Во Франции с января идет массовое движение против пенсионной реформы. Забастовки в ключевых секторах экономики, блокировки школ и университетов, марши, собирающие больше трех миллионов человек во всей Франции. Движение, ведомое координацией национальных профсоюзов CGT и CFDT, собирает в себе все поколения: школьников, студентов, рабочих, пенсионеров.

Это новый май 1968? Всё идёт к революции? Саша, активистка революционной организации Revolution Permanente, подготовилa большой доклад о ситуации во Франции: о том, что стоит на кону победы или поражения движения, начавшегося против пенсионной реформы, но теперь всё больше напоминающего борьбу против всего действующего политического и экономического порядка.

Блaгодaрим aнонимную волонтер_ку зa помощь в рaсшифровке устного доклaдa. Над адаптацией доклада работала анонимная редакторка.

Привет, меня зовут Саша, я живу во Франции уже несколько лет и занимаюсь активизмом в революционной организации Revolution Permanente — одной из трёх основных революционных организаций во Франции. Это неинституциональная левая партия, целью которой является переворот экономического и политического порядка во Франции и во всём мире.

Я хочу поговорить о пенсионной реформе, потому что это самый значимый политический элемент во Франции уже больше четырёх месяцев. Мобилизация началась 19 января и проходит регулярно, манифестации проходят практически каждую неделю и собирают больше трёх миллионов человек. Это не просто символические марши — миллионы людей в эти дни устраивают забастовку, то есть прекращают работу и объявляют себя забастовщиками. Идёт настоящая борьба против этой пенсионной реформы, начавшаяся как борьба исключительно против повышения пенсионного возраста, но сейчас приобретающая всё более и более политический характер.

В чём заключается пенсионная реформа и как она повлияет на жизни французских рабочих и всех, кто проживает на территории Франции

◾️ Сейчас, чтобы выйти на пенсию, нужно работать до 62-х лет. Пенсионная реформа, которую проводит правительство Макрона и его премьер-министр Элизабет Борн, увеличит возраст выхода на пенсию до 64-х лет, а количество лет пенсионных взносов — до 43-х лет. Если вы осуществляете пенсионные взносы меньше 43-х лет, вам будут выдавать урезанную пенсию. Это настоящая атака на французских рабочих.

◾️ Также реформа уничтожит «специальные пенсионные режимы» для особенно тяжёлых профессий с физическим трудом, введения которых на протяжении десятилетий добивались французские профсоюзы.

◾️ Реформа — это атака на всех работников, но тяжелее всего будет тем работникам, у которых есть перерывы в карьере: женщинам, которым нужно было приостанавливать карьеру, чтобы родить и воспитывать детей. Если у них есть «дырки» в резюме, они будут вынуждены работать до 67 лет, если не хотят получать урезанную пенсию.

Та же проблема актуальна для этнических меньшинств, подвергающихся расовой дискриминации на рынке труда. Самый высокий уровень безработицы во Франции — в департаменте Сан-Дени, он превышает 12%. Именно в этом департаменте отмечается большое скопление людей из постколониальной эмиграции. Совершенно точно существует корреляция между социальным статусом человека и карьерой, которую он будет осуществлять после окончания образования.

Можно ещё упомянуть ЛГБТК+ людей, у которых возникают перерывы в карьере по причине гомофобной и трансфобной дискриминации, существующей одновременно и в местах учёбы, и на рынке труда.

Коснётся это и мигрантов, прибывающих во Францию, когда им уже 30-50 лет — они начинают работать и отправлять пенсионные взносы слишком поздно. Так как существует система с минимальным количеством лет пенсионных взносов, получается, что человек, который начинает свою карьеру в 25-40 лет, не сможет выйти на пенсию, если он, конечно, не готов получать урезанную пенсию размером 200-300 евро.

К примеру, есть случай активистки, у которой не было официальных документов и которая проживала на территории Франции и работала в сфере здравоохранения. После 12 лет карьеры она уже не могла работать по состоянию здоровья. Она получила инвалидность, ей объявили неприспособленность к осуществлению её работы (то есть освободили от её работы) и назначили преждевременную пенсию. Но из–за того, что она не делала пенсионные взносы на протяжении 43 лет, её пенсия составила 89 евро, а минимальная сумма, чтобы не находиться за чертой бедности во Франции — 1000 евро.

Все категории работников, которые подвергаются системному угнетению, эта пенсионная реформа вынуждает работать до гробовой доски.

Полномочия президента и пятая республика

Когда я обсуждаю эту реформу с другими эмигрантами во Франции, с высокообразованными эмигрантами с либеральными взглядами, они всё время говорят о том, что у Макрона есть определённая легитимность проводить её и что не нужно так сильно протестовать, потому что в целом всё проходит по всем правилам западной либеральной демократии. Я вижу такие дискуссии на международном уровне в международной прессе, где говорят, что гнев населения не пропорционален ужасу того, что происходит.

Несмотря на то, что у Франции есть репутация парламентской республики, обычной европейской либеральной демократии, на самом деле дела обстоят сложнее — во Франции с 1958 года установлен режим пятой республики, конституция была установлена государственным антипарламентарным переворотом Шарля де Голля. Этот режим даёт президенту самые большие полномочия из всех политических режимов западной Европы.

