Публикуем интервью Елизаветы Абушиновой с китайской поэтессой, принадлежащей к направлению «поэзии рабочих-мигрантов», Чжэн Сяоцюн. Стихи Чжэн Сяоцюн, опубликованные ранее в «Ф-письме» можно прочесть здесь.

Перевод с китайского Елизаветы Абушиновой
Редактура Галины Рымбу

Е.А.: О вас много говорили как о представительнице направления поэзии рабочих-мигрантов (миньгунов), но те тексты, что вы пишете сейчас, совсем не ограничены кругом проблем, которые свойственны этому направлению. Правда или нет, что сейчас фокус вашей работы сместился с содержательного на более языковой?

Ч. С.: На самом деле связь со словом «миньгун» не очень точная. В Китае есть поэзия, тематически освещающая жизнь рабочих-мигрантов: здесь лучше использовать термин «дагун шигэ», а не «миньгун шигэ». Понятие «дагун шигэ» возникло в 80-е годы XX века, в то же время, что и китайская авангардная литература. То есть раньше, чем «миньгуны», о которых вы говорите, это слово вошло в обиход в конце девяностых годов, я еще расскажу о нем. Но большинство авторов, освещающих эти темы — из нижних слоев общества, эти голоса были очень тихи, ими всегда пренебрегали в пользу литературного мейнстрима.

После вступления Китая в ВТО в стране стало больше заводов и фабрик. И крестьян, переезжающих в города, становилось все больше. Потому эта группа людей из сравнительно небольшой превратилась в существенную. Их голоса и положение также стали привлекать все больше внимания. Только тогда и появилось это понятие, содержащее в том числе экономический и политический подтекст — «миньгуны» или же «нунмингуны». Ранее их называли «манлю», то есть «летунами» (в китайском языке у этого слова дискриминирующее значение).

До 2003 года в Китае к крестьянам, переезжающим в города, было очень одностороннее отношение. Они подвергались дискриминации и многим ограничениям, в т. ч. и языковой дискриминации (через присвоение прозвища «летуны»). Также существовали формальные ограничения для обладателей сертификата о временном проживании, были нападки, которым «бесправные» крестьяне подвергались по пути в крупные города в процессе переезда. Только к 2003 году, когда здесь изменились некоторые административные правила, положение рабочих-мигрантов немного улучшилось.

Само слово «дагун» (быть рабочим-мигрантом, батрачить) пришло из Гонконга. В восьмидесятые годы XX века многие крестьяне мигрировали туда, чтобы работать на предприятиях с объединенным или целиком иностранным капиталом. Это были крестьяне из внутренних территорий Китая. И они ехали туда специально, чтобы работать на заводах, но в рамках китайской системы регистрации по месту жительства (и ее изводов) эта группа людей по месту работы не могла обладать теми же правами, что были у них дома. То есть прав они были лишены. И это стало истоком «поэзии рабочих-мигрантов».

За последние 30 с лишним лет в китайском обществе произошли перемены, и вслед за ними глагол «быть рабочим-мигрантом» постепенно начал обретать дискриминационные коннотации. Мы все прошли путь от неприятия к молчаливому принятию такого отношения. Тем не менее никто из рабочих государственного предприятия или крупной производственной группы не назовет себя «рабочим-мигрантом». Не назовет себя так и работник больницы, университета или фирмы. И всё же нельзя забывать, что по сути мы все также ими являемся: мы — рабочие-мигранты.

Я сама такая же крестьянка, которая приехала работать в город из сычуаньской деревни. И я на основе своего личного опыта могу рассказать обо всех этих дискриминационных процессах. Для меня 2003 год — это своего рода водораздел, до этого времени политика в КНР была устроена иначе. «Потогонное производство», на котором я трудилась, приносило вред не только телам рабочих, но и их ментальному состоянию. Такой же «двойной вред» (политический и социальный) был от системы регистрации по месту жительства. Поэтому в поэтических текстах многих рабочих-мигрантов говорится не только об изнуряющем труде, но и об особенностях жизни людей, принадлежащих к этой группе. Например, о бытовых условиях, в которых приходится жить, о свидетельствах о временной регистрации, о неполноте трудового законодательства.

