Оксана Кита родилась в 1991 году в Москве. Окончила факультет истории искусства РГГУ. Феминистка, участница различных феминистских проектов. Публикации на портале «Цирк-Олимп», в зине «Мы сделали это руками». Лонг-лист премии Аркадия Драгомощенко (2017).

Стихи Оксаны Кита — это предельно честное, интимное, нарочито наивное в своей искренности письмо, внутри которого тонкое политическое измерение, ставшее имманентностью всех окружающих вещей и практик, преломляется в самых неожиданных для нас местах. Здесь можно обнаружить my little pony land, иронично выступающий в качестве сладкой грезы двух как будто бы постпубертатных школьниц в мире мужчин, и артикулированное наслаждение аутоэротическими фантазиями о ребенке с едва различаемыми намеками на возможные политические импликации этого желания; спальные районы этой “страны Оз” расчерчиваются новыми картографиями, где их пространство совершает (иногда двойное) движение: территории происходящего означиваются несуществующими предикатами (как московский троллейбус В с его маршрутом, не меняя траектории, оказывается, с одной стороны, в “южноамериканском фильме”, с другой — почти у Варшавы, а где-то поблизости вовсе Серебряное Море, название аргентинского города), или, как в более ранних стихах: “в общежитии на Заречном я видела пантеру, но никому не сказала об этом”, а следом тонкий знак политического в этих нарочито эскапических странах без координат, обнаруживающих себя на кромке бытия и небытия: “Женщины, полощущие белье на фоне предгрозового неба <…> Они существовали задолго до олимпийских, синайских и всех остальных богов”. Это мир сверкает, раз за разом сам себя опровергая и расширяясь одновременно, не боясь наивности своих фантазий и фантазмов, своей мифологии, дорогой, подобно детской игрушке; поскольку они заведомо сложно размечены, обдуманы и расшиты как социально и политически имплицированные, — так, что нет нужды высказывать об этом прямо: только намеки, и вы либо улавливаете их, либо нет. Подборка, которая представлена сегодня, радикализует эти логики еще больше: в центре — фрагменты поэмы LIKE IN ONE OF THOSE SOUTH AMERICAN MOVIES, поражающего интимностью текста о первой большой любви, после разрыва которой лирическая героиня резко находит себя внутри зияния, но это зияние не пусто, как сам квантовый вакуум состоит из запутавшихся в нем частиц: мы обнаруживаем в ней кинематографические обломки былого мира и старые, переставшие работать нарративы (в первом тексте: фильм о лесбиянках, “где лесбиянки выглядят так, какими им хотелось бы видеть”), фантомные боли по любимому телу, с которым так и не удалось соединиться, но лишь, как в “Лесбийском теле” Виттиг, разодрать (но все равно “я ампутантка”), путешествия по стране двойного несуществования: как того, что было создано совместно, того, что заведомо не существовало (несуществование лесбиянок, двойное движение к стереотипу о “розовых пони” как намеренно радикализованному), и того, что теперь точно, фактически не существует: это путешествие платоновской, по сути, женщины из мифа “об андрогинах”, разделенной надвое, по материальному зиянию, и письмо, не боящееся этого признания, этой своей законченной любви: здесь было слияние. Здесь было разделение. Это не было мифом. Вот здесь — изнанка сечения. Где искать иное? И вопрос: но “если мы обе были связаны слиты воедино были были вместе продолжениями одна для другой ¿почему? скажи мне вся эта рана теперь ТОЛЬКО МОЯ”?

Лолита Агамалова

изнанка

под обоссанным ободком унитаза
— где сегодня ты прячешься, моя безразмерность?

нет нужды зафиксировать слово,

пока не почувствуешь себя чем-то страшным

мои детские самой-себе сказки на ночь
о прекрасных и юных созданиях,
которых
я изнасилую и уничтожу
только чтобы потом тоже стать ими

и испариться

я хочу очень многого
постоянно
растекаясь под взглядом желания
пытаюсь удержаться на цыпочках
прильнуть к его эластичным зрачкам

тление человеческого, раскрошившийся идеал гуманизма,

восторг всемогущества: я
и всполохи на внутренней стороне моих легких
пугают тебя этой ночью,

захлестнули изнанку сознания

череда наблюдений телесного
в декорациях гетеросексуальной механики,
вспышки чуждой эротики
необходимы лишь чтобы снова задаться вопросом:

что способна противопоставить
их невзрачная чувственность тем Событиям,
когда мы просто лежим и обнимаем друг друга?

