Недавно в редакцию нашего онлайн-журнала пришло письмо от Дмитрия Кузьмина — поэта, переводчика, критика, издателя и члена жюри Премии Андрея Белого-2020. В этом письме Дмитрий Кузьмин обозначил свою реакцию на публичный отказ нашего проекта от ПАБ и ряд проблем, которые он ставит перед литературным сообществом. Теперь мы публикуем комментарии и ответы наших редактор_ок на письмо Дмитрия и, поскольку ответы получились довольно развёрнутыми, их публикация будет разделена на несколько частей. В первой части содержится комментарий Елены Георгиевской и ответ Марии Бикбулатовой, остальные части полемики будут опубликованы в ближайшее время. Следите за нашими обновлениями.

Комментарий Елены Георгиевской:

Упорство, с которым институция пытается «удержать» «Ф-Письмо», выглядит довольно трогательно, однако бывают и полярные ситуации. Помнится, в 2000-х организаторка одной молодёжной премии разместила иногородних участников… в детском саду, где не было ни двухместных номеров, ни кроватей, подходящих людям весом более 50 кг и ростом выше 175 см, ни даже горячей воды, а в ответ на претензии просто вычеркнула пару авторо_в из шорт-листа. В СМИ они шорт-листёрами числятся, а на сайте премии — нет. Помимо прочего, дама искренне, от души, выложила мне, что она думает о феминистках и женщинах в целом. На этом фоне ПАБ-инцидент выглядит не в пример более цивилизованно, однако всё же хотелось бы услышать и реплики других участников жюри и устроителей премии. Или некоторые почтенные мужи полагают, что разговаривать с феминистками ниже их достоинства?

Что до ответа Кузьмина, то в нём удивляет эта формулировка: «Импорт в Россию традиций американской общественной жизни, чей успех (и, следовательно, желательность усвоения) уже не выглядит столь безусловно на фоне сотрясающей Америку мощной волны правоконсервативного популизма и реваншизма». Что, простите, имеется в виду? Что если феминистское и ЛГБТ-движение встречают правый отпор, женщинам нужно замотаться в юбки до пола и ползти в роддом (а транс-людям — записываться на детранзишен), ведь всё безнадёжно и бессмысленно? Как говорят в народе: а кто сказал, что будет легко? Есть и другой консерватизм, по сравнению с которым воспевание нуклеарной семьи и других буржуазных ценностей что альтернативных, что безальтернативных правых — модернистский новодел. Настоящий консерватизм — традиция биархата, уходящая корнями в неолит. Пускай они, в общем, сотрясают и реваншируют дальше, плача об утраченных привилегиях.

Справедливости ради хочется отметить и многолетнюю работу Центра Андрея Белого в Санкт-Петербурге, без которой не было бы современных «диссиденток» — по крайней мере, в таком количестве, как сейчас. Новая протестная волна всегда возникает на обломках старой. «Присоединение, — отмечает Кузьмин, — не констатация беспроблемного единства, а проективный жест, настраивающий на конструктивное осмысление различий. Там, где этого жеста нет, а есть декларация об отсутствии общих ценностей, — там и осмыслять нечего». Само по себе отрицание общих с премией, а также Центром Андрея Белого, ценностей выглядит для феминистки эксцентричным и даже опасным. «Консервативный» ЦАБ занят сохранением массива диссидентской литературы, в том числе и женской, часть которой до сих пор толком не прочитана и даже не републикована. Ни одна радикальная феминистка или радфем-группа почему-то не создала архив наподобие samizdat.wiki для женских текстов, а ведь большой коллектив на высокой зарплате для этого не нужен: архивом ЦАБ занимаются от силы три человека.

Неосторожная фраза: «У меня и Центра (или премии) Андрея Белого нет общих ценностей», — может быть понята как: «Сохранение многолетней истории протестной женской литературы ценностью для меня не является. Я интересуюсь только сегодняшним днём и рекламой своего творчества». А уж когда такое произносится чуть ли не от имени «Ф-Письма», хочется спросить: кто вас уполномочил_а говорить за всех?