Для моей поэзии тема «бытности рабочей-мигранткой» — одна из основных, хотя моя первая книга «Два села» («Лянгэ цуньчжуан») была не совсем об этом. На сегодняшний день у меня вышло больше 10 поэтических сборников, и треть из них посвящена этой теме. У неё есть актуальный социальный бэкграунд и характерные черты новой эстетики: «тема бытности рабочей-мигранткой» отличается от ранее распространенной «фабричной» темы, и я много говорила об этом в свое время. Положение «батрачащих» привлекает всё больше общественного внимания, поэтому круг поэтов из среды рабочих-мигрантов становится все шире. Я — один из этих голосов. Наши стихи интересны тем, кто хочет понять Китай, в том числе и заграничным исследователям. Но «поэзия рабочих-мигрантов» — это только часть моего творчества. Моё письмо меняется, как и стихи моих последователей.

Расскажите, как вы сейчас пишете и живете? Какие вопросы вы сейчас разрабатываете в своей поэзии?

Я все–таки принадлежу к тем, кто пишет достаточно медленно. Чтобы написать один сборник, мне нужно лет пять-шесть. Например, мне нужно было 7 лет, чтобы написать «Записки работницы» («Нюйгун цзи») — поэтическую книгу о труде женщин рабочих-мигранток. И первые пять лет из них это были, можно сказать, полевые исследования: я очень много общалась с людьми, но писала немного, а следующие два года в основном работала над текстами. Еще одну книгу — «Перевал Хуанма» («Хуанмалин») — мне тоже удалось закончить только спустя пять лет работы. Над сборником «Розовое поместье» (Мэйгуй чжуанъюань), который не имеет отношения к темам поэзии рабочих-мигрантов, я работала десять лет, постоянно вносила правки.

Сейчас у меня в основном три направления работы. Первое — это описывать взаимоотношения рабочих-мигрантов с машинами. Новый сборник будет как раз-таки об этом. Второе направление — это тексты о тех трансформациях, что сейчас происходят с китайской деревней. В Китае аграрное общество настолько резко сменилось индустриальным, что это повлекло за собой сильные изменения в деревне. Эта метаморфоза на самом деле может быть огромнейшей темой. Я хочу проработать этот вопрос на примере моей родной деревни в провинции Сычуань. В-третьих, кроме работы и чтения, я все также вовлечена в то, что сейчас происходит с рабочими-мигрантами. Я хожу на заводы и фабрики, общаюсь с рабочими, делаю для них то, что могу сделать: например, помогаю решать проблемы, которые связаны с задолженностями по зарплате рабочих, слежу за их ментальным здоровьем, занимаюсь конфликтами на производствах и пытаюсь помочь в ситуациях с производственными травмами. Все это достаточно сложно, и занимает большую часть моего свободного времени.

Также я в курсе проблем, связанных с миграцией в более широком смысле. В этом году ездила в Сингапур, чтобы участвовать в Международном фестивале мигрантов. Я внимательно слежу за культурными практиками в мигрантской среде. Например, в Сингапуре есть свой поэтический конкурс для рабочих-мигрантов. В этой стране достаточно много выходцев из стран Юго-Восточной Азии. Они работают на стройках или нянями, занимаются самого разного рода заводской работой, и многие из них фиксируют свой опыт в поэтической форме. Думаю, что их голоса обязательно должны быть услышаны.

Когда я приезжала в Гуанчжоу, вы рассказывали о поэтических мероприятиях, которые вы организуете на территориях заводов и фабрик. Верно ли я поняла, что там участвуют и сами рабочие, и представители поэтического сообщества?

Да, я приглашала на такие чтения профессиональных поэтов и тех, кто писал стихи на каждой из фабрик, где проходили чтения. Они вместе выступали, потом общались. Всего я сделала пять таких мероприятий на пяти разных фабриках в пяти разных городах. Влияние, которое они оказали, было довольно большим: потом я слышала, что сами рабочие с этих фабрик тоже начали устраивать подобные чтения. На этих мероприятиях основными слушателями были, конечно, рабочие, и все стихи, что там декламировались, были в основном о жизни рабочих-мигрантов, причём 80% авторов все так же жили на фабриках. Мне кажется, что это дело очень интересное — дать рабочим услышать те стихи, что они написали сами, описывающие их собственную ситуацию.

Во время нашей встречи в Гуанчжоу я упоминала, что многие из поэтов молодого поколения в России ассоциируют себя с левыми идеями. Например, они могут писать о жизни прекариев, и это будут стихотворения, вписывающиеся в принятые в российском поэтическом сообществе эстетические нормы. Есть ли сейчас что-то похожее в Китае?