этой нежностью можно питаться
растирать конечности мертвых
смотреть сквозь нее на увечья космических тел

и учиться новым улыбкам

что я вижу в твоих заостренных глазах,
— более странно, чем близость

когда ты улыбаешься,
ноябрь весь взрывается и расцветает,
и мне хочется взять тебя за руку

тихо и долго переживать очередное бессилие
восстающей любви

LIKE IN ONE OF THOSE SOUTH AMERICAN MOVIES [фрагменты поэмы]

забавно,

один из моих самых любимых фильмов снят в Аргентине
это черно-белый фильм 2002 года про двух лесбиянок
—— маргиналок, марксисток, воровок ——
этот фильм —— хотя и снятый мужчиной —— один из немногих, где
лесбиянки выглядят так, какими их хотелось бы видеть
(пусть они и насильницы и нарушительницы границ и киднэпперши и)
и я показываю и/ли советую его каждой, кто мне дорога

еще одна героиня этого фильма, которую крадут лесбиянки Мао и Ленин,
Марсия
никогда не видела моря
она живет в Буэнос-Айресе и никогда не видела моря

а на 24-ой минуте этого фильма она видит море впервые
и
это как поцеловать одноклассницу в последний день школы
как написать письмо, которое так давно должно быть написано
как понять, что настал этот день
и узнать, что в этом нет смысла
но очень много желания, как и во всем самом лучшем, что только бывает
однажды и ты смотрела этот фильм о печали:

TAN DE REPENTE
(ТАК ВНЕЗАПНО)

«внезапно» —— это важное слово

чтобы рассказать то, что я хочу рассказать

<…>

II

ты знаешь как это бывает:
любимая женщина — расширение тела, конечности одна для другой, ими цепляетесь за эту прогорклую жизнь, тянете в два раза больше рук-ног под дождливые небеса, засыпаете, путаясь
это длится так долго, что вы забываете, сколько вас на самом деле когда-то было
ампутация исчезновение предательство вероломство любимой ампутация
в недоумении тщишься обрести новые границы себя
чувствуя, что шевелишь пальцами несвоих ног где-то за океанами
как если бы отсидела конечность и больше не могла ее разбудить
так я трогала твою руку будто свою твое лицо гладила вся помещалась в твою кожу
как если бы все длинные бледные отростки моего тела взбунтовались против меня
если бы мой мозг видел чужими глазами
ампутация жестокая самоампутация любимой заставляет меня тянуться куда-то, где я не вижу больше опоры, где я не понимаю, как расположиться в пространстве так, чтобы меня не шатало от осознания своей целостности
я — ампутантка / но я ведь цела
¿чего же тогда я лишилась?
водоросли просят меня остаться
если мы обе были связаны слиты воедино были были вместе продолжениями одна для другой ¿почему? скажи мне вся эта рана теперь ТОЛЬКО МОЯ

ты никогда не поймешь, что я чувствую

¿ты находишь это смешным?

<…>

III

оттенки неназываемого, по ту сторону любви и привязанности, по ту
сторону ненависти и предательства вонзаются в новое/ в память/
повседневности

старыми родными/ уже чужими/ шагами подбираются к центру где будет

всяко больнее

неожиданными слезами произрастает моя кожа/ взрослеет моя нежность

таяние привычного в вакуумном леднике повседневности/ кровью плотью
маточными усилиями вытолкнуть боль/ не представляется актуальным

забывается голос/ глаза/ улыбка/ руки/ движения/ ¿так быстро?
только этот /¿бесчеловечный?/ последний взгляд и боль повторяются
запахом кофе в аэропорте Landvetter и красотой островов — мне
пришлось столкнуться одной — и вот они длятся

камнями мхами и ланями комнатой для двоих горой напротив окна ездой
вдоль стального честного моря признающего мою боль отвергающего мой
страх разговорами с кошкой и оправдавшими твое бегство прижалась к
бездне
ближе к извечному холоду так чтобы не отпускать и не избегнуть ее
словно мать не отпустит /еле/ недо-/ рожденное дитя

