Николай Берман сделал спектакль «Манарага» для Малой сцены Электротеатра. Молодой режиссёр — особый, новый тип театроведа, который писал остроумные рецензии поначалу, потом пытался удержать на плаву театральный сайт, но в результате стал актором и режиссёром. Зачем описывать произведения, если их можно делать? — вот лозунг нового театроведения. Мастерская индивидуальной режиссуры выпускает в большую театральную жизнь пятый состав (МИР-5) учеников Бориса Юхананова. Выпуск — переход от студенческой жизни к самостоятельному творчеству. МИР-5 создала с Борисом Юханановым шестидневный выпускной спектакль «Орфические игры. Панмакраме», а с 10 сентября по 6 октября 2019 года показано ни много ни мало 70 спектаклей на Малой сцене. Борис Юхананов называет такой театр неадаптивным. Что это значит?

Неадаптивный театр — для зрителей-антропологов, которых худрук Электротеатра называет театрон-зрителями. Эти антропологи на всё смотрят холодно и отстранённо, стараясь внутренне не влиять на представление. То есть такой «цифровой» зритель, в отличие тёплого, лампового зрителя-потребителя, не вступает на сцену, не участвует обострённым вниманием. Суть в том, что режиссёры МИР-5 не берут на себя работу по адаптации зрителей, не развлекают и не делают им «слышно, видно и комфортно». А что делают? Занимаются становлением собственной творческой судьбы. Неадаптивный режиссёр — лесник и садовник, выращивающий художественные, так сказать, деревья со скоростью собственного и зрительского становления. Посмотрим, как с этим неочевидным процессом справился Николай Берман, поставивший перфоманс на мотив моднейшего, актуальнейшего писателя Владимира Сорокина. Тем самым режиссёр вступил в гонку, соревнование с последующими постановками текстов Сорокина. Юрий Квятковский сделал с Мастерской Брусникина спектакль, ставший хитом «Практики» — «Занос», одновременно и Максима Диденко произвёл триллер «Норму». В театр вошли по самые резкие, характерные тексты СРКН. Сорокиниада стремительно растёт.

Итак, что Николай Берман сделал из 300-страничной «Манараги» при помощи друзей? Здесь надо сказать, что Николай до того, как поступил учиться к Юхананову, был очень интересным театральным критиком, так что отлично себе представляет, что именно видит зритель спектаклях, понимает, насколько отличаются зрители в этом видении. И как раз начало спектакля полностью опровергло тезис Бориса Юхананова о неадаптивности вещей МИР-5. Вышел пластичный Юрий Васильев и предложил зрителям вкусить настоящий шашлык из осетрины, запив французским «рёдерером». Разве это не полная адаптация зрителя? Но парадокс в том, что если эта первая сцена необходима режиссёру для использования вкусовых рецепторов публики, то зритель работает в обслуживании спектакля. Должность вкусовика ничем не отличается от должностей световика и звуковика. Глотая слюну, зрители не первых рядов создают атмосферу тотальной неудовлетворённости людей будущего.

Роман Сорокина вроде такой же по смыслу, что и «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, но страшнее, страшнее, страшнее. Обыденность, где мастера жарки-на-книге готовят бифштексы на Горьком и Чехове, намного тревожнее романа прямого и честного Брэдбери. Невозможность читать, вот что жутче запрета на чтение. Ни о соцсетях, заменяющих долгое чтение, ни о госзапретах на чтение в романе ничего нет. Он просто ставит перед фактом, как и в «Теллурии» — была способность испытывать удовольствие от чтения, да пропала. Были люди нормального роста, да распались на карликов и гигантов. Почему они платят огромные деньги жарщикам-на-книгах, или какая метафора содержится в тщательных, подробнейших нюансах процесса горения книги и приготовления еды? Сорокина это не интересует, он считает читателя достаточно умным для ассоциаций.

