Очевидные и повседневные явления — почти всегда самые смутные. Одна из главных загадок и для философии, и для психологии — это поведение согласно нормам. Как люди определяют норму и что заставляет их исполнять ее? Даже поверхностного размышления достаточно, чтобы увидеть, что привычные объяснения (страх, привычка и т.д.) порождают лишь новые вопросы. Но время от времени в дискуссию приходят бихейвористы или социологи и быстро находят простой и неправильный ответ.

В интернете то и дело приходится натыкаться на одну теорию, которая многим импонирует. Проходящая где-то в рубрике «очевидное-невероятное», меня она заинтересовала потому что косвенно связана со стрит-артом. Я говорю о теории разбитых окон (ТРО), предложенной Джеймсом Вилсоном и Джорджем Келлингом в 1982 году в качестве модели объяснения причин беспорядка и правонарушений. Это та самая теория, что утверждает, будто если не застеклить разбитое окно, то вскоре нормальные с виду люди начнут бить остальные окна, а затем и морды друг другу.

Проблема здесь в том, что люди склонны бездумно ссылаться на нее, что выводит всякую дискуссию за рамки не только рациональности, но и здравого смысла. Во-первых, это гипотеза, а не теория — но это мелочь. Во-вторых, построена она скорее как рекламный проспект, нежели последовательно полученное и подтвержденное знание. ТРО приводит лишь яркие примеры высокой эффективности (например, преступность в Нью-Йорке в 70-90х гг.). В случае же когда эта теория не способна ни объяснить, ни помочь на практике, вдруг начинают говорить о сложных социальных, культурных и даже цивилизационных процессах — как например, в ситуации с беспорядками в Европе. И в-третьих, несложно заметить, что ссылаться на эту теорию любят те, кто верит в наивную ерунду, вроде позитивной психологии и теории малых дел. Дескать, если я буду хорошим, то и мир почему-то вдруг изменится. Я, конечно, понимаю, что в добром настрое многие вещи перестают задевать, но как бы мы не напрягали улыбки, как бы ни поддерживали чистоту и порядок на местах — все это не отменит системных и глобальных процессов, вроде инфляции, безработицы или необразованности масс.

По моему мнению, ТРО может иметь практическое значение (т.е. работать в определенных условиях), но по большому счету она не точна, что сильно ограничивает ее применение. Но на деле никто не работает над ее усовершенствованием, напротив, любой возмущенный беспорядком ссылается на эту теорию как на Слово Божье. И если верить ей, то социально опасными следует признать огромное количество явлений, в т.ч. разных мелочей, а это напоминает паранойю. Для теории нет разницы между брошенной бумажкой, несанкционированным курением и стрит-артом — все это нужно запретить. Я с таким подходом не согласен, как в общих предпосылках, так и в подобных частностях (прежде всего о стрит-арте).

Кроме того, мало кто понимает, что наибольшую привлекательность ТРО создает ее морализаторский потенциал. Большинство ознакомившихся с ней сразу же переходят к моральным выводам, предъявляя их как научно обоснованные. На мой взгляд, большей глупости, чем мораль, считающая себя доказанной научно, и придумать невозможно. Мораль не нуждается в эмпирических доказательствах, она нуждается в аргументах, апеллирующих к формальным и/или содержательным аспектам поступка (но никак не внешним условиям поступка). При этом я готов подписаться под большинством этих моральных выводов — например, действительно в поддержании/восстановлении порядка нужно начинать с повседневных мелочей и с себя (однако, не забывая после этого переходить к главному — к социальным и политическим требованиям). Но представление о том, что по каким-то социологическим теориям можно построить адекватное моральное поведение для всех — это опасная утопия. При научной аргументации возникает эффект объективности, который в моральном плане всегда будет приравниваться к справедливости. Проблема же в том, что несправедливость функционально необходима — и для личности, и для социума. Именно несправедливость позволяет пережить негативный опыт (опыт проступка, проигрыша, несовершенства и т.п.). Ведь часто индивид может остаться нормальным, если только сможет переложить груз неудач на что-то или кого-то. А что делать, если он неудачник объективно (т.е. для всех и для себя)?

В силу этих причин я решил сформулировать несколько критических возражений против теории разбитых окон и ее аргументов. Для большей понятности этих возражений, я рекомендую прочесть любое краткое описание теории, например, в Википедии.

Критическое возражение № 1.

