Ричард Рорти. Огонь жизни
Смерть принято считать одной из центральных тем классической философии. Зачастую мыслители довольно далеки от неё в непосредственный момент своих рассуждений или по крайней мере не подозревают, что близки. Эпизоды философии на грани, как повелось с суда над Сократом, обычно сопровождаются художественный драматизмом или налетом пафоса. При этом, в современной философии есть интересный пример совершенно спокойного высказывания на грани собственной смерти. «Огонь жизни» считается последним эссе пионера постаналитической философии Ричарда Рорти.
Специально для Insolarance Алексей Кардаш перевёл лаконичное и трогательное эссе Ричарда Рорти, в котором философ, предполагая скорую смерть, рассуждает о стихах и человечности.
В эссе под названием «Прагматизм и романтизм» [1] я попробовал воспроизвести аргумент из «В защиту поэзии» Шелли. Романтизм основывается на утверждении, что разум может следовать только по уже существующим в воображении путям. Нет слов — нет аргументации. Нет воображения — нет новых слов. Нет таких слов — нет интеллектуального и морального прогресса.
Я закончил эссе, противопоставив способность поэтов давать нам более богатый язык попытке философов получить нелингвистический доступ к подлинно реальному (really real). Мечта Платона о таком доступе сама по себе была великим поэтическим достижением. Но ко времени Шелли, утверждал я, эта мечта выдохлась. Сейчас мы в большей мере, чем Платон, способны осознать нашу конечность — признавая, что никогда не сможем соприкоснуться с
Здесь, как и в своих прошлых работах, я использую слово «поэзия» в широком смысле. Я расширяю понятие «сильного поэта» Гарольда Блума, дабы включить в него тех прозаиков, которые создали новые языковые игры, чтобы мы в них играли — такие люди, как Платон, Ньютон, Маркс, Дарвин и Фрейд, а также стихотворцы вроде Мильтона и Блейка. Эти игры могут включать в себя математические уравнения, индуктивные аргументы, драматические нарративы или (в случае стихотворцев) просодические инновации [2]. Но различие между прозой и стихом неуместно для моих философских целей.
Вскоре после того, как я написал «Прагматизм и Романтизм», у меня диагностировали неоперабельный рак поджелудочной железы. Через несколько месяцев, когда я узнал плохую новость, я пил кофе с моим старшим сыном и гостившим у меня двоюродным братом. Мой брат (баптистский священник) спросил, не обращаюсь ли я в своей ситуации к вере и религиозной тематике, на что я ответил: «Нет». «Ну, а что насчёт философии?» — спросил сын. «Нет», — повторил я, ничто из прочитанной и написанной мной философии, похоже, даже частично не относилось к моей ситуации. Я не спорю ни с аргументом Эпикура про иррациональность страха смерти, ни с позицией Хайдеггера о том, что онтотеология [3] происходит из попытки уклониться от нашей смертности. Но ни атараксия (свобода от беспокойства), ни Sein zum Tode (бытие ко смерти) не казались подходящими способами описать моё положение.
«Оказалось ли что-нибудь вообще из прочитанного тобой полезным?» — упорствовал сын. «Да, — неожиданно выпалил я, — поэзия». «Какие стихи?» — спросил он. Я процитировал два старых стишка, которые недавно вспылил в моей голове и странным образом ободрили меня. Это были самые цитируемые строчки из «Сада Прозепины» Суинберна [4]:
Благодарим вас, боги,
Что жить нам не века.
Что ночь за днем настанет,
Что мертвый не восстанет,
Дойдет и в море канет
Усталая река.
и стиха Лэндора «На его 75-ти летие» [5]:
Любил Искусство — но Природа
Всегда была на первом месте.
И согревал огонь мне руки,
Огонь, что Жизнью здесь зовётся.
Огонь слабеет, и без муки
С душою тело расстаётся…
Эти медленные изгибы и мерцающие огоньки тлеющих углей текста принесли мне чувство успокоения. Думаю, что проза не смогла бы дать сравнимый эффект. Не только образность, но рифма и ритм необходимы, дабы возникло это ощущение. В подобных строках все три изобразительных средства, словно в заговоре, создают ощущение сжатия и, соответственно, воздействия, которого может достичь только стих. По сравнению с кумулятивными (точными) зарядами, придуманными стихотворцами, даже лучшая проза кажется неорганизованной.
Несмотря на то, что различные отрывки из стихов временами значили для меня многое в моей жизни, сам я никогда не мог писать (не считая машинальной писанины сонетов по ходу скучных заседаний факультета). Вместе с тем я ещё и не слежу за творчеством современных поэтов. Когда я читаю стихи, это в основном то, что понравилось мне в подростковом возрасте. Предполагаю, что моё неоднозначное отношение к поэзии, в узком смысле [6], является результатом эдипальных осложнений
Как оно обычно бывает, теперь бы я хотел, чтобы в моей жизни больше времени было отдано стихам. Не потому, что я боялся упустить истины, невыразимые в прозе. Таких истин нет. Суинберн и Лэндор не знали о смерти ничего такого, что не смогли понять Эпикур и Хайдеггер. А скорее потому, что моя жизнь была бы более полной, знай я на память больше хрестоматийных стихов. Точно также, как если бы я успел завести больше близких друзей. Культуры с богатым вокабуляром более человечны, отдалены от зверей, нежели обладатели бедного словарного запаса. Так и каждый человек более человечен, когда в его воспоминаниях есть обильный запас стихов.
Автор перевода: Алексей Кардаш.
[1] В этом эссе Рорти рассматривает прагматизм (в лицах Джеймса и Дьюи) и романтизм (в лице Перси Биш Шелли), как парадигмально близкие течения, которые реагируют на идею о том, что существует нечто внечеловеческое с чем человек, тем не менее, каким-либо образом соприкасается. По его видению, никто, кроме людей, изучавших философию, больше не беспокоится насчёт того, как соотносятся проявления реальности с ней самой.
[2] Просодия в стиховедении — учение о метрически значимых элементах речи. В качестве просодической инновации можно привести в пример верлибры Уитмена или реформу русского стихосложения, начатую Тредиаковским.
[3] Учение о бытии Бога.
[4] Здесь в переводе Р. Облонской.
[5] На самом деле Рорти цитирует стих под названием «Dying Speech of an Old Philosopher». Здесь в переводе Е. Фельдмана.
[6] То есть, просто ко стихам, исключая математические формулы и т.д.
[7] Здесь Рорти рекомендует прочитать стихотворение «Ребёнок солнца» из одноименного сборника 1926 года за авторством Джеймса Рорти. На момент создания этого перевода затруднительно найти даже оригинал стиха.