Французский парламент состоит из двух палат: Национальной ассамблеи, в которую избираются на парламентских выборах, и Сената, чьи члены избираются не народом, а региональными и департаментальными советниками, а также представителями муниципальных советов. Этих советников и представителей выбирают на региональных и муниципальных выборах, на которых всегда очень низкая явка. Получается, что 348 членов Сената — это такая неизбранная бюрократия, в которой большинство принадлежит правым сенаторам и которая способна заблокировать любой прогрессивный закон или помочь проходу любого консервативного антисоциального закона.

По конституции президент Макрон имеет всю полноту власти: он может разогнать парламент и запустить новые парламентские выборы, у него есть возможность использовать специальные статьи, чтобы ослабить или обойти парламент. К примеру, премьер-министр Элизабет Борн использовала статью 47.1, чтобы сократить время обсуждения законопроекта о пенсионной реформе в парламенте до 50 дней, то есть ускорить процедуру рассмотрения проекта и сделать её практически символической. Макрон использует эти институциональные рычаги пятой республики, так как после его переизбрания в 2022 году у него больше нет абсолютного парламентского большинства, а есть лишь большинство относительное. Это значит, что для проведения законопроектов партия Макрона Renaissance вынуждена договариваться либо с правой партией республиканцев, либо с центристами, либо с левым блоком.

Но почему в случае пенсионной реформы эти парламентские обсуждения гораздо сложнее? Потому что пенсионная реформа крайне непопулярна во Франции: её отвергают более 70% французов, а также более 90% французов, что уже начали свою карьеру, но ещё не вышли на пенсию — люди, которые работают и отправляют пенсионные взносы на свою старость. Это привело к тому, что большое количество правых депутатов, которые идеологически поддерживают пенсионную реформу и хотели бы ещё более радикальную антисоциальную реформу такого же типа, боятся последствий на последующих парламентских выборах. Они боятся, что избиратели им отомстят и не переизберут на последующий мандат, что привело к ситуации, когда правительство больше не могло рассчитывать на абсолютное большинство и на голосование в парламенте.

Когда стало ясно, что у правительства нет парламентского большинства и оно может проиграть голосование, премьер-министр Макрона Элизабет Борн использовала статью 49.3, чтобы провести реформу в обход парламента. Это вызвало большой скандал внутри парламента и в обществе, и спровоцировало широкие политические дискуссии о природе режима пятой республики, который, конечно же, совершенно антипарламентарен. У правительства Макрона, несмотря на отсутствие абсолютного большинства в парламенте, есть все институциональные рычаги для того, чтобы проводить свои законопроекты. В итоге это решение использовать статью, чтобы просто провести реформы, не принимая во внимание голосование, дало второе дыхание протестам.

О мобилизации

О намерении правительства провести пенсионную реформу было известно уже осенью, но национальный профсоюз продолжал дискуссии с правительством на протяжении всей осени вместо того, чтобы готовить мобилизацию против законопроекта. Законопроект был официально объявлен 10 января, а первая национальная дата мобилизации была объявлена координацией профсоюзов 19 января. Отторжение реформы было настолько мощным, что на улицу вышло больше 2-х миллионов человек и столько же людей объявили себя бастующими и запустили забастовку. Но профсоюзы использовали в этой мобилизации свою обычную стратегию «забастовка с перерывами», которая заключается в проведении забастовки один день в неделю.

Вместо того, чтобы подготовить и запустить забастовку без перерывов на одну или две недели или даже бессрочную всеобщую забастовку, профсоюзы во Франции предпочитают объявлять один день мобилизации каждую неделю — и так на протяжении целых месяцев. То есть после запуска мобилизации 19 января каждый вечер дня мобилизации эта национальная координация профсоюзов собиралась перед прессой и объявляла дату мобилизации на следующую неделю. Из этого правила были исключения, к примеру, когда они объявляли два дня мобилизации в одну и ту же неделю, но даже тогда это был лишь один день реальной забастовки и один день символического марша в субботу или воскресенье.

Получается, что с 19 января каждую неделю во Франции проходят эти марши и забастовки, но эта стратегия не заставила правительство отступить, потому что, когда профсоюзы объявляют один день забастовки заранее, государство и владельцы бизнесов и производств во всех секторах экономики могут к этому адаптироваться. Уже больше трёх месяцев идёт мобилизация, но она не принесла никаких значительных плодов, так как у неё совершенно рутинный характер. Это постепенно начало радикализировать профсоюзную базу: у людей, находящихся внизу профсоюзов, всё более радикальный настрой и постепенно они выходят из рамок чисто профсоюзной мобилизации.

В некоторых секторах (например, в транспортном секторе) начинают объявлять «дикие» забастовки: работники начинают забастовку, не информируя работодателя о том, что она планируется. Это выходит за рамки обычной профсоюзной рутины и начинается низовая мобилизация, у которой всё больше радикальной энергии. Ключевую роль в этой мобилизации играют работники, занимающиеся уборкой мусора, и работники мусоросжигающих и нефтеперерабатывающих заводов. Они объявили забастовки без перерывов, которые могли идти больше двух-трёх недель. Весь мир видел фотографии гигантских куч мусора по всему Парижу, это вызвало ужасный скандал среди французской буржуазии, для которой традиционная репутация Парижа была осквернена и которая посчитала, что рабочие якобы опозорили Париж на весь мир.