Теория разбитых окон — прежде всего статистическая теория, она показывает существенную корреляцию между средой/контекстом и нарушением правил, но ничего не может сказать о подлинных причинах. До Гронингенских экспериментов (6 экспериментов, проведенных в 2008 году социологами Гронингенского университета, с целью проверки теории разбитых окон) многие так и рассматривали эту теорию: единственный вывод из нее — это то, что в одних местах правила нарушаются чаще, чем в других, и на это есть причины (какие не ясно). После этих экспериментов на теорию стали ссылаться как на целиком подтвержденную эмпирическую теорию. Теория, которая себя исчерпывающе доказала — это вера или бред (бредящий психотик обычно «на короткой ноге» с Истиной и Законом). Правда, сами авторы считают свою теорию частным случаем закона накопления энтропии. Но простой перенос физического закона на социальные процессы достоин не столько критики, сколько осмеяния.

Любой, кто хоть немного знаком с идеями Венской школы и постпозитивизма, читая как делались Гронингенские эксперименты, будет плакать (может от смеха, а может и нет). Социологи, ни разу не слышавшие о протокольных предложениях и идеале объективности — это мило, но социологи, проводящие столь примитивные эксперименты — просто финиш. Особенно доставляют формулировки типа «предварительно размалевав стену бессодержательными рисунками» (я понимаю, что у исследователей были более корректные фразы, но это не меняет отношения). Все–таки любопытно, не являются ли эти рисунки, исполненные какими-то лаборантами с целью создать видимость нарушения запрета, неким невербальным посланием окружающим? Я, например, уверен, что в экспрессии линий и форм заключаются эмоциональные и аффективные содержания и даже желания автора, способные индуцировать в других людях схожие состояния. Другой пример непосредственного вмешательства в условия эксперимента мы видим в эксперименте с тележками: предупредительно замарав стоящие на парковке тележки, исследователи тем самым уничтожили возможность к уменьшению беспорядка и получили логичный вывод: энтропия увеличится.

Сами эксперименты строятся на крайне сомнительном принципе — дескать, среда определяет поведение. Кажется, даже современный бихейворизм отрекся от подобного безысходного детерминизма, признав, что есть значимые опосредования — в восприятии, в символических кодах, в поведении. Естественно, эксперименты нашли в точности то, что искали: да, среда/контекст определяют поведение большей доли людей (60-80%). Но все–таки человек — это не набор одних лишь автоматизмов. Самец корюшки, увидев красный флажок, начнет исполнять брачный танец — вне зависимости от условий (голода, температуры воды и т.п.) работает простая схема «стимул-реакция». Человеческое поведение опосредовано многими факторами, в т.ч. совершенно иррациональными и противоестественными, и потому условия всегда вторичны. Даже если 100 человек из 100 выбирают одно и то же — это 100 разных выборов. И попытка социологов игнорировать этот факт ведет к созданию либо статистической, либо квази-эмпирической ложной теории.

Критическое возражение № 2.

В самом корректном виде ТРО и результат Гронингенских экспериментов следует сформулировать так: явления, которые субъекты прочитывают как нарушение правил, повышают шанс на девиантное (нарушающее правила) поведение. И вот тут самая суть в слове «прочитывают». Вообще-то практически не существует самоочевидных явлений, которые точно и для всех значат одно и то же. Не то, что рисунки на стене или мусор, даже гвоздь в ноге — не для каждого дает одинаковую реакцию (кто-то будет безучастно смотреть как Эпиктет, кто-то получать мазохистское удовольствие, кто-то испытает парадоксальную реакцию и т.д.). И даже тот факт, что процент нарушающих правила девиантов в разных экспериментах колеблется от 25% до 82% — не натолкнул исследователей ни на одну мысль или объясняющую гипотезу. Однако эти результаты вообще ставят под вопрос всякую норму (под которой молчаливо подразумевается соблюдение правил, а почему, кстати?): если в определенных условиях отклоняются от нормы 58, 69 или 82%, то разве девиацией не следует считать как раз правильное поведение?

Так как мы прочитываем сигналы мелких правонарушений? Ответ здесь сугубо индивидуальный. Конечно, добропорядочные гронингенцы, большую часть которых в детстве мама отругала за рисунки на обоях, улице или других неположенных местах, воспринимают разрисованную стену как «плохую», как «нарушение запрета». В то же время эти люди в массе своей вполне благостно относятся к деятельности, например, каких-нибудь мадоннари или других уличных художников. Я вот тоже провел пару экспериментов «в полях», в ходе которых наблюдал этот раскол в реакции людей. Хоть днем, хоть ночью для большинства человек с баллончиком краски в руках — вандал, но тот, кто прямо днем орудует на любой публичной стене кисточкой — уже не просто художник, но и филантроп. Так как рисунок на стене становится сообщением о нарушении запрета?

С одной стороны, человек действительно подражает другим — это один из важнейших инстинктов, сбои которого довольно редки (в отличие от инстинкта подражания, так называемые инстинкты выживания и продолжения рода — это довольно сложные программы, которые в силу сложности дают сбои много чаще). Отрицать этот аспект нельзя. Но с другой стороны — подражание опосредовано значениями (что плохо, что хорошо, что есть порядок, к чему вообще надо стремиться и т.д.), т.е. явным образом зависит от ценностей и привычек, формирующихся не только за счет простой реакции на среду/контекст.

