Антон Видокле. Вспоминая Илью Кабакова: человек, улетевший в космос из своей комнаты
Илья Кабаков умер несколько дней назад. Илья менял мою жизнь в качестве художника не раз, и я подозреваю, что ровно такое же влияние он оказал на многих других.
Я рос советским иммигрантом в
Это был первый проект Ильи в
Выставку ждал успех. Ее активно обсуждали, на нее писали рецензии, казалось, ее влияние было огромно и распространялось далеко за пределы Нью-Йорка. Мне тоже посчастливилось приложить руку, помогая галерее с переводами текстов в отдельных работах, а также с фактчекингом для газетных статей о выставке, что означало среди прочего международные звонки в небольшие города России и Украины с целью проверки вещей вроде шелеста листвы деревьев возле определенной библиотеки. Естественно, когда кто-то из Америки звонил, только чтобы узнать о таких удивительных деталях, это сбивало людей с толку. Как бы то ни было, тогда я впервые глубоко проникся выставкой современного искусства и даже попытался воспроизвести некоторые ее фрагменты в своей студии.
Много лет спустя я неожиданно столкнулся с работами Ильи в Марфе, штат Техас. В начале 1990-х Дональд Джадд пригласил Илью создать инсталляцию на огромном участке земли площадью 340 акров, принадлежащем фонду «Чинати». Рядом с массивным промышленным зданием (использовавшимся как тюрьма для немецких военнопленных во время Второй мировой войны), в котором размещались фирменные алюминиевые кубы Джадда, находился небольшой деревянный дом, превращенный Кабаковым в советскую детскую школу. Школа выглядела как будто оставленная внезапно, на полу в пыли валялись книги, разнообразные фрагменты памятных вещей советской эпохи были разбросаны по учебным классам. Контраст между безупречно блестящими продуктами капиталистической индустрии Джадда и кабаковской ветхостью советского трупа был разителен, и, хотя поначалу может показаться, что он красноречиво свидетельствует о победе США в холодной войне, призрачные остатки советской школы продолжают преследовать.
Борис Гройс часто называет Илью Кабакова одним из немногих художников Советского Союза, которые не принимали ни официальный социалистический реализм, ни его предполагаемую противоположность — западное модернистское искусство, популярное среди художников-нонконформистов, желающих бросить вызов официальному стилю. Вместо этого Кабаков сосредоточился на комплексном визуальном и культурном языке позднесоветского социализма, извлекая из него семиотический потенциал для преодоления жестокой идеологии из критической, философской и постструктуралистской перспективы.
Возможно, мой преподаватель художественной школы не осознавал, что движение советского искусства было диаметрально противоположно движению американского модернизма. В то время как американское модернистское искусство постепенно смещалось от реализма и миметической репрезентации к беспредметному и абстрактному языку (также при некотором поощрении со стороны ЦРУ), советское искусство с самого начала было абстрактным, нефигуративным и вернулось к репрезентации только после более чем десяти лет бурных экспериментов, которые обогнали художественные традиции и понимание своего времени настолько, что, казалось, они уже вышли в открытый космос. Даже сегодня работы этого периода остаются благодатной почвой для самого радикального с современной точки зрения воображения формы, эстетической теории, способов производства, циркуляции и содержания.
В более репрессивные времена в Советском Союзе многие художники были хорошо осведомлены об этом. Даже если их работы следовали канону соцреализма из соображений личной безопасности или в угоду другим целям, радикальный авангард порой скрывался почти сразу за поверхностью. Встретиться с работами Ильи — значит ощутить его рефлексию этих невероятно сложных отношений, возможно мало чем отличающихся от воскресшего Лазаря, радикального и необыкновенного существа, вернувшегося из мертвых, но чей внешний вид, вероятно, был в остальном вполне конвенциональным. Произведения Ильи, несмотря на выбираемые им формы, выходили далеко за рамки дискурсов модернизма и постмодернизма, репрезентации или абстракции, формализма или концептуализма, авангарда или китча.
В 2012 году меня попросили взять интервью у Ильи для каталога его совместной с Эль Лисицким выставки в Музее ван Аббе в Эйндховене. Илья и Эмилия Кабаковы жили на
Я должен был снова навестить Илью на этой неделе, но, к сожалению, визит пришлось отложить
Хорошего полета, дорогой Илья! Тебя будет не хватать на этой планете.
Текст впервые опубликован в e-flux Notes. Перевод Арсения Жиляева