Берман тоже считает зрителя умным. Даёт всего несколько фрагментов. Поначалу фрагментация идёт удачно, и часть голографически заменяет целое. И кастинг у спектакля идеальный. На арене солируют два ярких актёра МИР-5: Юрий Васильев показывает повара, героя романа, а Евгений Даль выходит с этюдом «Толстой идёт». На мощном антропологическом зазоре между двумя типическими актёрами выстроена внутренняя интрига спектакля. Они видят сквозное действие спектакля по-своему, и это позволяет создать атмосферу, близкую роману. У Сорокина явление Толстого чрезвычайно характерно, идёт вставной новеллой. Тема Толстого кардинальна у Сорокина, как и темы Чехова, Бунина, Андреева, Сологуба и всех остальных звёзд русской литературы. Сорокин мастер–пересмешник, создающий стиль путём сшивания лоскутного одеяла из русского языка серебряного века, новояза, канцелярита, перемежая это богатство абсурдистским и дадаистским словообразованием. В этом смысле «Манарага» другой тип речи, ничего не конструирует, кроме сюжета и темы, пользуясь «средним», то есть собственным языком писателя. Специфика «Толстого» в том, что каждый персонаж, заказчик искусства гриль-мастера, после еды становится похож на автора сожжённой книги. Это новый мировой биотеатр, насквозь наркотическое гурманство. Причём при невозможности осознавать искусство писателей, производят магический перенос мира воображения во вкусовые рецепторы тела. Как и многие образы Сорокина, это что-то древнее напоминает, вроде древнеегипетской социальной магии, когда весь народ пьёт воду, стекающую с кубов, шаров и пирамид, покрытых иероглифами.

Полуторачасовой спектакль прошёл как часовой, то есть внимание зрителей удалось удержать. Каким образом? Краткостью высказывания и чёткостью контрапункта, рифмующего два мира романа. Словесный экшен героя-рассказчика, спокойного повара в обаятельном исполнении Юрия Васильева, и ответный взрыв лже-Толстого в импровизации Евгения Даля. Им помогают ещё два клиента повара — Антон Ощепков и Михаил Таратин. Без хора девушек не было бы сквозного действия (Анета Аргандеволс, Дарья Гусакова, Калерия Дёмина, Полина Кузьмина, Виктория Лебедь, Алеся Сковоринская), и они несут простую идею мира будущего — приготовил деликатесы запрещённым образом, получил огромный гонорар и релаксируй с девушками, ведь ты — повар, жарщик своего счастья. Явление Толстого — апофеоз спектакля, потому что Даль-с- бородой импровизировал на пианино, не умея играть, потому что он показал именно сорокинского Толстого, как давно сплющенные, замшелые останки образа, насильно навязанного советской школой. Режиссёр усугубил, предложив очень смешное, горькое на слуховой вкус смешение оперы Пёрселла «Король Артур» с советским мультиком про мамонтёнка. Наверное, не обошлось без Кирилла Широкова, ловко смикширована электроника с пятиминутными ударами Даля по пианино. Завывание, горький плач и толстовское раскаяние девичьего хора вошли в резонанс с вопиющим к видео-мамонтёнку Толстым — Вылезай! Лохматой! Бродил по стенам и снегам реальный Толстой из древней видеохроники, хорошо пристроенной видеохудожником Верой Ахмеджановой.

И жаль, конечно, что не вошёл в спектакль концептуальный финал романа. Тогда Николаю Берману пришлось бы позвать третьего харизматика на роль повара-революционера, изменившего судьбу мира. Этот хитрый повар придумал выйти из тени, из подполья и легально клонировать уникальные первоиздания литературы на молекулярном принтере, чтобы построить рестораны «Достоевский», «Толстой» и ещё тысячу ресторанов. Каждый из дворцов общественного питания готовил бы еду на одной и той же книге, а клиенты превращались бы в подобия авторов сожжённых книг.

Всегда и везде андеграунд становится мэйнстримом, а запрещённое легализуется и капитализируется. Символы обобществления, клонирования и масс-умножения любых личностно-творческих достижений особенно удаются Сорокину. И правда, миром правит суггестия обезличенных масс-медиа, мы под наркозом приказов «технических коллективов», если вспомнить Фридриха Юнгера. Если технология позволяет буквально съесть книги, то будут они и горьки и сладки, саркастично подтверждая библейскую максиму. Были бы повара, а знание войдёт. Так как неадаптивный театр ничем не ограничивает своих творцов, кроме их судьбы, всегда есть разомкнутая возможность увидеть финал романа в новых выпусках «Манараги» Николая Бермана. Во всяком случае, если будет отбор в афишу Малой сцены из опусов МИР-5, я голосую за «Манарагу».