Автобиографическая повесть с элементами вымысла, поэзии и философичных парадоксов.

Внимание! Вероятность присутствия нецензурной лексики, а так же грамматических, пунктуационных и стилистических ошибок — 1 к 2.

III

Искусство, как частное, это чистой воды анархия. Путь от задумки до конечного результата обусловлен не систематизированной свободой. Абсолютная свобода выбора идеи, варианта реализации, действия, ответственности. Породистая анархия, такое настоящее творчество. Но как только движущим фактором творческой активности становится утилитарно — развлекательный характер, как только творчество начинает иметь заведомо фиксированный денежный эквивалент, как только появляется мотивирующая стоимость, золотые нити на гуслях Вселенной рвутся, раня хлёсткими и глубокими порезами рыхлую плоскость рыла предателя. Ремесло, ручная работа, чистота помысла, каскады вариаций и всепоглощающая свобода — это истинная божественная анархия, это истинное искусство. Не стесняйся и ты признать себя художником!

Licentia poetica. Я знаю секрет их их почему они канули. Слушайте. Licentia poetica. Литература кощунственна, бронь души заранее другим кем-то. Луна отдаётся небу с пафосом, как привокзальная, но валютная шлюха. Когда рождаешься. Эакуляция смыслов — безглазым да безухим… Из слов ватных троятся аксиомы последующих действий. Мозг обволакивают реальности слизи. Пустышки шлюх быстро забывают кошельков языки.

Чёрные ленты вплетали в косы вдовы девственницам.

Лики праотцов перед лицом глянцем.

Петли — веревок концам.

«Богам и сукам — слёзы!» — Из кустов слышны крики.

Сквозь дырки в небе, ночью, пьют свет горький

Духи, кусают в щёки да заламывают руки…

Ангелов следы серой пылью на снегу рассыпаны.

Я знаю секрет их!

Осколки звёзд меняли на камни;

Рвали на груди атласные ткани;

Добились, чтобы слышали, услышали.

Увы, но не поняли.

Выходов небыло, вот и канули.

Элюар подстрекает пройти путь в слезах,

Чехов ставит на место. Licentia poetica.

Лепит как тесто переживания, мысли.

Хотя, уже и запачкан завтра.

Хотя, уже и метроном сбился.

На глаз, 33 круга вокруг Солнца.

Взгляды солидарно — сопутствующих

Заставляли верить в цикличность происходящего.

Ключи от мира, походу, работы Боша раннего.

Свобода в том, что нет ни гроша.

Искренность Фауста в том, что продажна душа.

Я знаю секрет их!

Осколки звёзд меняли на камни ораторы,

Рвали на груди атласные ткани;

Добились, чтобы слышали, услышали.

Увы, но не поняли. Вот почему канули.

Licentia poetica.

P. S.

Поэту по темени раскалённым камнем из космоса.

Все требуют очищения да прощения. Зачем же?

Если в итоге станешь тем же

Жалким животным безрассудным, что и время,

Пожирающим твою плоть на разлетающемся в пыль круге.

12.15.13.1.11.

_______

(лат.) Поэтическая вольность.

Плечом в плечо

Я ушёл из центра, потому что под вечер, сейчас около 6 часов после полудня, движение на улицах Дублина становится очень интенсивным. Они преимущественно узкие и энергичный трафик пешеходов и автомобилей в сумме начинает немного напрягать. К тому же выпил вина после обеда, слегка пошатывает, расслабленный, а большое количество людей, в паре с подтухшим соком виноградной плоти, на узких тротуарах чревато столкновением плечо в плечо, не потому что я задира, просто в своих мыслях блуждаю, и взгляд, бывает, не поднимаю. Как следствие — новое знакомство, а сейчас хотелось бы обойтись без вербальных контактов. При всём к вам уважении, жители планеты Земля.

И взмолилась толпа бесталанная —

Эта серая масса бездушная,-

Чтоб сказал он им самое главное,

И открыл он им самое нужное.

И, забыв все отчаянья прежние,

На своё место всё стало снова:

Он сказал им три са<мые> нежные

И давно позабытые <слова>.

В. Высоцкий

Это и была причина, по которой я ушёл. На хуй можно послать не проронив ни слова. Странная история, подумал я, у меня по жизни в основном так: или те, кого я люблю, уходят от меня, или те, кто любит меня, остаются мной покинутыми. Как и у всех, наверное, ничего нового. И тогда тоже 20 декабря 2017 года от рождества Христова, в год сотый после великой октябрьской революции, чёрт бы её побрал, я направился в сторону, где находится Национальный Музей Печати, бесплатный. Я был в нём накануне, то есть в состоянии алкогольного опьянения; по предварительному сговору самого с собой. Мной было принято решение совершить культурно-образовательный рецидив. Каюсь, каюсь, каюсь! А вокруг на улице никого, знаю что делаю. Если у слова музей есть приставка национальный, я конечно все не проверял, но те, которые мне встречались, они бесплатные. А там, где всё платное — много магазинов, фонариков, звуков, народу всегда пруд пруди. Очевидно, мух тянет на сахар.