Вторая ключевая забастовка сейчас происходит на нефтеперерабатывающих заводах. Она проходит на шести из семи заводов, и могла бы парализовать всю французскую экономику, так как на этих заводах производят керосин, бензин и все виды топлива, которые используются во французской экономике. Эта забастовка без перерывов даже за 7-10 дней смогла приостановить полёты в самых больших французских аэропортах. Если бы все семь этих заводов были полностью остановлены на протяжении ещё нескольких недель, у правительства не было бы выбора, кроме как отозвать этот закон.

Проблема в том, что у нынешнего поколения протестующих рабочих за плечами есть опыт мобилизации в 2019 году (так же против пенсионной реформы Макрона) и в 2016 году (против законопроекта по регламентации труда, который пыталось провести «левое» правительство Франсуа Олланда). Вынесенный из этих мобилизаций опыт говорит им о том, что пока самые радикальные сектора, где наиболее высок уровень вступления в профсоюз и политической осознанности, ведут очень долгую и упрямую забастовку в одиночестве, общество в целом продолжает жить свою обычную жизнь. Получается, что у профсоюзов нет однозначной возможности противостоять правительству. Сегодня у этих секторов после опыта 2016 и 2019 годов нет желания вести борьбу против правительства в одиночестве. Поэтому в них была забастовка, продлившаяся несколько недель, но она не будет продолжаться вечно.

Сейчас у нас скапливается целый перечень противоречий в этой мобилизации.

◾️ Одновременно действует национальная координация профсоюзов, которая объявляет очень неэффективную стратегию мобилизации раз в неделю, и профсоюзники, которые пытаются провести забастовку без перерывов, но не хотят вести её одни (если они увидят, что динамика всеобщей мобилизации спадает, они также прекратят свою забастовку).

◾️ Ещё есть противоречие в том, что национальная координация профсоюзов пытается найти дверь для выхода из политического кризиса, который начался после прохода статьи 49.3, что провела закон о пенсионной реформе без голосования. Несмотря на то, что еженедельно мобилизируется больше 3х миллионов человек, есть фактор радикальных секторов, которые готовы вести забастовку без перерывов — и это, наверное, самая большая мобилизация, которую Франция видела с 80-х годов. Эта мобилизация всё ещё не достигла точки такого безвозвратного радикального бунта, который смог бы не только заставить правительство отступить по пенсионной реформе, но также привёл бы ко всеобщим политическим изменениям.

◾️ Есть ещё один фактор — мобилизация в университетах, в лицеях, в средних школах приобретает всё большую массовость. Она также началась в начале января в университетах. Я ходила в университеты, чтобы посмотреть, на что это похоже. Противоречие было в том, что на улицы 19 января вышли толпы, а на собраниях в ключевых университетах и на рабочих собраниях всегда было так мало людей, что это бросалось в глаза. Миллионы вышли на улицы протестовать, сопротивляться полиции, слезоточивому газу, дубинкам, а на собрания, чтобы организоваться на местах учёбы и работы, приходили 100-200 человек в больших университетах Франции, и это были не обычные студенты, а уже люди с политическим сознанием, которые занимаются активизмом постоянно.

Но и это начало меняться, потому что на протяжении этих месяцев люди начали понимать, что стратегия мобилизации раз в неделю неэффективна и нужно искать что-то другое, и начали проявляться всё более радикальные формы протеста. Это привело к изменению характера собраний на местах учёбы и на них начало приходить всё больше людей. Сейчас эти собрания впечатляют количеством собравшихся: в университетах Парижа, Тулузы, Бордо собираются 600-100 студентов.

Можно увидеть настоящие оккупации университетов на протяжении нескольких недели или месяца. Это позволяет студентам остановить свою обычную рутину учёбы, выйти из схемы мобилизации раз в неделю и стать повседневными активистами забастовки против пенсионной реформы. Последние недели юные активисты — школьники и студенты — позволяют мобилизации не стихать в те дни, которые не являются национальными днями забастовки.

Как эти протесты повлияли на политическую культуру Франции

Если в январе-начале февраля мобилизация представляла из себя просто один день массового выхода на улицы в неделю, то сейчас каждый день на улицах Парижа проходят недекларированные марши, ведомые студентами и школьниками.

Если в январе в слоганах, лозунгах, интервью с марширующими людьми можно было услышать в основном о противостоянии пенсионной реформе, повышению пенсионного возраста и так далее, то сейчас студенты и рабочие, у которых три месяца мобилизации за спиной, больше говорят о репрессиях, которым подвергается социальное движение, о том, что Макрону наплевать на парламент и что он просто проводит бульдозером свою реформу, не обращая никакого внимания на оппозицию в обществе и в парламентских органах.

Эти три месяца очень серьёзно изменили политическое сознание рядового француза и в целом политическую культуру во Франции. Франция довольно консервативная страна с консервативным политическим пейзажем, в которой ультраправые неумолимо растут в своей аудитории и своих политических силах уже больше 20 лет, но последние три месяца всё перевернули. Это не преувеличение: к примеру, за последние три месяца ультраправых в медиапейзаже практически не видно, потому что никому не интересно говорить о мигрантах, расовых меньшинствах, транслюдях, которые ходят не в тот туалет, или драг-квин, которые читают сказки для детей. Все эти классические моральные паники, которые стараются запускать ультраправые, сейчас совершенно никому не интересны даже среди ультраправого электората.

