Политический язык православных в России
О том, как православные доносят свою политическую позицию до светского общества и своих единоверцев, — в материале Оксаны Куропаткиной.
Оксана Куропаткина,
Каждое религиозное сообщество создает свой особый язык. Этот язык не только отражает коллективный и индивидуальный религиозный опыт, но и оценивает «светский» мир с религиозной точки зрения. Самые яркие и идеологические оценки получает политическая сфера, в которой борьба идей и личностей может рассматриваться верующими людьми как арена борьбы добра и зла, где каждому необходимо занять свое место и убедить в правильности и богоугодности своей позиции всех остальных — в том числе и тех, кто не относится к данному религиозному сообществу. Таким образом, перед политическим языком религиозных общностей стоят две задачи: 1) быть адекватным своей конфессиональной среде и отражать ее ценности; 2) быть понятным и убедительным для светского общества.
В этой связи интересно рассмотреть способ говорения о политическом — политический язык — самой крупной религиозной общности в России — православных. Речь идет о типичных словах-маркерах и оборотах, употребляемых религиозными публицистами, о новых смысловых рядах и определениях, синонимах и антонимах, новых дериватах (словообразовательных конструкциях), перифрастике и т.д.
Создание религиозного политического языка — дело очень трудоемкое, которое требует длительного времени. Политический язык, скажем, американских протестантов, который непрерывно складывался с XVII века, — тому явное подтверждение. В России в последние двадцать лет произошли столь существенные изменения, что традиция политического языка православных, которая была в Российской империи и СССР, оказалась неадекватной новым реалиям. Церковь перестала быть как господствующей, так и гонимой, живет в совсем иной политической системе, чем когда-либо в ее истории.
Анализ политического языка православных проводится на примере политических событий 2011-2012 годов, вызвавших бурное обсуждение и в светском, и в религиозном обществе: митинги оппозиции, выборы президента, дело Pussy Riot, «закон Димы Яковлева» — и сопутствующее этим темам обсуждение фигуры Сталина. Материалом для анализа служат более 1100 статей религиозных публицистов на сайтах «Православие и мир», «Русская народная линия», «Русская линия», «Радонеж», «Православие.ру», «Портал-Кредо.ру» и некоторых других, которые были опубликованы с декабря 2011 года по июнь 2013 года (время спада интереса к обозначенным темам). Для подсчета наиболее частотных слов использовалась программа wordle.net. Вот как, например, выглядит «карта» наиболее частотных слов в православном дискурсе:
Однако отметим, что
политический язык православных неоднороден, как и сама православная среда. Очень условно можно обозначить три ее кластера: «консервативный», «либеральный» и «официальный».
(«Карта» слов, наиболее характерных для каждого из этих дискурсов, будет дана ниже). «Консерваторы» выступают против внутрицерковных реформ, поддерживают действующую власть, хотя и критикуют ее, и являются сторонниками «сильного государства». «Либералы» считают внутрицерковные реформы необходимыми, крайне критичны к действующей власти и выступают за ее смену; главная политическая ценность для них — свобода личности и защита ее прав. Сразу отметим, что и у «консерваторов», и у «либералов» все эти позиции могут быть с рядом оговорок и уточнений. «Официальные» — это представители РПЦ (прежде всего — о. Всеволод Чаплин), которые озвучивают в СМИ официальную позицию церкви. Как правило, эта позиция близка к «консервативной», но более конъюнктурна по отношению к власти и часто более расплывчата.
Итак, посмотрим, как три эти дискурса православных реагировали на некоторые ключевые темы общественно-политической жизни.
Сталин
Политический язык прежде всего «оформляет» рефлексию о природе и действиях власти. Разговор о власти тесно сопряжен с темой Сталина. Православным, так же, как и светским людям, интересна не столько сама историческая личность, сколько ее символическое значение. Споры о Сталине разгораются во время обострения политической ситуации. Политический сезон 2011/2012 не стал исключением.