Вспомнилось и вздрогнул

Один раз с Максом ехал на большом чёрном автомобиле по пустому едва начинавшемуся серпантину. В бошке мелькнуло тогда: нет ничего лучше наполированного Митцубиси Паджеро; раннего весеннего утра; светящегося абриса Кавказского хребта в лобовом окне на голубом фоне; поднятого воротника свеже выглаженного поло Хаккет; холодного ждаза; круиз контроля на полтиннике; сытого брюха; дорогого парфюма; полного бака; солнцезащитных очков; тотального равнодушия; плотной котлеты в заднем кармане бежевых скам-штанов; холодной литрушки газировки Перье под правым локтем, обязательно в стекле, и уверенности, что ты прошёл только четверть пути в свои плюс — минус двадцать пять, потому что — век живи-век учись.

Тихо приветствую мудрость любезной природы —

Ловкой рукою она ярлыки налепляет:

Даже слепой различит, что серна, свинья и гиена

Так и должны были быть — серной, свиньей и гиеной.

С. Чёрный

Если смотреть в перспективу витиеватого дорожного полотна, по которому мы двигались. На уровне метра над капотом, с едва различимой погрешностью статики из кадра в кадр: слегка заваливаясь то в право, то в лево, то подскакивая, то проседая — застыл коричневый квадрат. Объект по центру перекрывал на треть наше поле видимости. Вертикально по середине фигуру разрезала чёрная линия стыка дверных панелей. Менялись только цвета и формы вокруг тыльной стенки контейнера, фон вокруг мягко переливался домами, деревьями, скальными породами, дорожными знаками, облаками, заборами, обрывами, припаркованными автомобилями, рекламными билбордами, обочинами, заборами, домами, скальными породами, обрывами, облаками… Наш автомобиль, дистанцировавшись на безопасное расстояние от карего штампа Казимирова, долговязо шёл за многотонным грузовиком. В связке мы проезжали очередной небольшой населённый пункт. Обгонять фуру по встречной полосе не было ни желания, ни возможности. Неожиданно, с правой стороны, из–за кулисы нарастающего одноэтажного частного дома, выскочила собака. Обычная дворовая собака, ничейная, каких несчётное количество, окраса обыденного, в холке животное, примерно, по колено. Её болтающиеся груди были налиты соком жизни, выглядело это правда не так романтично, как звучит на бумаге. Двигалось существо самоуверенно, безучастно к окружающему, горделиво, быстро перебирая непропорциональными к размеру туловища лапами, перпендикулярно дороге, но учитывая наше движение вперёд, оголтелое существо приближалось резко по диагонали. Часто бывает у свободы (в мирное время) есть цена — смерть, если имя свободы — глупость. Время как будто бы встало. Собаку словно магнитом затянуло под грузовик. И в просвете между асфальтом и дном массивной машины её тело начало неистово швырять, разрывать, крутить, неестественно архитектуре скелета выворачивать, раскатывать колбаской, нагружать и высвобождать, кульбитить и морталить, перемалывать, колотить, продавливать, центрефужить. Действо продолжалось какие-то секунды, не больше трёх. В этот момент, параллельно происходящему, вслед за жертвой трагических обстоятельств, на обочину выскочила вереница щенков. При виде происходящего их заморозило в метре от дороги. Пауза. Несколько секунд спустя, разгорячённое и изнасилованное объятиями отечественного автомобилестроения и росавтодора тело замерло по центру нашей полосы. Как точка в конце умело сложенной строки, жестокой средневековой готической поэзии. Той поэзии, которая по ряду причин не сохранила памятников для наших современников, но, без сомнения, существовала. Мы остановились в нескольких метрах от тела. Открывающаяся дверь резко, как неумелый диск-жокей, топорно свела две не коррелирующие композиции — покой внутри салона и экспрессию вовне. Выводок заорал во все пять глоток, грязный полифонический фальцет пронизывал ласкающую тишину утра, так же жестоко и бездарно, как только что металическое чудовище растерзало тело родителя. Вышли, осмотрели обезображенное животное, креститься не стали, но перекинулись взглядами. Убийца медленно скрывался за очередным поворотом, он даже не заметил что произошло. На миг меня выплеснуло из контекста происходящего беспристрастной меланхолией. Вокруг была весна, и, казалось, уже не скулят навсегда покинутые тупой сукой щенки, а поют агнелы. Весна, которая бывает единично в жизни каждого, но много-много-много раз. Лёгким кивком указал на машину и мы вернулись в салон, оставив тело без дальнейшего внимания; продолжили свой путь, стартуя зацепив передним левым колесом разделительную полосу.

Каждый день божественный промысел, красота жизни подвергается вивисекции. Нагая мощь, освежёванная только что на наших глазах самым не самым гуманным способом, почему-то не впечатлила меня на столько, чтобы вызвать горькое чувство утраты и горечи, сожаления и сострадания. Во мне сработала рефлекторная логика стороннего наблюдателя: у каждой причины есть следствие и наоборот, именно это и называется карма. И как показывает жизнеток, ужасное последствие имеет причину, в первую голову, — безалаберная глупость. Испугало меня отсутствие какого-либо наличия эмоций от происшедшего, ранее со мной того никогда не было. Есть мнение, что с возрастом сердце человека черствеет, именно тогда я прочувствовал, что взрослею. Паршивое это чувство.

Продолжение следует…

авт. Макс Ломак

2018 год / Москва