Ни для кого не секрет, что в большом количестве периферийных городов Франции среднего и маленького размера, а также в сельских регионах всё больше и больше голосуют за Марин Ле Пен, кандидатку партии «Национальный фронт», которая представляет из себя ультраправую репрезентацию в парламенте и претендует на пост президента французской республики. Сейчас те же самые люди, что обычно голосуют за Марин Ле Пен, массово маршируют против пенсионной реформы. Даже в городах, где она выиграла голос практически всего города, таких электоральных крепостях национального фронта, много людей сейчас мобилизуется против пенсионной реформы со всё более ясными левыми аргументами. Происходит смещение политического поля влево.

Это очень воодушевляющие новости, потому период эпидемии коронавируса заморозил политическую жизнь, дебаты, возможность активизма и массовых мобилизаций, и это позволило ультраправым нарастить гораздо большую аудиторию. Сейчас становится понятно, что в целом это не фатальность, динамики ультраправых сил можно остановить и заставить отступить назад. Сейчас во Франции происходит глубокое изменение политического сознания, потому что даже люди, не принадлежащие к рабочему классу, а находящиеся в более высоких категориях — в мелкой буржуазии, интеллектуальных элитах и т. д., сегодня задаются вопросами:

«А как живут люди, находящиеся внизу нашего общества, которые подвергаются эксплуатации на месте труда, которые живут с заработком ниже черты бедности во Франции, люди, которые стоят в очередях в ассоциации, чтобы им выдали пакет с едой, потому что их зарплата не позволяет себя прокормить, люди, которые страдают от инфляции и повышения цен, которое сейчас видно во всех супермаркетах Франции? Как живут люди, что думают люди, которые занимаются уборкой мусора на улице, переработкой бензина и керосина на самых вредных для здоровья индустриальных местах Франции, что хотят изменить в обществе работники транспорта, здравоохранения на самых низовых позициях?»

Сейчас во французских медиа онлайн и на телевидении гораздо чаще дают слово обычным низовым профсоюзникам, французским работникам и работницам. Феномен массовой мобилизации, которая включает в себя несколько миллионов человек, приводит к тому, что на массовом уровне люди начинают задаваться вопросом о том, как изменить общество, чтобы оно отвечало запросам людей, подвергающимся эксплуатации. Мне кажется, это очень позитивный феномен — и достаточно редкий, потому что даже предыдущие мобилизации к такому изменению политического сознания не приводили.

В то же время эта мобилизация становится слабее даже несмотря на то, что есть более радикальные марши, ночные марши, недекларированные марши, а некоторые профсоюзники начинают блокировать дороги. Мобилизация слабеет и совершенно непонятно, сможет ли она получить третье дыхание (вторым дыханием была статья 49.3, позволившая провести реформу без голосования). Если мобилизация умрёт, то пенсионная реформа вступит в силу с 1 сентября 2023 года.

У нас осталось буквально два месяца, чтобы остановить этот процесс, и, несмотря на то, что закон уже проведён правительством, есть примеры, когда мобилизация была настолько массивной и настолько радикальной, что правительству пришлось отозвать закон, уже прошедший парламент. За границей, в Великобритании, в Испании тоже идут сильные забастовки, а израильская забастовка, которая остановила израильские аэропорты и больницы, была настолько массивной, что правительству пришлось остановить судебную реформу. Мы надеемся, что то же самое пройдёт и во Франции, но на данный момент точно сказать, станет ли всё это более серьезным, более масштабным, появится ли у этого революционный характер, ещё нельзя. Все возможности открыты.

Последняя вещь, которую я подчеркну: сейчас государство репрессирует социальное движение. На этих выходных прошли экологические протесты в регионе Сент-Солин, и я всем рекомендую посмотреть изображения подавления этой мобилизации, потому что там использовали настоящее военное оружие, настоящие гранаты со слезоточивым газом, настоящие гранаты с шариками каучука. Репрессии были настолько сильные и страшные, что два человека, участвовавшие в этих протестах, находятся между жизнью и смертью. Огромное количество людей были ранены. Уровень репрессий — это один из факторов, которые могут ослабить движение, как это уже произошло, к примеру, в России. Он может быть настолько высоким, что люди будут бояться выходить на улицы из–за риска умереть, оказаться в тюрьме или подвергнуться страшному полицейскому насилию.

Как организация Revolution Permanente характеризует этот период в политической повестке Франции? Можно ли его назвать предреволюционным?

У Revolution Permanente вышел текст о мобилизации, в котором период после проведения статьи 49.3 описывается как предреволюционный, потому что объявление этой статьи радикализировало большие слои населения и привело к каждодневным мобилизациям во французских городах, не стихающим по сей день. Тот факт, что Révolution Permanente даёт определение предреволюционного периода, не означает, что дело идёт неуклонно к революции — это означает лишь, что одним из возможных вариантов исхода могла бы быть социальная и политическая революция, но сейчас лидерство в этой мобилизации всё ещё принадлежит координации профсоюзов. То есть миллионы людей всё ещё ждут новых дат мобилизации и пресс-конференций от неё. У координации профсоюзов нет никаких революционных амбиций: она хочет встретиться с премьер-министром Элизабет Борн, чтобы обсудить с ней пенсионную реформу и сказать, что они реформу отвергают и требуют её отзыва.