У «консерваторов» со Сталиным связано несколько новых смысловых рядов. Прежде всего — «империя», «наша история», «неоднозначность». Сталин построил заново империю, разрушенную, по мнению верующих, большевиками; он — неотъемлемая часть отечественной истории и национального самосознания; хотя бы поэтому он — «неоднозначная» и «сложная» фигура, о которой только «либералы», враги России, и неумеренные «советские» патриоты судят односторонне.
Имя Сталина связано с Александром Невским, Дмитрием Донским, Иваном Грозным, Петром Первым (особенно с последним) — как и они, Сталин был государственником, часто бывал неоправданно жесток со своим же населением, но защищал страну от врагов, поэтому «вождь» вполне вписывается в традиции русской государственности.
Существует и еще один смысловой ряд, связанный с «Промыслом». Сталин воспринимается как фигура, не только попущенная божественным провидением, но и специально предназначенная и использованная Богом для спасения страны. Прежде всего — для ведения войны и для Победы. Победа — важнейшая часть современного национального мифа — однозначный синоним Сталина для «консерваторов».
Еще одна задача, для которой Промысел использовал Сталина, — это противостояние Троцкому, который для «консерваторов» — антоним Сталина и синоним революции, разрушения и ненависти к России. Троцкий воплощает воинствующий атеизм, интернационализм и попрание национальных традиций; Сталин — это «русское в советском», человек, который изнутри преобразил чуждую русским марксистскую парадигму и наполнил ее национальным содержанием (прекратил гонения на Церковь, выстроил «красную империю» по образцу Российской империи, вернул погоны в армию и т.д.).
От понимания Сталина как орудия Промысла идут и его «церковные» определения. Сталин сравнивается с персидским царем Киром, вернувшим Божий народ на Родину, и даже с Навуходоносором — этот нечестивый вавилонский царь, разрушивший иерусалимский храм, называется в Библии «рабом Божьим», потому что и он был вынужден признать верховенство Бога. Сталин сравнивается с Пилатом, когда речь идет о репрессиях (он не стал вмешиваться в этот маховик и «умыл руки»), с Диоклетианом (как гонитель Церкви до 1943 года) и с Константином (за то, что вернул Церкви легальное положение и построил империю).
Сталина довольно часто и явно уважительно называют «Иосифом Виссарионовичем» и «товарищем Сталиным» — он «свой» для русского народа, истинно народный правитель и «вождь».
Самое часто встречающееся слово в «консервативных» текстах — «Россия», на втором месте — «история», «время» и «война». Таким образом, фигура Сталина оценивается сквозь призму интересов страны; его деяния — это неоднозначная национальная история и часть божественного Промысла, который поставил Сталина в определенное «время» победить в «войне» с врагами внешними и внутренними.
У «либералов» со Сталиным связаны слова «репрессии» и «новомученики». «Вождь» возглавлял гонения на Церковь и убийства многих невинных; почитание новомучеников противоположно почитанию Сталина, их мучителя. Сталин именуется «преступником» и «убийцей» — подчеркнута его личная ответственность за происходившее в стране.
Отдельный ряд связан с оценкой культа Сталина в современной России: «православный сталинизм» называется «шизофренией» (почитаются и мученики, и мучитель), а рост симпатий к Сталину — «неврозом».
Наиболее частое слово в
«Официальное» православие занимает промежуточную позицию. Как и у консерваторов, в официальных заявлениях Сталин связан с «историей» и «неоднозначностью». «Церковь» не противопоставляется Сталину, а возвышается над ним: «Церковь оказалась сильнее». Жесткие и яркие определения «вождя» старательно избегаются.
Самое частое слово — «история»; на втором месте — «люди» и «должны». Таким образом, в приоритет ставится исторический контекст, в котором действовал Сталин; «люди», пострадавшие тогда и живущие сейчас, «должны» об этом помнить.
Митинги
Митинги 2011-2012 годов существенно обострили тему власти и отношения к ней. Произошло, как это часто бывает, четкое маркирование «врагов».