<…>

IV

еще не блевотина, но уже не еда — примерно так я себя и чувствовала

фиксируя свой распорядок дня за последние месяцы:
уныние/ боль боль/ощущение утраты оставленности/ разочарование/ ненависть/ярость/ изувеченные остатки любви и нежной привязанности/ меланхолия воспоминаний/ мазохистская ностальгия/ ненависть ненависть ярость/жажда мести/ ОЧЕНЬ МНОГО НЕНАВИСТИ/ нездоровая энергичность/ обида/ боль ОЧЕНЬ СИЛЬНАЯ БОЛЬ/ тоска/ равнодушная подавленность/ и снова по кругу

я —— пищевая метафора, пищевые отходы тоже нуждаются в тепле/ только что ела дешевую чесночную булку из нового круглосуточного супермаркета SPAR/ шла домой в темноте, опасаясь насилия/ еще вяленые помидоры, напоминающие раскрасневшиеся от желания или от ебли половые губы/ это все, что у меня есть на сегодня/ выброшенное за пределы любви и желания

miserable женщина:
дегуманизация, куски изничтоженной плоти, запах тоски
¿на что опереть свои чувства?

прекрасная ненависть

быть отвергнутой
лишиться близости за один день, зная что смерть ни при чем
рутинно собирать себя заново

ЕЩЕ НЕ БЛЕВОТИНА/ НО УЖЕ НЕ ЕДА

привет
это я
и ты больше совсем не кажешься мне хорошей

<…>

VIII

{Как кончается любовь? А что, разве она кончается?}

как сказала когда-то твоя сестра

многозначительно улыбаясь она сказала

она сказала

незаменимых нет

правда же, ?

нельзя /никого/ничего/ заменить никогда
не заменить /увы/к счастью/ тоже нельзя

параллельно произошедшему
в неразрывной иллюзии вечности

мы с тобой навсегда
вместе
едем в вонючем Волжанине
с большими пакетами
через муть заводского стекла
светит самое первое солнце
мы сидим одна против другой
я тебе улыбаюсь/я плачу

или влажностью ночи добираемся чьих-то домов на ночном

троллейбусе Б

ты берешь мою руку впервые на отрезке Варшава-Прага
этой нежностью
бесконечное множество раз

¿что такое: отпустить друг друга с любовью?

рыбка-крекер плывет-плывет-и-плывет

достигая той точки где ты превратилась в чудовище

когда просто закрыла глаза на то, что я — человек

потому я и сделаю карту, на которой размечу территорию языка любви, слов любви, которыми мы ласкали одна другую, твои пальцы на моем теле, твой язык внутри меня, оборачивается вокруг моих легких, те бесконечные россыпи слов, которые мы сочинили взамен постылых имен, тропы наших прогулок, деревья наших желаний, карьеры наших ссор, равнины нашей нежности, ущелья нашей близости, тайники наших писем, священные чащи моего доверия

одним днем уничтоженные
однажды я отправлюсь посмотреть на место где было искалечено мое
чувство
место, изгнавшее меня из райского сада
посмотрю
безразличие океана
у Серебряного Моря я оставлю тебе карту
ты найдешь выход

пройдя через всю эту боль по Морю Серебра

как в одном из этих южноамериканских фильмов

{ }

<…>

очертания {утраты} любви и времени

в полдень солнце стекает на крышу сарая, прямо на отрубленные яички нашего поросенка

я сижу, опустив голову, и зачеркиваю даты в самодельном календаре.
я жду тебя

каждый момент, когда тебя нет со мной рядом, я бесконечно тебя теряю

целую твою фотографию, произношу заклинание и прячу календарь под подушку. я иду писать за амбар, где благоухает теплота сопревшей мочи — моей, брата и наверное дядиной

писать за амбаром могут только мужчины и маленькие девочки, взрослые женщины такого не делают.
вот только бабушка иногда выходит со мной по ночам присесть у ступенек,
и в августе именно в эти моменты нам бывает так хорошо очевидна вселенная

пустота настигает после обеда, когда я нюхаю колени, думаю о том, как пахнут бедра бабушки за рваной ситцевой юбкой, и время идет очень медленно

моя тетя еще не вернулась с работы
моя мама в далеком городе
мой дед сворачивает самокрутку и страшно ругается матом
двор под моим окном раскрывается лужей крови зарезанной утром свиньи

