Время в пространстве терапии
В обыденном представлении время имеет вполне очевидные характеристики. Для того, чтобы их описать, не нужно проделывать никакой мыслительной работы, достаточно просто отвести взгляд в сторону и получить доступ к образу, словно бы доставая из кармана предполагаемый там предмет. В этом представлении время линейно и однонаправленно — оно движется из прошлого в будущее, потому что если взглянуть назад, можно обнаружить пройденный путь в виде воспоминаний.
Можно сказать и по другому — время изливается из будущего в прошлое, а мы стоим, замурованные в цементный тазик настоящего и принимаем на грудь его тяжелые регулярные волны. Мы видим надвигающуюся волну и готовимся к ее приходу, затем, когда она перекатывается через нас, выпускаем зажатый между зубами воздух и прибавляем единицу к текущему счету. Мы хотим попасть в будущее, потому что думаем, будто там есть твердый берег.
В такой постановке вопроса неизбежно возникает следующая оппозиция — что является источником движения? Будущее ли вытекает из прошлого, либо же прошлое создает точку, в которое стремится будущее? С точки зрения здравого смысла даже пробная формулировка последнего предположения кажется громоздкой и нелепой. Это ощущение проходит, если говорить о времени не в физическом измерении, а в терминах развертывающейся психической реальности. Давайте для лучшей ориентировки в ситуации вспомним определение гештальта.
Гештальт это “форма в движении”, совокупность элементов, взаимодействие которых формирует системный феномен, который нельзя целиком вывести только из его компонентов. Гештальт это форма, вынесенная за скобки отношений. Другими словами, логика гештальта, которая отвечает за его развитие, присутствует в настоящем, тогда как его “завершение” находится в потенциальном будущем. Чтобы ее понять, нам нужно прийти к завершению гештальта, то есть путь, который мы прошли, может быть схвачен только ретроспективно. Однако для того, чтобы это стало возможно, мы должны допустить наличие этой логики в настоящем. Допустить и довериться ей, не понимая — ибо понимание возникает после того, как в нем уже нет особой нужды — поэтому развертывание гештальта нельзя ускорить или усилить, ему можно только не мешать.
В ситуации “здесь-и-сейчас” гештальт присутствует целиком. Это значит, что время в психической реальности течет задом наперед. Будущее определяет то, каким оказывается наше настоящее. Представьте себе видеопленку, запущенную в обратном направлении, на которую снят кувшин, падающий на пол. Осколки, лежащие на полу, поднимаются в воздух и собираются в предмет так, словно бы хорошо знают свое место. Знание об этом месте возникает ровно в тот момент, когда кувшин разбивается. До этого, пока посудина стоит на полке, подобный вопрос даже не может быть задан. В нашей психической реальности целостный опыт манифестируется в расщепленном, фрагментированном и распавшемся на куски виде и психика собирается вокруг этой попытки запустить внутреннее время в обратном направлении.
Эта метафора прекрасно прослеживается в ходе терапевтической работы. Мы знаем, что психика это результат отношений, а мышление — форма переживания отсутствия объекта. Симптом клиента сначала выглядит как фраза, сказанная на незнакомом языке или с такой интонацией, когда нельзя разобрать ее начало и конец, грамматическую структуру и знаки пунктуации. Ее хочется повторять до тех пор, пока в ней не появится адресат. Соответственно, психика разворачивается в сторону будущих отношений, в которых можно себя выразить. Незаконченное предложение стремится к полноте высказывания. Паутина речи плетется с периферии, шаг за шагом приближаясь к своему смысловому центру, откуда можно бросить взгляд на завершенное выражение. Клиент говорит кусками текста, который ему непонятен, поскольку смысл открывается задним числом, после прохождения всего лабиринта из метафор, пропусков, странных ассоциаций и пересечений.
Возникает ощущение, будто рот, которым я говорю из позиции клиента, принадлежит не мне, а
Это удивительный парадокс. В обыденном представлении мы полагаем, что пункт Б находится на конце отрезка, проведенного из пункта А.То есть мы знаем, откуда идем и что будет в конце этого движения. В пространстве психического мы можем понять откуда пришли, только находясь там, где мы есть, и собственно, нам не так важно, откуда мы приходим, сколько то, где сейчас себя обнаруживаем. Если мы этого не делаем, наше прошлое влияет на наше настоящее, как это описано в обычном представлении о причинах и следствии. Если мы совершаем этот поворот вокруг оси времени, наше настоящее начинает определять прошлое. Разумеется, прошлое психическое, а не фактическое. Собственно, в терапии мы как раз переводим время из измерения исторического в измерение психического, переходя от событий к представлениям о них.
Терапевтическая ситуация в некотором смысле представляет из себя разрыв в ткани времени — посреди исторического времени, которое течет из прошлого в будущее, где конец сессии неизбежен, мы создаем ситуацию обратного движения — будущее течет в прошлое, и тем самым его формирует. Настоящее как субъективное переживание, тоже, в своем роде, является разрывом между будущим и прошлым. Ни в том, ни в другом времени нет последовательности — прошлое это одновременно все, что было с нами, будущее — все, в чем мы продолжаемся. Все, что было — есть, все, что есть — будет. Только в настоящем появляется движение — мы распаковываем архив будущего, перебираем его элементы и запаковываем его обратно в прошлое, но уже как то по другому.
