Конец 2014 года ознаменовался скоропостижным завершением многотрудной экранизации фэнтези Джона Рональда Толкина, которой более десяти лет был занят Питер Джексон. Следуя поэтике и морфологии сказки, где обычно герой и окружающий его мир переживают перерождение или нисхождение, режиссер трилогий «Властелин колец» и «Хоббит», вторя их литературному создателю, констатировал разложение мифологического сознания, его исход из западноевропейской культуры. Сказка как способ передачи новому поколению сакральной мудрости и знания иссякла. Тем не менее она как «вместилище» фантастической реальности, вольно сконструированной неким автором, все еще здравствует. Теперь уже степень мудрости, как и процентное соотношение «намека» и «лжи», всецело зависят от даровитости этого самого автора.

Например, фильм режиссера самой неудачной «серии» «Пиратов Карибского моря» Роба Маршалла «Чем дальше в лес», подаренный прокатчиками под Новый год, представляет собой вывернутую наизнанку сказку. Легендарные персонажи Красная шапочка, Золушка, гипотетические принцы, Ведьма и целый ряд других известных фантастических личностей встречаются в лесу, где их знакомые нам с детства судьбы пересекаются в единый сюжетный клубок — разные истории объединяются в одну, образуя некую вселенную, живущую по своим волшебным законам. Доведя все линии до «ожиданных» счастливых финалов Маршалл пускается в «рассказе» дальше, туда, где располагается то, что после «хэппи-энда», где кончается фантастическое и начинается реальное. Принц целует другую — преданную жену Пекаря, совсем недавно благодаря ведьминому колдовству заполучившую семейное счастье, а сейчас грезящую об альтернативе счастливого финала: «Дитя — для души, муж — для хозяйства. Принц — для всего остального».

«Чем дальше в лес» — вообще недетская сказка. Да, это экранизация известного в США мюзикла, поэтому все поют, кто-то лучше, кто-то невыносимо. Да, Маршалл заполучил прекрасную компанию художников, и все в этом лесном мире блестит и сверкает энергиями волшебства и тайны. Но даже мармеладный мир первой части полон дистанции, а где-то и сарказма к идеальным моделям социальных и межличностных отношений, предложенным старыми сказочными друзьями детства. Даже принцы (а их в фильме два), те, которые на белом коне обычно, представлены самовлюбленными кривляками. Маршалл выделил для их сеанса самолюбования отдельный гомерически смешной эпизод, где Крис Пайн (Золушкин Принц — на сегодня лучшая роль этого актера) и Билли Магнуссен сверкают улыбками, позируют как для гламурного журнала, брызгаются водой, всячески подчеркивая свою метросексуальную брутальность. «Чем дальше в лес» — это актерская удача не только Пайна, но и Эмили Блант, она вообще замечательная актриса, но здесь у нее много достойных сцен с великой дорониной-друбич американского кино Мэрил Стрип. И все–таки Язык деконструкции — самое интересное, что есть в фильме. Он предлагает забавную иронию, изредка пробивающую скучные песни-диалоги и, по большому счету, не самый интересный сюжет.

Еще одним переворотом «любимой сказки» отметился Тим Бёртон. Правда акт деконструкции он применил к себе как к режиссеру с уникальным стилем макабрической готики и как к самому почитаемому сказочнику всех «странных» детей и взрослых этого мира. Его «Большие глаза», посвященные невероятной истории прекрасной художницы Маргарет Кин, писавшей детей и женщин как неземных существ с темными блюдцеобразными глазами, на первый взгляд кажется его большой неудачей. Меньше всего от Бёртона ждешь добротного байопика, перетянутого ядовитыми красками и одномерной линейностью «диснеевщины», которым он всегда был противоположен своим радикальным дарованием (не зря там начинал). В фильме про портретистку (нежнейшая Эми Адамс) и ее предприимчивого мужа-афериста (в хорошем смысле мерзейший Кристоф Вальц) Бёртон различим выбором темы. В этом выборе и скрывается оборотная сторона этой «неудачи».

«Большие глаза» — очевидно, очень личное для него кино. Бёртон начинает его с самоцитации, с ядовито яркой улочки в стиле 50-х, с зачина, которым открывался мир «Эдварда руки-ножницы», одного из его самых успешных фильмов, ставшего наравне с «Битлджусом» визитной карточкой. Приближая художественный путь Кин к собственному опыту, он вначале как бы «поселяет» героиню в свой мир двадцатипятилетней давности. Более того, реальная Маргарет, тихая стильная старушка, присутствует в фильме на втором плане в одном из эпизодов: сидя на скамейке «наблюдает», как когда-то начиналась история ее таланта, преданного во имя любви.

Творческая судьба уникально радикального дарования Кин в каком-то смысле перекликается с непримиримой мрачностью свободного стиля Бёртона. Они оба ищут в бездне свет, они предлагают различить прекрасное там, где его сложнее всего обнаружить. В их художественном жесте — альтернатива общепринятому, они переворачивают реальность, чтобы проявить в ней чудо. Подлинный миф — отражение конкретного мира, гармонизированные механизмы устройства и «применения» этого мира. И как без таких проводников как Бёртон в повседневности разглядеть чудо, если не понимаешь ни одной сказки?