Критическое возражение № 3.

Помимо того, что человек символическое существо, он также существо прагматичное. Для подавляющего большинства наших поступков в обычной жизни решающим фактором является личная выгода при малых рисках (речь идет о самом широком понимании выгоды). В связи с этим следует критично оценить и пример нью-йоркского метро — наиболее частый, если не единственный довод в пользу теории разбитых окон. В самом деле, в 70-80-е годы вагоны метро Нью-Йорка были сильно изрисованы, и там довольно часто происходили серьезные преступления. Но ведь в эти годы в метро не было ни копов, ни какой-нибудь серьезной внутренней службы безопасности, ни камер, ни тревожных кнопок. Так может их отсутствие вело к рисункам и серьезным преступлениям, а не чьи-то граффити провоцировали грабежи и нападения? Не нужно забывать, что в этот период так называемая «рейганомика» привела к серьезному сокращению расходов на социально значимые функции государства (бюджет метрополитена был сильно урезан, что отразилось как на штате работников, так и на обслуживании — вывозе мусора, дератизации, освещении и отоплении и т.п.) и к росту бедности, что в крупных городах довольно быстро приводит к увеличению преступности. Так что чудо, которое якобы совершили «борец с граффити» Дэвид Ганн и «ловец безбилетников» Уильям Браттон — это во многом умелый пиар на фоне повышения бюджетов метро и эффективного управления. Кроме того, современные исследования показывают, что у спада преступности в Нью-Йорке было как минимум два более серьезных фактора, нежели борьба с граффити, безбилетниками и сквозняками: демографическая динамика и социальная политика. На самом же деле жесткая борьба с мелкими правонарушениями не всегда дает сильный эффект (фактически, есть только один другой пример — современный Сингапур с запредельно суровыми наказаниями). В то время как ухоженные улицы европейских городов отнюдь не спасают от насилия мигрантов и социальных низов.

Более того, попытка свести все к четким правилам и регламентам скорее говорит о том, что энтропия в обществе уже накоплена и в той или иной форме проявится. Ведь помимо закона должен работать общественный контроль. Именно общественная оценка определенного поведения должна создать водораздел между потенциально опасным нарушением и несанкционированной деятельностью. Так, например, курить у бензоколонки или в метро — чревато серьезной угрозой, и окружающие должны вмешиваться, в то время как курение в подъезде или в своей машине — хотя может быть нарушением, но не требует реакции общества. В Европе, кстати, долгое время были чистые вагоны метро, поскольку просто не принято рисовать там (и я думаю, окружающие вполне могли одернуть такого «художника»). Однако теперь европейцы боятся какой-либо конфронтации с нарушителями (вряд ли француз сделает замечание группе арабов в метро, даже если оно оправдано) и предпочитают вызывать полицию. И это значит лишь то, что общество там переживает серьезный кризис.

Критическое возражение № 4.

Несмотря на то, что я считаю эту теорию скорее полезной, чем нет, по моему глубокому убеждению, ее нельзя использовать, не понимая всей ее ограниченности и неминуемой кривизны упрощенной трактовки. Чтобы увидеть неоднозначность теории можно рассмотреть несколько доведенных до логического конца выводов из нее.

Во-первых, согласно ТРО существует только один путь развития — от мелких правонарушений к крупным, т.е. мы либо занимаемся профилактикой и сдерживанием, либо несемся в адский ад. И таким образом, всякое конкретное тяжкое преступление может быть редуцировано к (кем-то иным) брошенному окурку или разбитому окну. Это не отменяет личного мотива, но заставляет серьезно пересмотреть соотношение внутренних и внешних факторов. И я даже готов согласиться, что для определенной доли людей внешние надындивидуальные факторы будут превалировать над индивидуальными. Проблема в том, что теория не видит разницы между нарушением правила (что бывает как по незнанию, так и в силу преобладания выгоды над санкцией) и преступлением, нарушением закона. Может в юридической практике между ними сложно провести грань (честно говоря, я не специалист), то в психоаналитической перспективе — между ними пропасть. Преступник — это сложивший паттерн поведения, который будет повторяться — может в мелких, а может и в серьезных правонарушениях, т.е. этот человек просто не умеет поступать иначе (т.к. не имеет внутреннего запрета). В то время как нарушение правила — может быть привычкой или реализацией желания, в т.ч. в виде вины, но всегда обусловлено отношением к внутреннему запрету (который реален для субъекта).

