картографа.

Через разграничение сигилизации и диаграмматики картирование раскалывается на прогрессивное и желающее. Первое стремится выявить невидимые структуры власти, осуществляя критику, подобно когнитивному картированию Фредерика Джеймисона. Второе — реализовать свое личное желание: от личного благополучия до высот корпоративной культуры. Посредине — множественные практики концептуального картирования, которые одновременно и обрисовывают явление, и конструируют желание и его объект.

На этих фундаментальных онтологических и феноменологических свойствах рисования также базируется его высокая роль в топологии и лакановском психоанализе. В этом месте мы сталкиваемся с космогонической связкой пространства, мышления/психики и рисования/расчерчивания, попытки разобраться в которой неизменно заводят нас в инспирирующие и безвыходные лабиринты. Здесь же начинает маячить воображение, воображаемое и различные практики воображаемых путешествий и попыток их картирования, например, у средневековых суфиев.

Расчертить, картировать эти смысловые узлы — это все равно что решить вопрос, что такое человек и его мышление. Однако, хорошие художники интуитивно чувствовали эти связки, и, подобно Софи Подольски, с которой мы начинали наш курс, предъявляли в продуктах своего рисования нерасторжимость визуального (образа), графического (тела и жеста) и логического (письма).

Иную актуализацию рисования сегодня предлагает нам институциональная, в первую очередь галерейная, система. Это связано с несколькими волнами зомби-формализма, «эстетикой долга», продуцируемой многочисленными выпускниками арт-школ, а также запросом перегретого рынка на искусство «похожее на искусство» и консервативным политическим поворотом. Всё вместе это гальванизирует труп старых медиа. Одна из самых стойких политик рисования связана просто с тем, что молодые художники хотят успеха, а галереи хотят и могут продавать рисование и его продукты.

Однако, явление зомби-формализма не сводится исключительно к запросу рынка и прагматическим расчетам. На более глубоком, кстати, слабо отрефлексированном уровне, оно связано с телесным, перформативным и аффективным поворотами, случившимися в искусстве с 1970-х годов. Неолиберализм триумфально ворвался в мир на волне разнузданных телесных и субкультурных практик 1980-х годов, где личная/телесная свобода стала выражением размонтирования репрессивных супервайзерских социальных структур. Так реанимация тела стала эмансипаторным манифестом, рисование — одним из жестуальных проявлений освобожденной телесности, а рисунок — демонстративным продуктом жизни тела и его выделений. Связь с субкультурами и связь практик искусства между собой, например, звука и рисования, служили важными признаками новых явлений.

Дискурс этот все еще действует, коль скоро мы живем в неолиберальные «долгие 1980-е». Работает он и в мировых столицах — как зомби-повторение, и, тем более, в российской провинции — как местный авангард. Однако в телесности зомби-рисования заложено очень интересное конституирующее противоречие, которое позволяет посмотреть на него как на нечто новое. С одной стороны, оно подается как нечто «естественное» и «подлинное», отсылая одновременно ко всем признакам «настоящего» художника, который делает что-то руками, мучается, вкладывает свое тело в жест и т.д. С другой, в основе лежит рационально исполняемый алгоритм, где художник сначала «пишет» некую программу производства сходных серийных объектов, а потом дает своему телу задание по их производству.

Как проницательно указал Александр Евангели на нашем объединенном семинаре, здесь мы сталкиваемся с интроецированной логикой цифрового. А именно с продуктом гибридизации логик цифрового и телесного. Цифровое алгоритмично и перформативно, а телесное выступает как «протез» цифровой логики, как исполнитель алгоритма и легитимирующий пруф в логике истории искусства. Очевидно, что несмотря на узнаваемость и архаичность зомби-рисования, мы имеем дело уже с пост-цифровой реальностью и наблюдаем причудливый ассамбляж цифрового/алгоритмического и телесного.

Удивительно, но форма производного арт-объекта, т.е. рисунка, в данном случае оказывается не очень и важна. То есть в отношении автономной формы зомби-рисование оказывается квази-формализмом по сравнению с формализмом «классическим». Или можно сказать, что акцент в нем смещается на организацию или расчерчивание самого процесса производства, на рисование, а не на рисунок.

Хотя и закономерности «настоящего» формализма и художественной формы продолжают действовать. Особенно это касается теорий отечественного, «пластического» и метафизического формализма, который связывается с именами Гильдебранда, Фаворского, Флоренского, Андрея Васнецова. Порой кажется, что на поле современного искусства эти теории настолько преодолены, что их можно переоткрыть.

Все эти предварительные и обрывочные соображения не столько попытка создать некую цельную теорию рисования, сколько желание наметить возможные точки роста в критическом производстве рисования и знания о нем.

Николай Смирнов

Рисунки и шифры

По ссылке можно посмотреть все работы, нарисованные в течение курса с подписями, где указаны номера авторов, семинаров и заданий — drive.google.com. В обозначениях используются шифры, разобраться с которыми поможет следующий список:

— НОМЕР СЕМИНАРА: 0, -, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11.

— НОМЕР ЗАДАНИЯ: А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, З, И т.д.

— Авторские задание нумеруются инициалами, напр., АД — Алгоритм Другой.

— НОМЕР УЧАСТНИКА

Анастасия Рябова — АР

Николай Смирнов — НС

Герман Орехов — ГО

Наталья Зотикова — НЗ

Мария Свиридова — МС

Елизавета Сазонова — ЕС

Женя Панина — ЖП

Евгений Панкратьев — ЕП

Михаил Максимов — ММ

Настя Разманова — НР

Анастасия Сафонова — АС

Дина Жук — ДЖ

Коля Спесивцев — КС

Глеб Напреенко — ГН

Коллектив — К

— Заметки на полях — ЗП

— Домашнее задание — ДЗ

— Номер домашнего задания — I, II, III…

— Версии заданий и стороны рисунков — а, б, в, г, д, е…

Анастасия Рябова