Для консерваторов митингующие — это прежде всего чуждые народу нувориши, которые производят «революцию норковых шуб». Особенно богата перифрастика, которой пользуются публицисты, говорившие о митингах. Прежде всего — это смутьяны и наследники всех бунтовщиков и разрушителей, которые были в отечественной истории (название одной из статей — «Алексей Навальный — Григорий Отрепьев оппозиции»). Митинги — это «каспаро-бандеровщина», «оранжево-белая чума», «московский майдан». Митингующие одновременно и либералы, и «новые большевики» — «швондеровичи». Плюс к этому они воплощают пошлость и разрушительность массовой культуры («бандерлог-шоу», «Дом-2 для всей страны»). Воплощение всего «смутного» в отечественной истории, митингующие становятся почти мифологическим злом, определяемым как «черные тучи смуты» и «либеральный джинн». Иногда лидеры оппозиции представляются сказочными чудовищами (название одной из статей — «Удальцов — Немцов — Навальный — Змей-Горыныч оппозиции»).
Самое известное место проведения митингов, Болотная площадь, открыла широкий простор для языковой игры. «Болото» — это не стагнация, а демонический омут, который заражает и заманивает доверчивых россиян («Болотный вирус», «болотные огоньки»), причем приманка небесплатна (название статьи «Почем сахар на Болоте?» — обыгрывание места еще одного крупнейшего митинга — проспекта Сахарова). «Оранжевое Болото», затянув в себя россиян и сделав их «болотными людьми», лишает их мозгов и самостоятельности («болотные хомяки»).
Самое частое слово в этом контексте — «Россия», на втором месте — «власть». Таким образом, разговор о митингах и их причинах ведется с государственнических позиций; протесты руководятся «либеральной ордой», которая подрывает власть, вносит смуту и грозит, как мифологическое чудовище, полным разрушением.
«Либералы» же больше говорили не о митингующих и их лидерах, а о выборах и протестах как таковых. В ситуации, в которой «ложь как профпригодность» — это норма, христианин должен «жить не по лжи» и протестовать. Митинг — это не столько политическая, сколько нравственная позиция. Протесты — это «азбука гражданского действия», которая показывает «массовый прорыв к демократии». В том же смысловом ряду — 1991 год, чье дело («похороны СССР») воскресло через двадцать лет.
Самые частотные слова: «Россия», «власть», «люди», «можно», «себя». Интересно, что эти пять слов встречаются одинаково часто и образуют смысловое равновесие. Разговор о митингах — это не только рассуждение о России и власти, как у консерваторов, это еще и разговор о «людях», представляющих страну, о личной ответственности каждого («себя») и о возможности («можно») что-то изменить.
В «официальном» дискурсе выстраивались те же смысловые ряды, что и у «консерваторов», но более сухо и жестко. «Страна» и «народ» — это антонимы «митингующим», которые синонимичны «раздору», «смуте» и «беспорядкам».
Самое часто встречающееся слово — «люди»; на втором месте — «должны», на третьем — «Россия» и «народ». Очевидно, что «люди» — это не отдельные личности, как у либералов, а синоним «народа» и страны, которые «должны» не допустить смуты.
Выборы президента
Выборы президента тоже спровоцировали всплеск религиозно-политической активности и были включены в тему массовых протестов.
Для «консерваторов» Путин противопоставлен «революции», «Западу», «либералам» и «банкирам» — т.е. воплощению зла. Но при этом президент должен стать «новым Путиным»: правителем, который сделает окончательный и бесповоротный государственнический выбор, полностью откажется от «либерализма» и выполнит требования и пожелания православного народа («наказ»). Путин, пока не сделавший решительного выбора, фигура неоднозначная, но скорее положительная — «витязь на распутье». Вообще фамилия президента охотно используется для языковой игры: Путин хочет «запутать» православных своей невнятной позицией; православные нелибералы, резко критикующие президента и не желающие за него голосовать, — «непутевые патриоты».