после заката и ужина из картошки пюре и водянистых сарделек я сжимаю одеяло между ног, чтобы только забыть о мелодии из «Секретных материалов» и том, как много дней еще остается вычеркивать в календаре, прежде чем снова увижу тебя.
мне опять хочется писать, я боюсь, что дом раскрошится на части, если я не буду все сдерживать

когда ты в этот раз меня оставляешь, моя пизда теряет дар речи, и долгое время я думаю, что она мертва, но от страха даже не решаюсь проверить

я езжу на велосипеде, не ощущая беспокойства

по вечерам мне особенно хочется плакать, и я только и делаю, что разглядываю твою детскую фотографию, которая висит над столом.
ты — маленькая девочка-пионерка, создавшая меня — то, что невозможно представить

последние мушки кружат у фиалкового абажура

никто не играет со мной так, как ты, но ты больше не войдешь в наш класс, хотя все первые уроки я старательно об этом мечтаю

твоя мама решила так. я не могу этого понять, но вскоре нахожу себе другую тебя, которая тоже полюбит мои игры

на берегу реки во всем синем я слушаю грустную песню. тебя снова трахает твой старый друг, и похоже, что ритм вашей ебли — единственное, что сейчас существует в мире. он отзывается внутри меня новой горечью

двухвостки облепили уличное полотенце на иве. оранжевая луна восходит под всплески в тазах для мытья посуды с пожирневшими стенками.
во влажных канавах таятся мои мечты о том, как мы всегда будем вместе. ты и я

вот бы хоть раз оказаться по другую сторону, но снова и снова переживаю один и тот же пасмурный день, когда я рыдаю часами подряд после школы, а на прогулке одноклассник говорит мне: нет у тебя больше подруги.
пока ты целуешься со своим парнем

еще один день, когда ты мне ничего не напишешь. еще один день, когда все вокруг обвивается синим, пока я жду ответа, мэтчусь с непонятными женщинами

на следующий день за твоим отъездом бабушка сажает на цепь щенка, говорит, что он задавит цыплят. я верю ей ровно минуту, несу собаке конфеты и плачу, понимая, что мы больше не встретимся

этой ночью, укрывшись твоим одеялом, я не могу заставить себя пошевелиться.
погребена под запахом хвойного леса и улыбкой летучего мышонка

я была на другой стороне

положение солнца не вызывает доверия. младший брат меняет зубы и перестает быть младенцем. перламутровый попрыгунчик размером с куриное яйцо, потерянный в зарослях крапивы у развалин соседнего дома, на глазах становится древностью

без меня ты теряешь все свои привычные свойства, и я с трудом могу тебя узнавать.
как тот щенок на цепи

ты начинаешь нашу историю с обмана, и я не знаю, какое пространство мне надо придумать, чтобы его можно было вместить. но и с этим я справлюсь

как шоколадка, которую ты присылаешь мне, а бабушка прячет для брата

как деньги, которые я собирала в дешевой шкатулке, чтобы купить себе фотоаппарат, а их нашел и пропил отец

меня трясет и колотит от того, что я не могу до тебя дотянуться

во время звонка тебе я не выдерживаю и начинаю плакать, когда говорю об иголках и нитках. даже директор лагеря смотрит на меня с сочувствием

я мечтаю о тебе всю неделю, пока ты в отъезде. ты привозишь красивые черно-белые фото и рассказы о поцелуях с официантом-румыном

моим внутренним органам дали пощечину

ты умираешь внутри меня, это так страшно

как мне быть дальше?

вокруг семенников поросенка вьются сварливые мухи

ты не уснешь еще двое суток, но так мне и не напишешь

ты говоришь, что не понимаешь, что такое любовь

ты говоришь, что я монстр

ты говоришь, что ничего не чувствуешь

ты молчишь, заставляя меня теряться в догадках

ты говоришь, что скоро вернешься. ты исчезаешь навсегда
ты говоришь, что эти дни пролетят быстро

когда ты засыпаешь, то погружаешься в пространство бордового, где снова можешь увидеть мое лицо под руинами близости

я говорю, что раскрыла обман, и ты рассыпаешься.
ты будешь возвращаться ко мне до конца времени

однажды мой дядя выстрелил в кошку. я не знаю, попал ли, я не хочу узнавать
этот звук выстрела словно страх перед тем, от чего ты бежишь, чего так сильно желаешь

он проходит
может, даже быстрее чем вечность