После того, как правительство провело статью 49.3, отправило несколько человек в кому своими репрессиями, больше тысячи человек были задержаны в последние недели по совершенно необоснованным причинам и отправлены на временное задержание в тюрьму, непонятно, о чём можно договориться с Элизабет Борн. Пока эти профсоюзные бюрократы ведут движение забастовки, единственный непредсказуемый фактор может заключаться в том, что обычные работники и студенты (профсоюзная база) поймут, что им нужно организоваться на низовых основах, на местах учёбы и работы.

Мы видим, что студенты всё больше вовлекаются и организовывают собрания на 1000 человек в самых больших университетах Франции, а также начинают устраивать национальную координацию студентов, которая проходит поочерёдно в разных городах Франции. На уровне студентов видно всё больше элементов самоорганизации, и мы видим, что у них есть настоящее желание придать этой мобилизации более радикальный характер, в требованиях они выходят за рамки требований по пенсионной реформе. Они требуют также повышения стипендий, чтобы в университетах уничтожили конкурсы, чтобы образование было доступно для всех и так далее.

Характер ситуации может очевидно измениться в ближайшие недели, но во всяком случае в одном из вариантов всё действительно может закончиться настоящей революцией, отставкой правительства, и зачатки самоорганизации, которые мы видим сейчас в больших французских университетах, могут иметь серьёзные последствия: студенты и рабочие приучатся к студенческой и рабочей демократии. Такая самоорганизация может привести к гораздо большей радикальности и желанию мобилизирующихся идти до конца — до смены политической и экономической системы и свержения не только правительства Макрона и пятой республики, но и в целом политического буржуазного режима Франции.

Как администрации университетов реагируют на студенческие забастовки, на оккупаи университетского пространства? Есть ли какие-то репрессии, давление, какие санкции применяются к студентам, которые занимаются организационной работой?

Конечно, со стороны администрации университетов есть реакция. К примеру университеты Бордо, где в собраниях участвовало 1000 человек, были оккупированы активистами, в большинстве своём анархистами, на протяжении более недели, и администрация университета вызвала специальное подразделение полиции, которое насильно эвакуировало университет, как обычно избивая студентов. Скорее всего, университет подаст в суд, но непонятно, будут ли обвинены конкретно студенты за нанесение вреда собственности университета. Сейчас они считают, что был нанесен вред в размере более 1 млн евро и что нужен будет серьезный ремонт.

Такие же ситуации мы видим в больших университетах, где также вызывали полицию, студенты были задержаны на 48 часов и подверглись издевательствам от полицейских. Именно про отчисления я не слышала, но всякий раз есть возможность, что ректор или другой университетский бюрократ вызовет полицию и они изобьют студентов дубинками. К тому же администрация университетов может отменить все занятия и просто закрыть его, не позволяя студентам проводить собрания: так несколько раз происходило в Сорбонне, где все курсы переводились на дистанционную основу, университет закрывался и студенты не могли зайти внутрь, так как им преграждали дорогу охранники. В этом заключаются репрессии.

Есть ли случаи, когда администрация поддерживала забастовки студентов, позволяла оккупировать университет или даже присоединялась к забастовкам?

Думаю, такое уже случалось, но в основном поддерживают забастовки профессора и работники университета. В каждом университете есть несколько сотен работников, благодаря которым он функционирует — профессора, ассистенты по образованию, секретари разного рода, уборщики, рабочие, которые занимаются техническим обслуживанием университета. Между ними и студентами есть солидарность, они делают совместные кортежи, я вижу совместную мобилизацию именно между студентами и работниками университетов.

С какими требованиями выходит Revolution Permanente?

Revolution Permanente с самого начала забастовки заявляла широкие переходные требования по увеличению зарплат на 400 евро и индексации зарплат. Национальная координация профсоюзов пытается ограничить и экономические, и политические требования забастовки. К примеру, 7 марта была объявлена дата национальной забастовки, а 8 марта была мобилизация за права женщин. Очевидно, что это была уникальная возможность для координации профсоюзов поставить два дня забастовки подряд, расширить повестку, включив в неё феминистские требования, и запустить забастовку без перерывов.

Мы с самого начала пытаемся запускать требования, которые позволяют расширить запросы и содержание мобилизации. Мы требуем пенсию без ограничений по пенсионный взносам, то есть для всех, кто достигает пенсионного возраста — 60 лет для всех рабочих, 55 лет для тех, кто занят особенно тяжёлым трудом. Это большое отличие от других левых групп парламента, потому что практически все левые во Франции требуют выход на пенсию в 60 лет, но с 37,5 годами пенсионных взносов. Такой подход исключает всех работников, которые приехали во Францию после 30 лет, поскольку им придётся работать до 67 лет. Мы пытаемся связать эту мобилизацию с вопросом инфляции, сейчас сильно повышаются цены на все жизненно важные продукты и услуги. Мы пытаемся связать мобилизацию против пенсионной реформы с мобилизацией за повышение зарплат.

В России при попытке организовать забастовку на производстве моментально начнутся репрессии против самых активных организаторов — их уволят или они столкнутся с другими санкциями, это будет примером, чтобы все боялись что-то инициировать. Как происходят репрессии в отношении рабочих во Франции и что помогает им всё равно проводить забастовки?

