Альфред Шюц (1899–1959) — немецко-американский философ и социолог, известный своими исследованиями в области феноменологии. Работая (почти до конца жизни) в инвестиционной фирме «Райтер и компания», Шюц одновременно занимался теоретическими исследованиями, развивая идеи Эдмунда Гуссерля (1959–1938) применительно к социологическим проблемам. Эти усилия получили высокую оценку со стороны самого Гуссерля, который написал Шюцу после прочтения его книги «Смысловое строение социального мира»: «Мне бы хотелось познакомиться со столь серьезным и глубоким феноменологом, одним из немногих, постигших глубочайший смысл дела моей жизни, доступ к которому, к сожалению, чрезвычайно непрост». Издательство «Элементарные формы» представляет перевод небольшого текста, в котором Шюц вспоминает о своих контактах с Гуссерлем и рассуждает о влиянии, которое тот оказал на него.

Данный текст представляет собой расшифровку аудиозаписи, сделанной Альфредом Шюцем. Это более длинная и, вероятно, более ранняя версия вводных замечаний к его статье в сборнике «Edmund Husserl, 1859–1959» (The Hague: Nijhoff, 1959), которые не были перепечатаны в «Избранных сочинениях». Я добавил название, сноски и немного изменил пунктуацию и некоторые слова. — Лестер Эмбри

Редакторы настоящего тома предложили бывшим ученикам Гуссерля не только рассказать о влиянии идей этого великого философа на их собственную эволюцию и труды, но и поделиться воспоминаниями о том, каким учителем тот был, и о своих философских контактах с ним. Я хотел бы последовать предложению редакторов и оживить свои теплые воспоминания о встречах с Гуссерлем в последние годы его жизни, хотя я не уверен, имею ли право звать себя его личным учеником.

Я впервые встретился с великим мыслителем в 1932 году, когда он давно перестал преподавать в университете и спустя 12 лет после того, как я закончил учебу в Венском университете. Мой путь к философии Гуссерля был, как он сам сказал однажды, весьма необычным. С ранних студенческих лет меня больше всего занимали философские основания социальных наук, особенно социологии. В то время я находился под влиянием работ Макса Вебера, особенно его методологических сочинений. Однако очень скоро я осознал, что Макс Вебер создал инструменты, которые были ему необходимы для проведения его конкретных исследований, но его главная проблема — понимание субъективного смысла социального действия самим действующим — нуждается в дальнейшем философском обосновании.

Мой учитель философии права, Ханс Кельзен, попытался найти эти философские основания в учении неокантианской школы, но ни работы Коэна и Наторпа, ни ранние труды Эрнста Кассирера не открыли мне путь к решению занимавшей меня проблемы. Однако философия Бергсона произвела на меня глубокое впечатление. Я был убежден, что его анализ структуры сознания и в особенности внутреннего времени можно использовать в качестве отправной точки для толкования непроясненных базовых понятий социальных наук, таких как смысл, действие, ожидание и, прежде всего, интерсубъективность.

В то время я был тесно связан с покойным Феликсом Кауфманом, работавшим над своей первой книгой «Logik und Rechtswissenschaft», в которой ему удалось обосновать чистую теорию права Кельзена с опорой на логические и эпистемологические открытия Гуссерля. Он посоветовал мне прочитать «Logische Untersuchungen» и первый том «Ideen», единственный опубликованный тогда. Я сделал это с величайшей тщательностью, но, несмотря на свое огромное восхищение, не смог найти в этих книгах моста к волновавшим меня проблемам. Затем, в 1928 году, были опубликованы «Vorlesungen zur des inneren Zeitbewusstseins» под редакцией Хайдеггера. Будучи уже подготовленным своими штудиями философии Бергсона, я сразу понял мысль и язык Гуссерля, и когда в 1929 году появилась «Formale und transzendentale Logik», поставившая в центр проблему интерсубъективности, я осознал важность идей Гуссерля для всех тех вопросов, которые меня интересовали. Я немедленно вновь изучил «Ideen» и «Logische Untersuchungen» и, возвратившись таким образом к ранним работам Гуссерля, осознал, как много важных для его поздней философии тем уже затрагивалось в его ранних работах, — тем, имевших величайшее значение для обоснования социальных наук. Так мой необычный путь к Гуссерлю привел меня к непосредственному контакту с его поздней философией, отталкиваясь от которой я открыл его раннюю философию.

Простите меня за столько долгое автобиографическое описание. Однако оно важно для последующего анализа взаимосвязи между феноменологией и социальными науками. На мою встречу с философией Гуссерля большое влияние оказало, с одной стороны, то, что я получил научную подготовку по социальным наукам, а с другой — мой неортодоксальный подход к феноменологии: с самого начала меня больше интересовало то, что Гуссерль позже в «Nachwort zu meinen „Ideen“» назвал «феноменологией естественной установки», нежели проблемы «трансцендентальной феноменологии».