Помню эту беседу. Меня некоторые интеллектуалы тоже относят к левым, «низовым» поэтам, но другие из поэтов-рабочих (не мигрантов) видят меня вообще как правую (у нас есть разница в подходе к традициям поэзии рабочих в Китае). Здесь важно понимать, что термин «левый» в Китае и в других странах мира может работать очень по-разному. Я могу соглашаться с некоторыми идеями американских и европейских левых, но в Китае те же самые идеи автоматически отходят вправо. Сама я больше слежу за низовой поэзией, постоянно ищу способы выразить разрыв между богатыми и бедными в нашей стране, работать над устранением этого социального разрыва посредством языка.

В мире есть одна неприятная тенденция: состояние 26 самых богатых в мире человек превышает совокупный доход нескольких сотен миллионов человек. Это ужасно. В ситуации такой огромной несправедливости у молодых людей совсем нет возможности развиваться, очень мало кто может рассчитывать на социальные лифты. И в современной ситуации популистского подъема это все может очень плохо кончиться. В 2003 году я написала стихотворение «внутренний уклон» («нэйсинь поду»), пытаясь выразить ту социальную реальность, при которой социальный разрыв дает старт мощной волне национализма, и выразить свою тревогу по этому поводу:

националитический гнев вошел в привычку они как
испортившийся социальный строй повергают меня в ужас
и я шепчу в своих заброшенных строках любить

С тех пор прошло больше десяти лет, разрыв между богатыми и бедными растет, и я все больше тревожусь. А в целом я, как и все китайские поэты, в том числе молодые, слежу за состоянием современной западной мысли — но по мере своих сил.

Кто-то из современных китайских интеллектуалов может сказать, что он симпатизирует левым идеям, или это пока очень маргинальная позиция?

В китаеязычном дискурсе позиционирование себя слева — вопрос очень сложный. Левые с правыми могут так разругаться в интернете, что репутация кого-либо из тех, кто принимает участие в таком споре, может быть разбита в пух и прах. Главный объект моего письма — это миллионы рабочих-мигрантов, они находятся в самом низу социальной структуры китайского общества. Это самая слабая его часть, не представленная на площадках для высказывания, но их число колоссально, а многие китайские интеллектуалы о них и слыхом не слыхивали. И мне кажется, что и левый, и правый может найти среди голосов этой группы что-то соответствующее своим взглядам или им противоположное. У меня самой есть много сомнений насчет коллективности у мигрантов.

В вашем кабинете я видела сборники других поэтов рабочих-мигрантов, и вы тогда мне сказали, что среди них и хорошие поэты есть, и плохие, а я все удивлялась их числу. Как много поэтов, относящих себя к направлению рабочих-мигрантов?

История поэзии рабочих-мигрантов насчитывает 30 с лишним лет. С самого начала такие тексты были сильно приближены к народным рифмованным частушкам, в них использовались простые методы выражения. После усилий нескольких поколений рабочих-мигрантов эти стихи стали разнообразнее, и вне зависимости от их эстетической ценности они описывали опыт существования тысяч, миллионов человек. Потом здесь появились свои традиции взглядов на эстетическую сторону письма. Я отношу себя к самой крупной из этих традиций. Мне удалось расширить область применения таких важных для нас образов, как «железо», «батрачить», «женское», «поточная линия», «пластмасса», «отрубленный палец». После меня многие поэты стали так писать. Поэтов рабочих-мигрантов очень много. Конечно, какие-то стихи хорошие, а какие-то плохие, но это еще и важный документ эпохи, который показывает, как менялся Китай в последние сорок лет. В них отражен уникальный социальный опыт, все эти произведения — своего рода сейсмограф настроений четырехсот миллионов человек.

Думаю, я вышла за рамки представлений о поэзии, которые есть у большинства, и немного изменила соотношение сил в нашем сообществе, когда начала писать в авангардном стиле, но о рабочих-мигрантах, деревне и так далее. С самого начала довольно много «добрых людей» советовали мне отмежеваться от этого направления, разорвать с ними связь, но я всегда стояла на своем, я не разрывала связи с представителями самых нижних слоев нашего движения. И вот такая моя позиция повлияла на некоторое количество других литераторов, она позволила им «принять» поэзию рабочих-мигрантов. И в настоящее время рабочие-мигранты получают всё больше внимания со стороны общества.

