Туалет и душ в одном месте, в конце коридора, общий на всех. Иду писать. У двери в эту комнату стоит женщина со стеклянным злым взглядом. Стоит, смотрит прямо, смотрит сквозь меня. В руках крепко сжимает полотенце, будто это самое важное во вселенной, будто она автостопщик Форд Префект. Только не такая милая как он. В тот момент, когда мой корабль поравнялся с этой женщиной, она стала говорить. Мне, но не мне, говорить сквозь меня без пауз интонаций быстро сквозь зубы, — Что за черт как так можно сколько же в душе торчать час торчать в душе что там делать можно час! — меня передернуло. Как будто прокляла. Я вошла в кабинку. Закрылась. Не телепортировалась. Где начала, там и закончила. Вышла из кабинки. Женщина стояла не сдвинувшись. Не телепортировалась тоже.

Возвращаюсь в палату. Все молчат, лежат на своих кроватях, только та что ворчит всегда, вещает, — Когда в туалете подмываешься сквозит! Нашего доктора не видно. Вот тот что напротив хороший. Маленький который. Он появляется. Да и помыли бы здесь! Уборщиц понять можно! Убирать за больными. — поток ее недовольства прервала медсестра. Пришла с градусниками. Всем вручила, ушла. Женщина продолжает, — И вы все знали что нельзя укутываться с таким диагнозам! Вас привезли раньше меня! Я вчера укутывалась, а вы ничего мне не сказали! Вот помру! На вашей совести будет! Это надо же не сказали а! Видели ведь! Видели что я на себя всю одежду свою надела! Как так можно! На вашей совести! На вашей! — вернулась медсестра, женщина заткнулась. По очереди забрала у всех градусники, записала температуру на бумажке. — Так, тридцать восемь, — взяла у молоденькой девушки, а у вас, — забрала у женщины, — Тридцать пять. — Тридцать пять — начала она снова, — Это лучше чем тридцать восемь. Да же? — обратилась к медсестре, которая тем временем забрала у меня и пошла к двери, не слушая ворчливую злую женщину. Закрыла дверь. — Это лучше чем тридцать восемь! — повторила она закрытой двери.

После медсестры в палату ввалилась делегация врачей. Штук семь, восемь. Они подходили к кровати каждого, смотрели на него и слушали отчет лечащего врача. Иногда вставляли слова, иногда шептались между собой, иногда головами кивали. Отвратительное чувство. Как в зоопарке. Стоят, смотрят, говорят о тебе в третьем лице. Я решила не обращать на них внимания. Сижу, в книжку смотрю. Не читаю. Читала до этого, а здесь концентрация ушла, поэтому делаю вид. Внутри негодование. Слышу, один из врачей говорит, — Смотрите на нее, сидит глаза прячет. — я не выдерживаю, поднимаю взгляд и отвечаю, — Не прячу! — удивилась звучанию своего голоса. Как из–под плиты могильной. Глубокий, низкий, жесткий. Этот пингвин потупился и они свалили. Свалили конечно не поэтому. Просто моя кровать у двери и она последняя по часовой стрелке. На мне осмотр всегда заканчивается. Многие думают что лучшее место — место у окна. Но это ошибка. Лучшее место у двери, потому что ближе к свободе.

А толстушку ту милую, зовут Катя. Хорошая она. Тоже курит. Показала мне тайную лестницу, где можно это делать. Ходим теперь с ней туда.

Молоденькую, у которой всегда высокая температура и которая нашла дальних родственников умершей бабушки, зовут Юля. Тоже норм.

Всех остальных сегодня, к счастью, выписали. Мы остались втроем. И как-то дышать стало легче. Буквально. Идем с Катей по коридору, из туалета выходит дед. Приятный, чистый, расчесанный. Идет мимо, смотрит на нас, говорит, — Если серанули, надо убирать! Что за свиньи! Обосрать унитаз и уйти! Я не вам девочки! — продолжает он не смягчая железной интонации и не останавливаясь. — Я не знаю кто так сделал! Ужас! Надо не только жопу свою подтирать! Смыть тоже надо! Свиньи! — голос его утих вместе с ним по мере удаления. Мы с Катей улыбнулись и пошли на лестницу. Я пришла к выводу, что в этом месте все вот так мимоходом выговариваются, потому что никто здесь никого не слушает, никто на вопросы не отвечает и потому что любви тут маловато.

Ну и вечером иду курить. Открываю дверь на лестницу, захожу. Темно, вижу два уголька сигаретных. — Ой! — сказал женский голос, — Напугали! — Извините, — успела ответить я и дверь распахнулась, чуть не заехав мне по затылку. На пороге стояла медсестра с ведром и тряпкой. — Это что тут?! Нельзя курить! — орет. Сразу орет. То есть без разгона. — А ну пошли отсюда! Быстро! — а потом взгляд ее упал на пол, мой подтянулся за ним. Там было грязно. Громкость крика повысилась, — Грязь тоскаете! А я мою! Пошли отсюда! — ну я и пошла. Те два уголька видимо тоже. Я не стала оборачиваться, смотреть кто там был. Чтобы не знать тех, кого я спалила неспециально и кто теперь меня ненавидит. — Лечащему врачу все расскажу! — крикнула медсестра в догонку. Как в школе. И что он сделает? В угол поставит? Родителей вызовет? Странный рычаг давления.

Ночь. Не могу уснуть, иду курить снова. Дверь на лестницу заставлена тумбами. Я толкаю дверь, перелезаю через тумбу, закрываю, курю наслаждаюсь. Эта дверь курительная находится в конце коридора, до нее — дверь в туалет, а туда дальше палаты и стол с медсестрой. Поэтому когда мы ходим курить, чтобы не палиться, оставляем туалетную дверь открытой. Она работает в качестве щита. Так я и сделала, но когда вынырнула, дверь в туалет была закрыта. Тут блин тумбы-препятствия. И никак быстро незамеченно не выскочить. Стою. Время три утра, в этом лестничном тамбуре холодно. А там еще ночное заселение началось. Собралось несколько медсестер и пострадавший. Оформляют его в палату, документы подписывают. Надолго. Стою, думаю что делать, иногда приоткрываю дверь и чуть-чуть выглядываю. Прошло минут десять, я замерзла, подумала что надо сделать марш бросок. Постараться с кошачьей ловкостью сигануть через тумбу и дальше сориентироваться по обстоятельствам. Приготовилась к прыжку, настроилась, тут из нашей палаты выходит Катя. Идет такая смешная сонная в туалет. Я ей шепотом — Катя, Катя. — она поморщилась, ничего не поняла, пошла писать. Пописала, я услышала смыв воды, напряглась, жду. Только показался носок ее левой ноги, я снова зашипела — Катя! Катя! Дверь! Дверь! — Катя остановилась, огляделась вокруг. — Катя! Дверь! Дверь блять! Катя! — тут ее глаза будто включились, я увидела что она распознала меня как субъект. Катя приоткрыла туалетную дверь, а я быстро стала преодолевать тумбовые препятствия. Товарищ же мой боевой в это время стал расхаживать туда-сюда по коридору и кашлять. Я быстро все сделала, закрыда дверь и мы вместе направились в палату. Операция прошла успешно. — Спасибо Катя, — шептала ей, — Спасла товарища от двойки!