Ответ Марии Бикбулатовой:

Уважаемый Дмитрий Кузьмин,

как Вы знаете, проект «Ф-письмо» представляет из себя особую коллективную процессуальность. На протяжении четырех лет мы на практике пытаемся выработать свои способы чтения, письма и взаимодействия. Когда мы начинали работать над этим проектом, нашим базовым принципом для объединения было то, что все мы — женщины и/или лгбтк+ персоны, у которых есть общий интерес к письму и современной литературе. Очень скоро стало понятно, что у нас нет никаких готовых рецептов относительно того, как справляться со сложными ситуациями, возникающими по ходу совместной работы, и что нам придется коллективно «вырабатывать их прямо на месте». В целом, наша практика соответствует концепции Рози Брайдотти, согласно которой не существует никакого универсального феминизма, который можно было бы экспортировать. Не существует никакой универсальной женщины, никаких универсальных лгбтк+ субъектов, поэтому любые формы активности феминистских и лгбтк+ сообществ должны изобретаться, основываясь на конкретных ситуациях и контекстах, с которыми данные группы имеют дело. Тем не менее, эти группы могут делиться друг с другом своим опытом и выросшей из него теорией. Все принципы разрабатываются и артикулируются нами, исходя из случаев (кейсов), с которыми мы, как относительно устойчивое множество, сталкиваемся. Это, как ни странно, роднит нас с психоанализом, где теория возникает в ответ на «неразрешимые» ситуации. Поэтому меня лично радует Ваше открытое письмо, ведь оно является поводом артикулировать/актуализировать то, что пребывает в потенциальности/невысказанности.

Заголовок Вашего письма гласит «Премия Белого не отказывается от Ф-письма». При этом Вы сразу оговариваетесь, что все нижесказанное в нём — Ваша «личная позиция, а жюри премии в целом никакого заявления по этому поводу делать не планирует». Может быть, многолетнее участие в горизонтальном проекте и курс на демократическое принятие решений исказили мое восприятие, но я не понимаю, как сочетается месседж заголовка и Ваше предуведомление. Разве что ПАБ является Вашим альтер эго, и тогда Вы можете принимать решение о неотказе за эту институцию. Хотелось бы все–таки понимать, кто в этой ситуации говорит. Ниже вы пишете, что за всю историю своего существования ПАБ никогда не делала никаких заявлений. Но в данном случае я полагаю, что отсутствие заявления и заявление об отсутствии отказа — разные вещи. Мы не можем настаивать на том, чтобы другие институции все время проясняли свои принципы внутреннего и внешнего взаимодействия. Однако вышеописанное противоречие представляется мне симптоматичным: как если бы Вы пытались намеренно скрыть часть политики ПАБ и/или Вашей собственной. Думаю, что именно это подозрение (среди прочего) не позволило некоторым участницам «Ф-письма» проголосовать за принятие премии. Но давайте попытаемся вычленить какую-то политику из того, что Вы пишете.

Вы говорите о присоединении и разломе по отношению к общему литературному полю. Вы приводите примеры очень разных лауреатов ПАБ, а также формулируете основную ценность этой премии : «…Премии Белого было важно (и важно до сих пор) зафиксировать, что работа всех этих людей (а не они сами, конечно) принадлежит к некоторому общему пространству (проблем, идей, способов высказывания), где происходит нечто важное, значимое, позволяющее нам лучше понимать мир и друг друга». Итак, общее поле независимой литературы является главной ценностью ПАБ, и ради нее кажется логичным пренебречь другими ценностями каждого из проектов, авторов, равно как и теми ценностями, которые артикулируются или подразумеваются в их текстах. Так и происходит в случае «Ф-письма». Вы также пугаете нас, что при курсе на разлом «откручивать назад значительно тяжелее». Значит есть общее поле литературы, куда в долгосрочной перспективе всё равно все оказываются включены, а в краткосрочной — «разлом» грозит каким-то непоправимыми последствиями. То есть Вы хотите, чтобы фашист, сексист и феминистка сели за один стол «общего поля литературы» и, не пожимая друг другу рук, выпили свою рюмку водки, коль скоро было принято решение их в это поле включить. Все они, так сказать, должны agree to disagree. Но для нас ценность «общего» поля, где все на короткое время предают то, что написали, ради некоего воображаемого единства, является крайне сомнительной. Мы не можем согласиться быть несогласными, в частности, по вопросу гендерного насилия, ради какого-то общего поля. Потому что в таком случае наша повестка будет превращена в фарс. Попытка насильно усадить нас за этот стол выглядит не столько возмутительно, сколько смешно.