Хотя я определенно осознавал важность феноменологической и эйдетической редукций для обоснования беспредпосылочной философии, я считал, что главное значение феноменологии для всякой попытки изучения социальной реальности заключалось в том — и это тоже установил Гуссерль, — что любое знание, полученное в результате анализа редуцированной трансцендентальной сферы, остается действительным в естественной установке.

В книге, опубликованной в 1932 году, я пытался использовать феноменологию Гуссерля, как я ее понимал, и методологию Вебера в качестве отправной точки для анализа смысловой структуры социального мира. Побуждаемый некоторыми друзьями, я отправил философу экземпляр своей книги и получил от него письмо с благодарностями и приглашением посетить его во Фрайбурге. В то время сердечное одобрение со стороны Гуссерля было для меня счастливой неожиданностью. Лишь много лет спустя, когда Архивом Гуссерля был издан второй том «Ideen», я обнаружил, что некоторые из моих находок чрезвычайно близки систематическим разработкам Гуссерля, опережавшим мою собственную работу на многие годы и совершенно неизвестным мне.

Я поспешил увидеться с философом во Фрайбурге, и меня приняли самым гостеприимным образом. С тех пор и вплоть до Рождества 1937 года я виделся с Гуссерлем три или четыре раза в год во Фрайбурге, Вене и Праге более или менее продолжительное время. Во время моих визитов во Фрайбург у меня был незабываемый опыт сопровождения его на «философских прогулках», которые он предпринимал каждый день, если позволяла погода, после работы за столом за полтора часа до обеда в сопровождении Финка и иногда Дориана Кернса и Ландгребе. Мне также было позволено участвовать в вечерних обсуждениях в его доме с несколькими близкими друзьями вроде Жана Геринга. В этих случаях Гуссерль часто приглашал своих собеседников задавать вопросы, и я охотно пользовался этим любезным предложением. Гуссерль начинал отвечать на вопрос самым доброжелательным образом, но после нескольких предложений обращался к идеям, которые занимали его ум во время работы, и в длинном монологе излагал свои последние открытия. В первые годы его интересовали такие проблемы конститутивной и конструктивной феноменологии, как конституирование времени (Zeitigung der Zeit), текуче-устойчивое присутствие (die stromendstehende Gegenwart), протекание (das Einströmen), феноменологический наблюдатель, Lebenswelt и рождение и смерть. Позже в центре его интересов находились темы его венских и пражских лекций, которые привели к «Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die Phänomenologie». Он надеялся подвести итог дела всей своей жизни в шести или семи продолжениях статей, опубликованных в «Philosophia».

Во время моего последнего незабываемого визита к нему вскоре после Рождества 1937 года он выразил уверенную надежду, что его книга, если она когда-нибудь будет закончена, станет венцом его жизни. Гуссерль был прикован к постели и уже страдал от болезни, которая несколько месяцев спустя привела к его смерти. Мне разрешили увидеться с ним лишь на короткое время.

Но он, должно быть, предчувствовал свой предстоящий конец, поскольку сказал мне, что полностью развитая трансцендентальная феноменология указывает без всяких сомнений, что он, обычный человек Эдмунд Гуссерль, неизбежно умрет, но трансцендентное эго не может погибнуть.

Эта идея настолько взволновала больного, что госпоже Гуссерль пришлось положить конец нашей последней встрече.

Лишь один раз у меня была возможность видеть, как Гуссерль обращается к студентам. Это было в Праге в ноябре 1935 года. Гуссерль читал в Немецком и Чешском университетах лекции, легшие в основу очерков, опубликованных в «Philosophia». Эмиль Утиц, в то время профессор философии в Немецком университете, однажды попросил Гуссерля выступить перед студентами на его утреннем семинаре, и Гуссерль пригласил меня сопровождать его. Тема не была условлена заранее. После нескольких вступительных слов профессор Утиц попросил Гуссерля кратко остановиться на важности изучения философии, а затем рассказать его студентам о возможном вкладе феноменологии в два основных предмета, которым был посвящен его семинар, — эстетику и характерологию. Гуссерль полностью проигнорировал последнюю просьбу. Но он более часа без каких-либо записей импровизировал о том великом событии в западной культуре, когда несколько греческих мыслителей начали задаваться вопросом, почему вещи такие, какие они есть, а также о важности теоретического подхода, о достоинстве философии и о ее призвании в неспокойное время, в которое мы жили.

Я никогда не слышал, чтобы Гуссерль говорил с таким убеждением и чувством. Его эмоции захватили восхищенных юных слушателей, которые определенно на всю жизнь усвоили, что такое философия и что такое философ. Где-то в своих трудах Гуссерль говорит о своем стремлении жить философской жизнью во всей ее серьезности. Этим утверждением он раскрыл внутреннее ядро своей личности. Любой, кто встречал этого удивительного человека, сразу понимал: «ecce philophus».

Пер. с англ. Андрея Корбута

Источник: Alfred Schutz. Husserl and His Influence on Me // Alfred Schutz. Collected Papers V: Phenomenology and the Social Sciences / Ed. by Lester Embree (Berlin: Springer, 2011). P. 1–4.