Во Франции есть традиция забастовок и культура рабочего движения, сложившаяся с конца 19 века. Массовые забастовки были в 30-е, 40-е, 60-е, 90-е года. Существует организованное рабочее движение, у которого есть мощные профсоюзы. Это совершенно другая ситуация, у государства (пока что) нет возможности применять такие широкие серьёзные репрессии, как в России. Конечно, репрессии против профсоюзников есть, они существуют даже на уровне самих профсоюзов — самых радикальных профсоюзников могут исключить, иногда даже исключают целые секции профсоюза, потому что они слишком радикальные.

Важно понимать, что профсоюзы во Франции играют двойную роль: они одновременно участвуют в мобилизации рабочих и сдерживают их — влияют на количество требований, их радикальность и так далее. Последние десятилетия наблюдается трансформация профсоюзов и установление договорных отношений с государством, возможность вести переговоры вместо того, чтобы вести борьбу до конца. Поэтому даже в самих профсоюзах есть внутренние репрессии и бюрократические исключения.

Сейчас основные репрессии, которым подвергаются профсоюзники, исходят от государства, и они те же, которым подвергаются люди, не состоящие в профсоюзах и не являющиеся рабочими (безработные, студенты) — это полицейское насилие. Есть довольно известный случай работника транспорта, которого полицейская граната оставила без глаза, он останется инвалидом до конца своих дней. Есть также случаи избиения дубинками. Члены рабочего и студенческого движений проявляют солидарность, собирая деньги на помощь пострадавшим людям, организуют акции, чтобы высказать своё негодование по поводу репрессий. Сейчас градус полицейского насилия всё больше увеличивается. Вчера было собрание на площади Отель-де-Виль против полицейского насилия и репрессий в целом, по периметру площади стояли полицейские, которые фильтровали всех, кто входил и выходил с площади. Мы приближаемся к авторитарным и репрессивным мерам, но это всё ещё очень далеко от России.

Как националисты относятся к реформе?

В последние три месяца ультраправых с их моральными паниками, темами национальной идентичности и истериками по поводу ЛГБТ+ практически не видно, потому что всё, о чём говорят люди — это пенсии, зарплаты и тот факт, что правительство использует силу и репрессии. У ультраправых сейчас очень противоречивая позиция, потому что они ведут оппозицию в парламенте, но не могут участвовать в мобилизации на улицах, их представители активно протестуют против забастовок. Публично они одобряют мобилизации один день в неделю, говорят, что забастовка — это право французов и они могут его осуществлять, но когда речь заходит о бессрочной забастовке на нефтеперерабатывающих заводах или в сфере транспорта, они начинают говорить, что министр внутренних дел Жеральд Дарманен должен вынудить рабочих вернуться к работе, потому что якобы это не забастовка, а блокировка производства и ей нужно положить конец насильственными методами.

Ультраправые одобрили полицейские репрессии против экологических активистов в коммуне Сент-Солин. То есть они якобы ведут борьбу в парламенте против пенсионной реформы, но в то же время не могут участвовать в борьбе на улице, потому что ни один нормальный профсоюзник не позволит им маршировать на улице, и они против радикальной формы забастовки. Поэтому непонятно, с каким политическим капиталом они выйдут из этой забастовки, будут они усилены или ослаблены.

Но многое зависит и от левых сил: если движение продолжит идти за национальной координацией профсоюзов и придёт к поражению, вполне возможно, что это вызовет серьёзный шок у миллионов людей, которые жертвовали своими зарплатами, чтобы участвовать в мобилизации. Вполне возможно, что кто-то из них посчитает, что они всё попробовали: голосовать за левых на выборах, устраивать забастовки один раз в неделю, следовать всему, что говорили делать национальные профсоюзы. Единственное, что они не пробовали — привести к власти ультраправых, которые, придя к власти, могли бы исполнить своё предвыборное обещание восстановить пенсионный возраст до 60 лет. Несмотря на то, что оппозиция ультраправых — это фейковая оппозиция, шок от проигрыша может оказаться настолько сильным, что люди могут проголосовать за них на следующих выборах. Пока мы не застрахованы ни от одного варианта разрешения ситуации.

В лозунгах Revolution Permanente используется только часть переходных требований. Почему в них нет, к примеру, тезисов о необходимости создания самообороны против полиции в ходе демонстраций и забастовок, формирования рабочего правительства и требования вывода французской армии из бывших колоний?

Потому что это пока что не соответствует состоянию политического сознания во Франции. У меня есть такой недостаток, как у активистки — быть очень левой, когда я выступаю на собраниях и разговариваю с французами, говорить очень радикальные и левые вещи, но зачастую это не самый хороший подход, во всяком случае на этом этапе мобилизации. Потому что сознание людей не находится на этом уровне и они не могут прислушаться к тому, что ты хочешь им объяснить.

Политика нашей организации — включаться в как можно большее количество пространств. Мы инициировали сеть «за генеральную забастовку», в которой объединили несколько сотен профсоюзников в разных городах, пытаемся пригласить активисток, феминисток и в целом всех, кто хочет поддержать всеобщую бессрочную забастовку, которую мы бы подготовили заранее, с кассами для каждого сектора. Но всё это находится в зачаточной стадии. На уровне масс есть множество людей, которые слепо следуют указаниям правого консервативного профсоюза. Мы ещё не в том моменте, когда можно говорить о таких радикальных слоганах, поэтому акцентируем внимание на переходных слоганах. Но, конечно, мы призываем к отставке правительства, к радикальным изменениям, чтобы всё решалось работниками и студентами на местах работы и учёбы. Даже в своих переходных требованиях мы призываем к серьёзному изменению экономической и политической системы.