Вы спрашиваете: о чем жест «Ф-письма»? Я думаю, для всех, кто принимали решение о нашем взаимодействии с ПАБ он был о чем-то разном. Попробую предположить, что для многих он не про разлом или присоединение, а про то, что Вашего драгоценного общего поля литературы (по крайней мере в Вашем его понимании) не существует. Мне очень жаль Вас расстраивать. Мы — не судебная инстанция, мы не имеем права кого-то к чему-то принуждать, и у так называемого литературного со (?)общества нет никакой инстанции, которой бы все доверяли, поэтому все, что мы можем — это отказаться взаимодействовать с определенными институциями. Вы пытаетесь лишить нас этого права на основе Вашей ценности, которая для нас ценностью не является. Позже Вы задаетесь вопросом, предлагается ли сдать в архив «возможность ценить, не соглашаясь». Опять же, нам не нужно, чтобы кто-то ценил, как мы «красиво стараемся», отбрасывая то, ради чего мы стараемся. И мы не можем требовать от кого-либо публичных заявлений, но ситуация двухлетней давности, возникшая в дискурсе со (?)общества (я подчеркиваю: именно ситуация в публичном дискурсе, а не конкретные трагические события, о которых мало кто может судить) поставила многих из нас перед очень сложной этической проблемой, о которой невозможно просто забыть. Никто не мешает Вам поступать согласно Вашей совести, почему же Вы отказываете голосовавшим участницам Ф-письма поступать сообразно их совести?

Но, может быть, мы допустили ошибку, неправильно поняли Вас и/или ПАБ, и от нас не требуется жертвовать своей политической повесткой? Действительно, Вы же пишете, что Вы категорически против гендерного и других видов насилия и дискриминации, что у нас на самом деле нет никаких разногласий по этому вопросу. Вы также вводите понятие «принципа» и «кейса», говоря о готовности некоторых людей солидаризироваться со страдающим человеком в ущерб «политической целесообразности», а также изобличаете подход, предлагающий «принести одного человека в жертву принципу». Надо сказать, что само видение принципа ненасилия в качестве этакого Минотавра, требующего кровавых жертв, настораживает. Действительно (как мы знаем от Фрейда) запрет на насилие в западной цивилизации порождает неврозы. Но значит ли это, что мы должны сойтись в кровавой сече или найти субъектов, в отношении которых насилие легитимно? Неясно также, почему Вы так вольно обращаетесь с концептом homo sacer. С каких пор низовая борьба за гендерное равенство имеет силу низводить субъекта до состояния «голой жизни»? Мне неясно, почему Вы противопоставляете принцип и кейс, ведь принцип вырастает из столкновения с кейсом. И мне непонятно, что это за принцип такой, который можно провозгласить, но при этом он не будет иметь никакого отношения к конкретным ситуациям.

Далее вы цепляетесь за слово «личное». Здесь я хочу подчеркнуть, что считаю необходимым воздерживаться от публичного обсуждения конкретного кейса. Думаю, это противоречит желанию его участников. Вы доказываете, что не только личное является политическим, как если бы кто-то из участниц «Ф-письма» когда-нибудь утверждала обратное. Неясно, с кем Вы в данном случае разговариваете, с участницами проекта «Ф-письмо» или с воображаемыми врагинями? Естественно, не только личное является политическим. Вы задаетесь вопросом: «Хорошо ли это, когда для тебя только твой политический выбор — осознанный политический выбор, а политический выбор твоего оппонента — заведомо не видится как осознанный политический выбор, прочитывается исключительно как инерция мышления или борьба за удержание привилегий?». Мы не отказывали Вам в осознанности политического выбора. То, что он непрозрачен для нас, не значит, что он у вас отсутствует.

