10 ноября в арт-пространстве «Куб» на дизайн-заводе Flacon открылась двухдневная выставка «Монументальное искусство». У меня есть две новости: хорошая и плохая.

Начну все же с плохой. Одним из главных недостатков выставки было отсутствие нормальных описаний произведений. К сожалению, это сильно усложняло их анализ. На маленьких распечатанных табличках были лишь фамилия художника и название произведения. Ни имени, ни года создания, ни материала. Я считаю, что это большое упущение и проявление некоторого неуважения к зрителю. На всю трехэтажную экспозицию на первом этаже на столе лежало два каталога к выставке (очень хороших, качественных, «монументальных» каталога), около которых постоянно толпились люди. Поэтому составить полное впечатление о значимости представленных произведений было сложно. Может быть, зрителю предлагалось насладиться художественным: формами, цветами, материалами объектов и попробовать получить удовольствие от созерцания. Но этот хитрый (или глупый) ход был неудачным, и я просто обязана на это указать. То же относится и к фотографиям Иеронима Грабштейна. Кураторский текст (и я так и не узнала, кто куратор) на сайте и в фейсбуке рыхлый, не сообщающий ничего о концепции или идее выставки: почему и зачем сегодня художники продолжают обращаться к традиционным, академическим техникам и медиумам, переосмысляя их и модифицируя?

Хорошей новостью явилась вся выставка в целом. Натюрморты из стали, пейзажи в бронзе, деревянные торсы, экспрессивные фигурки и сюрреалистичные животные. Плитка, брезент, мозаика, мумифицированные артефакты. Абстрактная скульптура, минималистические инсталляции. Выставка занимала три этажа и глаза разбегались от такого многообразия работ. Тем не менее, удалось ухватить общее: все эти работы о классических представлениях о том, что такое искусство, о конструировании образов и попытке «облечь в форму смысл» (Данто). Художник выступает здесь демиургом, выхватывающим образы у небытия трудом, силой, лепящий их из глины (или создающий из мозаики, плитки, бронзы, дерева). Особенно хорошо это подтверждают фотографии Грабштейна: каждый художник изображен в своей мастерской именно как монумент, гордо сложив руки и устремив взгляд вперед.

Художник уверенно чувствует себя в своей цитадели, алхимическом кабинете, где происходит таинство творения. Так получилось ненамеренно, или в том была задумка фотографа, но фотографии выглядят так же монументально, композиционно и колористически выверено, как огромные соцреалистические полотна. Напрашивается сравнение и с огромными «Мастерской художника» Курбе или «Менинами» Веласкеса. Интересно, что на тех полотнах художники были изображены среди людей, оказывающих влияние на творчество художника и его жизнь. Те картины были аллегориями жизни художника, фото Грабштейна — скорее аллегория эскапизма и «одиночества бога» (Мильтон), выбора судьбы. Художники на них выглядят титанами, удерживающими на своих плечах тяжелый, «монументный» материал, травму и судьбу академического художника в условиях современности. Фотографии хотелось увеличить, и это сделало бы их более самостоятельными, позволило бы рассматривать как отдельные произведения искусства, а не как документацию или фото художника для каталога.

Что касается работ, то в большинстве из них была заметна реставрация классических представлений об искусстве, возвращение к традиционным техникам или же попытка встроить, вписать эти техники и смыслы в современную историю искусства. Возможно, и скорее всего, мы часто придумываем себе эту самую «Историю современного искусства» и мерим все по ее лекалам. Тем не менее, произведения, представленные на выставке, зачастую игнорировали наработанный дискурс об искусстве прошлого века. Минималистическая абстракция Челышева названа «Четверг», «Вечер», что заставляет в абстрактных формах искать образы реальных предметов. На плиточном панно Кузнецовой «Дерево», интересном и необычном материале, изображен сажающий дерево садовник. Токарева изображает «Рай» — также садовника за работой — красками (масло, акрил?) на брезенте. Помосова «пишет» то ли море, то ли подземный ад сталью или бронзой, превращая их в медитативный рельеф. Любопытны работы Харлова и Родионова, обращающиеся к специфике «русского». Инсталляция Родионова «Москва-Петушки» выполнена из дерева, стальных рельсов (которые, как хлеб, нарезает нож), бутылок, стальных прутьев и отсылает в одноименному произведению Венедикта Ерофеева. Этот сюрреалистический объект — пьяный сон Венечки, следующего по бескрайним просторам страны от бутылки до колыбели. Харлов буквализирует «Железную волю» человека в завязке, и в воздухе повисает вопрос: насколько сталь может быть прочной?

Хочется обратить внимание на работы Ольги Согриной «Море» и «Зима». Они представляют собой вышивку проволокой по стальной или железной сетке, подвешенную к потолку. «Море» выглядит как какэдзику — традиционный японский настенный свиток с гравюрой или рисунком. Согрина изображает на стальном какэдзику море, напоминающее «Большую волну в Канагаве» Хокусая. «Зима» — это вышивка на пяльцах зимнего, русского пейзажа с деревянными домами, но вышивка все той же проволокой. Нежные, аккуратные, серебристые вышивки, отсылающие к женскому рукоделию, выполнены грубыми и тяжелым материалом, что создает аффективное противоречие, и совпадение противоположностей этого противоречия в катарсисе, о чем писал Выготский в «Психологии искусства». Это обращение к старому, женскому ремеслу — консервативный жест, но материалы, использованные в работе, оживляют эту старину, актуализируют. Серия работ художницы «Неоантичное» также ставит вопрос о реактуализации древнего.

Скульптура, представленная на выставке, отсылала к модернистскому канону, напоминая работы Мура, Джакометти, Бранкузи. Вся выставка являлась «одой материалу» — забытому в потоке информационных технологий и эфемерного. Сама по себе эта ода уже может являться критикой состояния современного искусства, в некотором смысле она вторит «спекулятивному повороту» в философии, повышенному вниманию общественности к экологии и природе. «Назад к материи!» — так могла бы называться эта выставка. Искусствовед Леонид Бажанов на дискуссии параллельной программы выставки «Мастерские`17» в ММСИ говорил, что истерия вокруг новейших медиумов в искусстве должна в ближайшее время утихнуть, а сами медиумы стать одними из возможных способов репрезентации художественных идей, наряду с традиционными медиумами скульптуры, живописи. Мы не можем заглянуть в будущее, но констатировать множественность художественного, историй, стилей, направлений, идей, кажется, обязаны.

Еще одним минусом стало время экспонирования — такая большая, насыщенная выставка не должна длиться два дня. Она словно для своих, друзей и знакомых художников, либо для таких, как я, кто попал на выставку по случаю. О многих художниках не так-то просто найти информацию в интернете, а жаль. Это возвращает меня к мысли о том, что в искусстве нельзя скользить по поверхности, нужно постоянно углубляться, пытаясь из этой глубины достать что-то интересное, важное.