Надо подстраиваться с лозунгами под существующее сознание протестующих или вести пропаганду необходимых действий, которые должен совершить рабочий класс для развития классового сознания?

Я люблю левацкие лозунги, но повседневный опыт разговора с людьми показывает, что важно развивать их политическое сознание в более тесном контакте. Когда вы вместе совершаете политическое действие на протяжении какого-то времени, политическое сознание неизбежно изменяется. Но на данном этапе мобилизации, будучи небольшой революционной организацией, мы пытаемся адаптироваться к существующему уровню сознания и для начала пытаться показать людям предательство профсоюзов, показать что стратегия национальной координации профсоюзов (я не говорю о низах, об обычных профсоюзниках и рабочих) заключается в переговорах с Макроном, в том, чтобы оказывать давление на парламент, на власть, они хотят добиться отзыва реформы, но не более того. А мы хотим не просто оказывать давление, а добиваться отставки правительства и установления нового экономического и политического порядка.

Мы начинаем с исходных позиций — показываем людям, которые доверяют профсоюзам, в чём их стратегия недостаточна и ведёт в тупик. Пресс конференции профсоюзов приводят миллион человек на улицу. Для начала нужно объяснить этим людям, почему такая стратегия не приведёт к победе. Потом, если политический момент изменится и на собрания студентов будут приходить не 1000 человек, а больше, на улицах мы увидим не 3 млн человек, а 10 млн, как это было в 1968 году, если будет забастовка на таком высоком уровне, конечно, это будет значить, что наша риторика будет другой, будет нести не только переходные требования, но и более радикальные. Это не означает, что наша организация сама по себе не имеет требования вывода французских войск из французских колоний, что она не имеет требований гораздо более радикальных, чтобы рабочий класс мог обороняться против ультраправых, мог вооружаться, у нас это есть в публикациях. Но когда мы разговариваем с обычными людьми, у которых сейчас первый опыт мобилизации и политического активизма, мы стараемся адаптироваться к их стадии политического сознания.

Как активисты в других странах могут поддержать бастующих?

Мне кажется, вы можете в группах, в которых состоите, написать слова поддержки французскому рабочему классу, записать видео в поддержку. Это уже серьёзное выражение интернациональной поддержки. Я видела видео работников из Италии, Испании, Бразилии, Аргентины, Германии, в которых они выражали солидарность с работниками во Франции. Транс-активисты из Нью-Йорка записали видео солидарности, есть видео из США от работника компании Амазон. Такие способы выражения солидарности — лучшее, что вы можете сделать из России, потому что отправлять деньги в кассы забастовок — это тоже один из способов, но, учитывая курс евро и рубля, это серьезно ударит по кошельку российских активистов.

Есть ли в полиции профсоюзы? Какие у них условия выхода на пенсию? Поддерживают ли они бастующих? Считает ли Revolution Permanente допустимым сотрудничество с профсоюзами полицейских, являются ли полицейские «особым отрядом рабочего класса» или с ними не может быть никакого взаимодействия?

Все профсоюзы полиции во Франции представлены ультраправыми силами. У полицейских будет сохранен специальный режим для пенсий, потому что они являются опорой для правящего класса. Сейчас полицейские не выступают против пенсионной реформы, потому что их интересы не нарушаются, бюджеты полиции каждый год повышаются, добавляются привилегии (например, им позволено бесплатно передвигаться по территории Франции на поездах), поэтому лояльность полиции режиму непоколебима, во всяком случае пока.

На протестах полиция применяет всё больше насилия к протестующим. Несколько человек сейчас находятся в коме, большое количество людей подверглось сексуальным домогательствам в комиссариатах. Поэтому мы считаем, что полиция — один из основных врагов рабочего класса. Они выступают за режим и не являются частью рабочего класса. В целом для нас рабочий класс — это все, кто вынуждены продавать свою рабочую силу, чтобы выжить. В рабочем классе есть низовые категории, которые работают в аномальных условиях труда, без контрактов, работники без документов, работники-мигранты. Есть более благополучные категории, которые находятся наверху рабочего класса, есть мелкая буржуазия, есть буржуазия, владеющая производством, доминантный класс во Франции. В сфере образования это зависит от позиции преподавателей, но есть много преподавателей в университетах, имеющих прекарный статус — у них нет полноценной карьеры и зарплаты, они являются для нас частью рабочего класса, как и другие прекарные работники университета. А полиция не является частью рабочего класса, потому что она его активно репрессирует и топит в крови.

Сами полицейские довольны своими условиями выхода на пенсию? Они как-то выражают свои взгляды или всегда поддерживают решения власти?