Прошлое в терапевтической перспективе является величиной изменчивой, а не насильно данной. Мы не пытаемся определить, какой прошлое было вначале того субъекта, который находится перед нами; мы пытаемся обнаружить здесь, в настоящем, субъекта другого прошлого. Настоящее это место, в котором происходит пересечение всех дорог, это метафизический перекресток, на котором можно загадывать желания. Настоящее это место с другой экзистенциальной плотностью и поэтому оси прошедшего и будущего не переходят друг в друга напрямую, а преломляются, меняя свою траекторию. Разумеется, это повышенная плотность создается в терапевтических отношениях, за счет концентрации осознанности и внимательности.
Мне не можем изменить свое прошлое, но можем собрать себя в настоящем так, как если бы прошлое у нас было другое. Это ответ на часто задаваемый вопрос о том, что является пределом для изменений в ходе терапии. Клиенты часто упираются в свое прошлое, как в тупик, который можно пройти, только вернувшись в него и прожив заново, что по ряду причин нереально. И тогда они остаются заложниками необратимости, объясняя свое состояние прошлым опытом и приковывая себя к этой линии вероятности. Терапия предлагает иную альтернативу — опираться на будущее, а не на прошлое, предполагая, что наше текущее состояние определяется будущим, которое мы выбираем, а не прошлым, которое выбирает нас.
Настоящее это постскриптум прошлого, это некоторое добавление к описанию истории, которое не просто дополняет его второстепенной деталью или комментирует невнятный пассаж, но целиком меняет его смысл и задает новую траекторию для развития сюжета. Настоящее, взывая к будущему, изменяет смысл прошедшего. Или другими словами из настоящего мы конструируем будущее, которое меняет наше прошлое.
Отвечая на вопрос, заданный в начале текста — является ли будущее следствием прошлого или же прошлое вытекает из настоящего — мы можем сказать, что совершенно не важно устанавливать эту исходную точку. Не существенно, что является источником для своего продолжения — настоящее или будущее. Важно то, что между этими состояниями — в настоящем — нарушается их прямая выводимость одного из другого. Будущее эквивалентно прошлому, если к этому не прилагать никаких усилий. Точно также события внешнего мира становятся эквивалентны внутренним процессам, если не создавать между ними символическую прослойку. Клиент может быть либо захвачен своим прошлым, либо строить с ним отношения как с некоторой возможностью или вариантом интерпретации, как если бы “это могло быть”. Нас не интересует историческая достоверность, а только то, насколько точно интерпретация отражает текущее состояние. Мы постигаем прошлое не из прошлого, в виде воспоминаний, а из настоящего, через углублений знаний о себе, потому что прошлое это продолжение настоящего.
Подобное отношение не означает отрицание своего прошлого. Скорее, мы оставляем ему право оставаться прошедшим, то есть не актуальным, а не диктовать то, каким должно быть будущее. Соответственно, психотерапия становится тем специально организованным процессом, который отменяет детерминированность будущего прошлым и вводит в измерение настоящего состояние хаотического равновесия, выход из которого может привести к формированию новой версии происходящего.
Прошлое возникает там, где отсутствует мышление. Прошлое утверждает собой некоторую истину, тогда как на самом деле она всякий раз заново конструируется в настоящем. Каждая сессия это возможность сказать о себе что-то такое, что было неизвестно ранее. Символизация довербальных ощущений в присутствии терапевта означает выражение своего экзистенциального бытия в некоторое сущее, форма которого не была определена ничем, кроме этой отчаянной попытки. Будущее создается усилием в настоящем.
Из всего этого можно сделать несколько выводов. Во-первых, прошлое имеет очень небольшое отношение к достоверности, поскольку целиком разворачивается в воображаемом пространстве. Прошлое как субъективный феномен, является частью настоящего и поэтому оно подчинено тому, как складываются переживания себя “здесь-и-сейчас”. Речь здесь идет не об исторических фактах (хотя и о них тоже), а, в большей степени, о значениях, которые им придаются. Чаще всего эти значения касаются представлений о влиянии прошлого на будущее и необратимости эффекта прошлых событий в настоящем моменте. Наше прошлое оказывается таковым, потому что вектор настоящего именно таким и только таким образом возделывает поле бессознательных представлений, создавая из него образ, который дается нам в виде воспоминаний. Мы получаем в наследие из прошлого всего лишь способ его конструировать, а не план, согласно которому будет строиться наше будущее.
Во-вторых, смысл настоящего определяется тем, в какой степени оно оказывается частью будущего, как развертывающегося во времени проекта, а не прошлого, как символа необратимости, которое повторяется раз за разом и нуждается в окончательном разрешении. Вовлеченность в повторение означает, что клиент пытается достичь удовлетворения неосуществимым путем, то есть решить прошлую задачу способами, которых больше не существует. Это напоминает желание надеть брюки, из которых давно и очевидно вырос. Чтобы повторения прекратились, нам нужно впустить в свою жизнь что то другое, пока еще не существующее, помня о том, что ничего лишнего появиться попросту не может, поскольку оно кажется таковым лишь до тех пор, пока картинка не станет полной, при взгляде на нее из будущего. Симптом остается “неизлечим”, если он мыслится как наследием прошлого, и наоборот, избавление от него происходит путем включения его в смысловую парадигму будущего.
И наконец, в-третьих, будущее не выводимо из прошлого, поскольку течение времени прерывается в настоящем и стало быть этот разрыв, который необходимо преодолеть, создает освобождение от детерминизма, поскольку смысл истории определяется не ее началом, а тем местом, где она заканчивается. Будущее определяет значение того, что с нами происходит сейчас и это уже некотором образом устремлено в будущее и прописано там и ждет своего часа, чтобы явить себя в виде понимания. Поэтому мы ищем в будущем место тому, что переживаем сейчас как настоящее.