В каких из китайских литературных журналов можно ознакомиться с произведениями рабочих-мигрантов? Или это будут скорее онлайн-журналы и соц. сети? Тексты каких поэтов этого направления вы могли бы порекомендовать прочесть?

Несколько лет назад на юге Китая (место, где рабочие-мигранты начали сосредотачиваться раньше всего) было очень много журналов (около 40), которые делали публикации о жизни рабочих-мигрантов. Большинством их читателей были тоже рабочие-мигранты. Например, это такие издания, как «Литература и искусство района Цзянмэнь» («Цзянмэнь вэньи»), «Нация мигрантов» («Дагун цзу»), «Залив Дапэн» («Дапэнвань»). В лучшие времена тираж каждого из них мог достигать сотен тысяч экземпляров, а то и больше. Стихи, там опубликованные, повлияли на многих рабочих-мигрантов, в том числе на тех из них, кто сам писал. Мне они тоже очень помогли в свое время, благодаря ним многие из рабочих-мигрантов впервые прочитали мои тексты. В то время такие стихи совсем не считались частью литературного мэйнстрима. Только спустя много лет после этого на китайской литературной сцене стали признавать мои работы, признавать поэзию рабочих-мигрантов собственно поэзией.

Интернет развивается в Китае невероятно быстро. Журналы в традиционном понимании все менее актуальны. Ранние журналы рабочих-мигрантов, о которых я говорила, выходили без какой-либо спонсорской поддержки, тогда они самоокупались. Сейчас же, с тех пор, как это движение стали признавать, стихи рабочих-мигрантов можно увидеть в большинстве китайской литературной периодики. Некоторые деревни и уезды на юге Китая выпускают свои периодические издания, где вполне может быть опубликовано что-то интересное, некоторые корпоративные издания отдельных фабрик или заводов тоже публикуют поэзию. На свои деньги поэты могут выпускать поэтические журналы, например, такие, как «Поэт-рабочий-мигрант» («Дагун шижэнь») и «Стихи рабочих-мигрантов» («Дагун шигэ»). Последний из когда-то хлипкой газетенки умудрился превратиться в действительно народный поэтический журнал. В течение восемнадцати лет своего существования они выпустили несколько десятков номеров, опубликовав несколько десятков тысяч стихотворений. Я сама в тех аккаунтах в Wechat, которые редактирую, в журналах, где я занимаю пост реактора, публикую поэзию рабочих-мигрантов. Мы опубликовали сборники нашей поэзии на немецком и итальянском языках, делаем сборники избранных стихотворений за год. Из литературных журналов в интернете могу посоветовать «Журнал поэзии рабочих-мигрантов» («Дагун шигэ цзачжи»), «Литературное творчество батраков» («Дагун вэньи») и «Культура деревни Пицунь» («Пицунь вэньхуа»).

Также рекомендую прочесть тексты Фан Чжоу, Се Сяннаня, Сюй Личжи, Чэн Пэна. Фан Чжоу и Се Сяннань — зачинатели направления поэзии рабочих-мигрантов, «дагун шигэ». Двадцать-тридцать лет назад они начали писать на эту тему. У каждого из них есть стихотворения, которые можно было бы назвать «визитными карточками» направления. Го Цзиньнюй сочетает традиционную китайскую поэтическую образность с реалиями и восприятием рабочего-мигранта. У Сюй Личжи очень интроспективная поэзия, тем не менее, ему удалось протянуть своего рода нить между внутренними процессами и процессами социальными, которые он наблюдал. Чэн Пэн — продолжатель традиции рабочей поэзии, у него очень самобытный стиль, которым он описывает свою работу на стройках.

Как сейчас в Китае относятся к феминизму? Ассоциируете ли вы себя с этим движением и его идеями? Когда вы создавали свои «Записки работницы», делали ли вы акцент на том, что такой опыт может быть присущ только женщинам, а условные «Записки работника» были бы абсолютно другими?

Конечно, у нас очень популярен феминизм, и на юге Китая есть определенное количество абсолютно непоколебимых в своих убеждениях феминисток. Как и социальную группу рабочих, женщин также угнетают. Есть самые разные формы угнетения: они создаются и внутри традиционной партиархальной культуры, и в общественном сознании как таковом. Некоторые смелые девушки, рассказавшие о своем опыте в рамках движения Me Too, до сих пор ведут судебные тяжбы.

