Вопрос о том, что важнее, физика или поэзия, которым мыслители всех мастей начали задаваться ещё в прошлом веке, не имеет смысла, как и разделение чего бы то ни было на аполлоническую и дионисийскую составляющие. Однако знак равенства между логическим и, условно, интуитивным познанием мира поставить тоже довольно сложно. Да, оба состояния ума пригодны для жизни индивида в предложенных обстоятельствах, но адаптируют его к ним по-разному.

Бытие, сведённое к формуле

Кажется, что в самые древние времена бытие мало анализировали, но много его описывали. Если не брать магию и астрологию, которые вывели вполне работающие законы поведения материи в разных состояниях, мир виделся человеку большой и ужасающей загадкой. Он и сегодня остаётся таким, несмотря на странный оптимизм генетиков, нейробиологов, программистов, астрофизиков…

Но тогда, в эпоху слабой технической оснащённости человечества, действительность была почти полностью непроницаемой. Её не столько изучали, сколько угадывали по полёту птиц и толкованию снов. Впрочем, попытки логического объяснения мира существовали всегда. Боги Междуречья, Египта, Греции, Рима и всех современных религий — это ни что иное как логическая модель потустороннего мира, определяющего мир посюсторонний.

Когда на смену богам и духам пришла теория относительности и электронные микроскопы, ситуация отнюдь не поменялась радикально. Место незримых или редко зримых демиургов занял большой взрыв и склонная к расширению вселенная. Ум не успокаивается, он просто разрушает одни системы и выстраивает новые. А помогают ему в этом различные формулы, то есть законы, призванные объяснить то, как, к примеру, простейшие существа превратились в сложноорганизованные, а Луна притянулась к Земле.

При этом, конечно же, создатели формул не учитывают миллионы факторов, которые тайно влияют на их измерения и расчёты. Объять необъятное, как известно, нельзя. Перед учёным, вооружённым сегодня суперкомпьютером, стоит не просто задача с несколькими неизвестными, а очень изменчивая, постоянно ускользающая из–под любых измерительных приборов, материя, истинных свойств которой он, скорее всего, никогда не постигнет.

Наши костыли — компьютеры и роботы

При всём этом, я не отношу себя к лагерю скептиков, агностиков и безнадёжных интуитов. Нет, я всеми своим существом поддерживаю усилия человеческого разума и даже искусственного интеллекта, направленные на расшифровку того, что мы называем реальностью. Вместе с тем, я не жду от этого процесса сколь-нибудь поражающих воображение результатов. То, что человечество придумало антибиотики, полетело в космос и научилось передавать информацию на любые расстояния, вовсе не говорит о том, что оно понимает ту среду, в которой живёт. В основном, мы всячески подгоняем эту среду под свои достаточно узкие представления.

Компьютерами и роботами мы вооружились, кажется, только для того, чтобы не делать ничего самим. Работая на основе систем, состоящих из формул, наша техника вполне беспомощна во всём, что касается тёмной материи, эфира и симпатической магии… Временами хочется просто плакать от обиды за род людской, задумавший на костылях покорить Эверест.

Когда в моей памяти всплывают имена великих учёных последних трёх столетий, то по коже пробегают мурашки гордости за ум человеческий. Я представляю затворника Ньютона, провидца Менделеева, предприимчивого Эйнштейна и десятки других светил науки, благодаря которым я знаю о силе тяжести, химических элементах и относительности всего сущего. Но даёт ли мне это понимание того, что есть моё существо и то пространство, в котором это существо находится в постоянной вибрации несколько десятков лет, пока не уступит место другим вибрирующим существам? Вынужден ответить на этот вопрос резко отрицательно.

Зримая правда поэзии

А что там поэты, философы и прочие безумцы, погрязшие в метафизическом вымысле? Да, они, в основном, чураются формул, отдавая предпочтение метафорам. Основное отличие формулы от метафоры состоит, на мой взгляд, в том, что первая, решает поставленную задачу, отсекает всё лишнее, выплёскивая вместе с водой и ребёнка, тогда как вторая объясняет одно явление через другое, красиво уходя от конкретного ответа.

Впрочем, открытая к диалогу метафора кажется мне намного глубже, замкнутой в самой себе формулы. Сравните, хотя бы, избитое «E = mc²» с «берёзы ветви поднимали и незаметно вечерели». Всякий здравый человек скажет, что первое — чистой воды абстракция, набор мёртвых символов, возведённых в сомнительный закон, тогда как второе — продукт живого зрительного опыта, ничего конкретно не доказывающий, но при этом столь многое предполагающий.

Конечно, я, прилипнув одним боком к компании отпетых метафористов, временами перегибаю палку и как тот надутый кулик старательно хвалю своё болото. Но давайте отбросим меня в сторону. Давайте взглянет на проблему формулы и метафоры максимально непредвзято. Что мы тогда получим?

А получим мы ровно то же самое — то есть трагическую размежёванность условно рационального познания мира и его иррационального осознания. Как будто некая коварная воля, надёжно от нас сокрытая в недрах самой жизни, устроила так, что физики не могут сойтись с лириками, поднимая друг друга на смех. Нет, правда, «широкошумные дубровы» звучит для уха истинного математика также смешно, как «коллинеарные векторы» для уха неистового поэта. Хотя, всё не так уж безвыходно, если присмотреться к тому, что происходит сейчас в области мысли.

Мироощущение Пифагора

Древний мыслитель и алгебраист Пифагор, если верить источникам, говорил следующее: «Нет у тебя, человек, ничего, кроме души». Как это, скажите, понимать? Какая душа, если блестящими нашими учёными последних трёх столетий доказано, что есть только сознание, бессознательное, рефлексы, инстинкты, нейродорожки и прочие биологические опции! А, может, древний разум знал что-то большее, чем наш современный ум, подключённый к суперкомпьютеру?

Обратим внимание на тексты выдающихся философов-досократиков, которые, повествуя о сложных системных вещах, изобилуют метафорами. Вы скажите, что у этих людей просто не было выработано адекватного их интеллектуальным потугам терминологического аппарата. Вот появился Аристотель, и всё сразу стало на свои места, и вся научная мысль пошла по пути разложения бытия на частицы, отказавшись от целостного его восприятия. И лишь время от времен на этом долгом пути науки из синтетики в аналитику появлялись незаурядные личности, которые осмеливались напомнить заблудшим собратьям, что бытие — это не хаотическое движение корпускул, а «существованья ткань сквозная».

По моему глубокому убеждению, на сегодняшний день дробный подход к изучению бытия во многом себя исчерпал. Когда учёные всерьёз заговорили о квантах, то есть о чём-то промежуточном между частицей и волной, я почувствовал долгожданный ветер перемен. Теперь уже нельзя, наморщив высокий лоб, сказать, что бытие — это просто уравнение со множеством неизвестных, которое можно решить методом допущений и подстановок, помня при этом о неизбежных погрешностях, возникающих в процессе работы со столь серьёзными величинами.

Переходя в квантовую реальность, мы возвращаемся, быть может, к самим истокам науки. Мы снова, как дети, оказываемся перед неисчерпаемой сложностью мира, законной частью которой являемся и сами. Мы снова растеряны, так как наши формулы перестают работать, а наши прежние выводы не выдерживают метафизической проверки. Одним словом, мы снова, как Фалес, Анаксимандр и Парменид, начинам мыслить метафорами и возвращаем себе способность удивляться. Видимо, мы понемногу выздоравливаем.