Во-вторых, данная теория не может в принципе объяснить, что считать энтропией в социуме, тем более что это вопрос интерпретации, а не объективных реалий. В самом деле, если брошенная бумажка — это не только мусор, но и задающее контекст сообщение (или хотя бы простой сигнал) типа «здесь мусорят», «здесь нарушают запрет» и т.д., то это ведь как раз уменьшение энтропии. Возникновение нового смысла, новых сообщений — это негэнтропийные процессы (так считал Клод Шенон), т.е. род самоорганизации; да и вообще любое действие — это нарушение застоя системы (так что «бросание бумажек» — это культурная деятельность, поддерживающая общество, а не разрушающая). Если же все–таки считать всякое нарушение правил энтропийным процессом, разрушающим порядок и структуру, то тогда не понятно как вообще существуют социумы. Они все должны деградировать, без какой-либо надежды на развитие. И кстати, возникает резонный вопрос: как может функционировать общество, не нарушающее правил, т.е. лишенное поддержки желания в законе и его нарушении?

В-третьих, в данной теории нет никакого пояснения или даже рабочей гипотезы о том, каков механизм воздействия контекста на поведение. Однако если эксплицировать предпосылки рассуждения, то выходит, что оценка контекста происходит нерефлексивно, скорее всего, бессознательно, а поведение меняется постепенно (чем дольше воздействие, тем сильнее эффект). С тем, что мы воспринимаем окружающие реалии большей частью бессознательно, я согласен; но что это за бессознательное? Иными словами, на что именно реагирует наше восприятие (на что оно реагирует — косвенный ответ на вопрос как оно устроено) — движимо ли оно инстинктами и естественными маркерами (цвет, запах, форма), или сигналами, или означающими, или, наконец, какими-то символами и архетипами? Вызывает сомнение также и вторая половина утверждения: откуда нам знать, что поведение меняется постепенно? На мой взгляд сознание дискретно, и большинство изменений фиксируются моментально и необратимо.

Каждый, кто задумывался об изменениях в своем поведении, знает, что только осознанное поведение, преодолевающее (или формирующее другую) привычку складывается постепенно. Но большая часть решений и побуждений возникают резко, причем не всегда согласно каким-то внешним условиям. Так что объяснение нарастанию беспорядка эта теория дать не может, т.к. не способна ответить на простой детский вопрос: «Почему мелкий беспорядок (мусор, битые окна, матерные надписи и т.п.) большинство людей ориентирует к нарушению других правил, но некоторых все же мотивирует не только соблюдать правила, но и восстанавливать порядок?». И сдается мне, что социологам для ответа на столь простой для здравого смысла вопрос, придется серьезно пересмотреть собственные основания. Вопрос в том способны ли они к тому.

Так и получается, что для разного рода специалистов от социальных наук битые окна и головы — это нормально. Простой факт, легко объясняемый их никчемными теориями. А вот нравственное и ответственное поведение — это неудобное исключение, портящее стройность их теорий. И потому не удивительно, что раз за разом, анализируя социальную ситуацию, мы обнаруживаем, что она ухудшилась. Мне кажется, за любые негативные социальные ситуации ответственность несут в том числе и те, кто эту ситуацию описывает. Их скепсис, пессимизм, зацикленность на фактах и данностях, неспособность к воображению, к измерению утопии — все это делает единственно возможным худшее. И отнюдь не какой-то вселенский закон подлости ведет к тому, что любой закон или запрет оборачивается ухудшениями и злоупотреблениями — это следствие наших голов, разбитых никчемными теориями и стереотипами.

P. S.: Незаконный спрей-арт на улицах городов, нарушение запретов на курение и употребление алкоголя в общественных местах, несанкционированное поведение (купание в запрещенных местах, лазанье по канализациям или крышам, хождение или отдых на газоне) и т.д. и т.п. — все это нисколько не угроза общественному порядку. Если это угроза, то значит и обществу, и порядку давно пришел конец. Отдавать почести или жертвы оставшимся на их месте трупам — не вижу смысла. Никакая система запретов не спасет общество, в котором сплошь живут потенциальные преступники — те, кто просто не понимает, почему то или это нельзя. Подобные вещи, конечно, следует регулировать и разумно ограничивать, но не запрещать драконовскими методами. Потому что одна из подобных мелочей является важным пунктом в чьей-то свободе, в чьем-то удовольствии. Запрет здесь лишь создаст неадекватно большую группу невротиков, стремящихся найти поддержку своего желания в слепом и никому не нужном нарушении. И соответственно вскоре возникнет другая группа — те, кого слишком сильно беспокоит наслаждение других, в силу чего они будут рьяно и неадекватно бдить, урезонивать и наказывать всех «нарушителей устоев». Человек для того, чтобы этически развиваться нуждается в праве на проступок, но пространство поступка и проступка лежит по ту сторону официальных запретов.