Наконец, вы подчеркиваете, что ПАБ наградила не только редколлегию журнала «Ф-письмо» на Syg.ma, но «Ф-письмо» как проект, а затем почему-то говорите о семи наших редакторках и их признании. Согласно нашему редакционному уставу сложные решения, касающиеся журнала, принимаются путем расширенного голосования, где голоса выпускающих редакторок весят ровно столько же, сколько голоса участниц и участников редакционного совета. Для принятия решения об отказе от ПАБ мы пригласили голосовать не только нашу редакцию, но и активных участниц и организаторок наших семинаров, а также всех, кто были упомянуты на объявлении лауреатов ПАБ в качестве награждаемых. В идеальной ситуации нам, наверное, нужно было бы пригласить голосовать всех авторок и авторов, чьи тексты когда-либо были опубликованы на Ф-письме, но сейчас нам было бы крайне сложно организовать и обработать такое количество высказываний. Действительно, «Ф-письмо» — это также корпус текстов, и их авторки и авторы доверили нам свои работы. Тексты не могут голосовать, они беззащитны, но мы считаем своей обязанностью защищать их по мере сил. Так что я не понимаю, почему вы говорите о «просто семи редакторках», и почему эти редакторки (не все из которых, кстати, голосовали против принятия ПАБ, были и те, кто воздержались) должны были пренебречь процедурой голосования, закрепленной в уставе, и польститься на признание. Вы также обвиняете Ф-письмо в том, что оно считает себя единственными полномочными представителями гендерного движения в литературе. Но ведь мы сами в своём открытом коллективном письме по случаю отказа от ПАБ подчеркиваем дифференцированность феминистских литературных и издательских проектов, несводимых к одному «Ф-письму».

В заключение хочу сказать, что мы вполне осознаем сложность и многогранность проблемы гендерного насилия. Заслуживают ли люди пожизненного остракизма за свои ошибки? Разумеется, нет. Мы об этом сказали несколько раз в нашем открытом письме. Заслуживают ли люди понимания и прощения? Да, если они не упорствуют в топтании чужих чувств и достоинства. Можно ли эффективно использовать институт репутации и общественное мнение для борьбы с гендерным насилием? Люди прибегают к этому методу в отсутствии других работающих механизмом регуляции общественной жизни. Понятно, что публичное покаяние, выдавленное под страхом потерять работу и все социальные связи, мало чего стоит. Являются ли феминистки ангелами в сияющих одеждах, которые могут судить кого-либо с вершин моральной чистоты? Очевидно, что нет. Мы все за свою жизнь бываем автор (к)ами как минимум эмоционального насилия. Всё, что мы можем, — это слышать других, сигнализирующих о своих границах и со своей стороны сигнализировать о своих. Сами посудите, мы не можем не поднимать на знамя борьбу с гендерным насилием. Это не абстрактный концепт. С этим насилием мы сталкиваемся постоянно, оно влияет на наши жизни и даже иногда на саму возможность жизни. Также мы не можем говорить о проблеме гендерного насилия и одновременно делать вид, что мы не замечаем боли других и криков о помощи. Бывает такое, что в случаях, связанных с насилием и харассментом, наши ближайшие подруги и коллежанки обращаются к нам с просьбой восстановить справедливость, так как в современных российских реалиях они больше никуда не могут за ней обратиться. Я должна с горечью признать, что мы не можем дать им справедливости. Но мы все не в силах выстроить уютную автономию от российских реалий. И мы можем только сказать, что мы видим проблему гендерного насилия, мы не можем ее не видеть. В данной ситуации мы говорим это с помощью отказа от ПАБ.