На самом деле я не так давно получила китайскую премию, которая в этом году проводилась впервые и была учреждена именно как премия для женского письма. Я очень долго работала на заводе скобяных изделий, постоянно имела дело с железом, машинами, тем, что в обществе считается чем-то условно «мужским», но я отлично справлялась со всем этим. Я была таким же субъектом этих механических операций, у меня были все необходимые навыки. Поэтому если смотреть на внешнюю атрибутику моего письма, то в нем мало женского (если при этом брать в расчет то, что у нас обычно называют «женской поэзией»). Многие говорили раньше, что мои стихи могли бы быть написаны мужчиной, имея в виду то, что в них есть маскулинная сила, которая видна и в применении образов, и в формулировках, описывающих социальное. Но после выхода «Записок работницы» и «Розового поместья» критики изменили взгляды на мою поэзию. Потому что если копнуть глубже, то станет понятно, что это восприятие глубоко женское. Это женский взгляд, который был скрыт за железом и болью.

И да, я считаю, что некоторые особенности женской поэзии действительно считать сможет только другая женщина. Например, поточная линия на производстве, с которой работница постоянно в контакте, не может не вызывать перекличек с месячными. Не говоря уже о том, какое влияние на женский организм оказывают постоянные переработки на производстве, к тому же такой труд часто переворачивает взгляды женщин на семью, любовь и все такое. Женское по-прежнему находится в более слабой позиции. Я и раньше говорила, что переход к настоящему равенству полов — это будет очень длительный процесс. Говоря об освобождении женщин важно помнить о субъектности: кто освобождает женщин? Если ставить вопрос так, то получается, что есть кто-то извне, кто это делает: наверное, мужчины? Для меня такая постановка вопроса неприемлема, я хочу подчеркнуть, что сейчас общество находится в процессе освобождения женщин самими женщинами. Надеюсь, как можно больше людей примет эту точку зрения и займет эту сторону. Только после того, как женщины сами себя освободят, своими руками, можно будет говорить о настоящем равноправии, но это долгий процесс, и мы обязаны приложить к этому все усилия. В «Записках работницы» говорится о насущных проблемах женщин, работающих на заводах, проблемах, связанных с трудом, капиталом, полом, семьей, чувствами, работой, социальной структурой, профессиональными травмами и заболеваниями. И это все может быть выражено и описано только женщинами, поэтому я, женщина, этим и занимаюсь.

То, что некоторые рабочие-мигранты стали поэтами, может быть воспринято как ролевая модель для остальных? Если да, то как меняется при этом их социальный статус? Могут ли они все так же представлять «голос» тех, кем по факту уже не являются?

Обо всех этих вопросах я тоже много думаю. Мне никогда не хотелось, чтобы меня считали ролевой моделью, своего рода успешным кейсом, хотя кто-то и говорит так. Женщина, приехавшая из маленькой деревни в глубине материка на работу на юг, в прибрежный город, на фабрику, писавшая на каких-то клочках бумаги ночью свои стихи в окружении оборудования и фабричных установок, но потом сбежавшая с поточной линии, с работы на конвейере, ставшая той, за чьими текстами все следят — так обо мне говорят, и если смотреть, опять же, внешне, то все действительно выглядит неплохо.

Но если говорить о том, что чувствую и ощущаю я сама… Все–таки я слишком долго проработала на фабриках, была на самом дне современного общества, мои чувства уже просто неотделимы от того мира. И даже являясь внешне успешной, я не могу игнорировать ту часть себя, которая все еще там, она всегда будет там. Даже сейчас, пусть я и живу своей жизнью, меня не отпускает чувство, что я должна что-то сделать для тех, кто все еще на заводах. Это огромная часть реальности, и у меня возникает такое же огромное чувство бессилия по отношению к ней. Кажется, что некоторые проблемы мне просто не по зубам, или что результат моих действий приносит совсем не то, чего я добивалась, но я тем не менее все еще борюсь, и начинаю с малого. Даже если я смогу помочь кому-то преодолеть последствия хотя бы одной травмы на производстве или помогу разрешить какой-то из небольших конфликтов рабочих с работодателем, выступая посредницей между сторонами, то это уже будет хорошо. И в будущем я также буду стараться приносить максимум пользы рабочим, пусть даже это будут какие-то малые дела.

Елизавета Абушинова и «Ф-письмо» выражают благодарность Анастасии Кальк, феминистке, философине, редакторке сайта, посвященного критической теории «С4» и ведущей телеграм-канала «Философия Нью-Йорка» за идею этого интервью и поддержку.