Насколько я помню, возраст выхода на пенсию в полиции 55 лет. Это меньше, чем у остальных людей, поэтому я думаю, что их всё устраивает, несмотря на то, что их ультраправые профсоюзы могут выражать недовольство в прессе. Насколько я помню, они не выражали недовольство по поводу реформы, единственное, что я видела от полицейских профсоюзов — это мнение, что судебная система слишком сильно вмешивается в их дела. Предыдущий министр внутренних дел Кристоф Кастанер использовал термин «полицейское насилие» несколько лет назад и по этому поводу была сильная мобилизация полицейских, они отрицают базовый принцип разделения властей, они отрицают судебную власть и требуют больше власти, чтобы делать с людьми всё, что хотят.

Основные причины мобилизации полицейских во Франции — им не дают достаточно права на насилие. Важно понимать, что количество убийств, совершенных полицейскими, продолжает расти каждый год. В 2022 году это было 34 человека. В 2022 году было много случаев, когда полиция открывала огонь по людям в машине, потому что они отказывались остановиться для проверки документов. Из–за этого было убито несколько десятков человек, а общее количество убийств — 34 человека. Почти каждую неделю происходит громкое убийство полицейскими человека.

Какие есть специфические феминистские стратегии сопротивления конкретно против этой реформы? Как влияет эта реформа на женщин?

Реформа окажет серьёзное воздействие на всех, кто подвергается системной дискриминации, в том числе на женщин. Сама Элизабет Борн объявила, что женщинам нужно будет работать до 67 лет, чтобы иметь неурезанную пенсию. Это катастрофа для женщин, что привело к их серьёзной мобилизации. 8 марта в день борьбы за права женщин огромное количество лозунгов касались пенсионной реформы. У феминистских активисток во Франции есть инициатива «Феминистская координация», которую запустили феминистки из Новой антикапиталистической партии. Они пытались запустить феминистскую забастовку, под которой они понимают забастовку продуктивного и репродуктивного труда, то есть труда на производствах, в компаниях, а также домашнего труда, который осуществляется женщинами в семьях. Это был ответ фем-активисток.

Мобилизация 8 марта не была достаточно массовой — это связано с тем, что национальная координация профсоюзов не хотела объявлять забастовку два дня подряд, потому что это выходит за рамки их стратегии одного дня мобилизации в неделю. Высокопоставленная профсоюзница в CFDT говорила, что 7 марта мы выходим против реформы, а 8 марта мы выходим за права женщин. Такое разделение — это искусственная стена между мобилизациями. Можно было бы представить целую неделю забастовки, на которой каждый день звучали бы требования и против реформы, и за повышение зарплат, и за отставку правительства и сената, и за права женщин, и за права ЛГБТ+ людей. Можно представить себе бессрочную забастовку с одновременно экономическими и политическими требованиями, но этого не хочет национальная координация профсоюзов. Поэтому существует такая искусственная стена между фем-активистками и профсоюзными мобилизациями.

Но в этой стене много дыр: многие женщины работают и носят две кепки — кепку профсоюзницы и кепку фем-активистки. Постепенно эта стена разрушается, и препятствием для такого разрушения является профсоюзная бюрократия. Как только в феминистской координации будет не 80 человек в каждом городе, а 800, как только будет всплеск низовой самоорганизации, у забастовки серьезно поменяется содержание и требования.

Судя по тиктокам с уличными опросами, французские протестующие возмущены тем, что у правительства находятся деньги поддерживать Украину, но нет денег на социальную поддержку их самих. Действительно ли такое существует?

Сейчас правительство ведёт провоенную риторику. Можно найти высказывания министра экономики Брюно Лё Мэра о том, что французскую экономику нужно трансформировать в экономику войны, у которой есть возможность нарастить производство военного оборудования, и изменить свойства французской экономики, которая в последние десятилетия была адаптирована для очень ограниченных конфликтов. Есть частные компании, которые занимаются производством разного рода военной авиации, но всё это служит не для ведения войны, а для продажи иностранным партнёрам. Идут широкие дискуссии по поводу подготовки Франции к полномасштабным военным конфликтам, и это вписывается в динамику по увеличению военных бюджетов во всех странах НАТО. Это есть во всей Азии — Япония, Корея готовятся к будущим военным столкновениям с Китаем. Польша планирует тратить до 4% своего ВВП на военные нужды, Франция увеличивает свой военный бюджет на целых 30%

Увеличение расходов на военные нужды создаёт дефицит — и этот дефицит восполняют антисоциальными мерами. Поэтому, когда обычный француз говорит, что у них есть деньги, чтобы отправлять артиллерию в Украину, но нет денег для выплаты пенсии и повышения зарплат, это связано с ответом на милитаризацию французского общества. Ранее Франция хотела ввести обязательную военную службу, но им пришлось отступить, потому что много студентов выходит на улицы, и власти посчитали, что введение обязательной военной службы может послужить фактором радикализации. В целом сейчас динамика во Франции, как и в других странах НАТО, направлена на повышение военного производства. Все это видят — и видят, что в то же время правительство атакует права рабочих, студентов, пытается репрессиями раздавить социальное движение.

Движение в сторону военной экономики никому здесь не нравится, никому не хочется жить в стране, которая готовится к войне. Поэтому на уровне обычных людей есть такое отрицание милитаризма.

О том, почему навязанная правительством Франции пенсионная реформа является несправедливым, неравноправным и антиэкологическим законом, читайте в посте нашей ячейки во Франции по этой ссылке.

Другие материалы:

Как российские тролли встали на пути у Женского марша. Перевод исследования NYT