Наиболее частотные слова: на первом месте — «Россия», на втором — «власть» и «народ». Как и в случае с митингами, разговор о президенте ведется с позиций интересов России-государства и поддержки власти; президента (в отличие от оппозиции) поддерживает «народ», поэтому, при всех оговорках и критическом отношении, «Путин — наш президент».
У «либералов» Путин синонимичен «одиночеству» и «недоверию» и противопоставлен «народу». Наиболее частотное слово — «Церковь», на втором месте — «Россия», на третьем — «власть»: акцент ставится на том, какова должна быть позиция сообщества верующих по отношению к власти, отчужденной от «проснувшейся» страны. Главная ценность здесь — не Россия как государство, а «Церковь», обязанная дать нравственную оценку власти.
В заявлениях официальных представителей РПЦ Путин ассоциируется со «стабильностью» и противопоставляется «смуте» и «диктатуре конфликта». Поэтому поддержка населением президента — это «мудрость народа». Наиболее частотные слова: на первом месте — «сегодня», на втором — «жизнь», «страна», «народ». «Сегодня» «народ» и «страна» должны выбрать «жизнь» — т.е. Путина.
Дело Pussy Riot
Дело Pussy Riot вызвало самые ожесточенные споры в церковной среде. Если отношение к «закону Димы Яковлева» показало, с точки зрения и «консерваторов», и «либералов, приверженность этическим ценностям (см. ниже), то дело Pussy Riot — это тест на принадлежность к Церкви и христианству (естественно, по-разному понимаемым).
Для «консерваторов» Pussy Riot тесно связаны с «революцией». Панк-группа — это нигилисты нового поколения — «арт-холера», которые, как Лев Толстой, есть «зеркало революции», в данном случае — «белоленточной». Неблагозвучное название группы (дословно — «бунт вагины») дало простор, во-первых, для перифрастики — выступление группы — это «кошачий концерт» (Pussy можно перевести как «кошечка») и «бешенство матки». Во-вторых — для языковой игры: защитники «Пусек» страдают «пуссифилией»,
а сама панк-группа вместе с ее защитниками и духовными отцами — «белоленточниками» — это «Иуда Пуссириот».
Самые частотные слова — это «Церковь» — на первом месте, «Россия» — на втором, «против» и «можно» — на третьем. Церковь воспринимается как высшая святыня России, которую панк-группа оскорбила; Pussy Riot — это революционеры, которые «против» всего святого; им все «можно» в попустительствующем государстве, но верующим также «можно» им противостоять.
Для православно-либеральной прессы свойственно называть Pussy Riot «феминистками», «панк-феминистками», в ряде статей — даже «блаженными похабами» (юродивыми). Прослеживается желание через эти синонимы не заклеймить панк-группу, а понять ее мотивы и идеологию. Рефлексия православных публицистов, впрочем, касается не столько самой группы, сколько связанного с ней уголовного дела. Это «тест на трезвость» верующих людей, которые не должны поддаваться гневу и мести; приговор «Пуськам» — это «фарс, обернувшийся жутковатой трагедией». В некоторых статьях констатируется, что эта тема — уже «надоевшая», что это «ранка», не дающая покоя верующим.
Наиболее частотные слова — «Церковь» — на первом месте, «люди», «себя» и «можно» — на втором. Таким образом, Церковь — это живой организм, который тестируется на здравое христианское поведение; она может проявить милосердие по отношению к людям; трезвость и воздержание от гнева — это вопрос, который каждый христианин должен задать самому себе.
В «официальном» православном дискурсе акция Pussy Riot объявлена «возмутительной», она рассматривается как «явное нарушение Административного кодекса». Само дело панк-группы — это «тест на зрелость гражданского общества», которое не должно позволить оскорблять свои святыни; попытки «оказать давление на суд» — это «попытка подбить Россию на взлете».
Наиболее частотные слова: на первом месте — «люди», на втором — «нужно». Таким образом, «люди» (синоним «народа») были возмущены акцией панк-группы, и им «нужно» добиться от государства воздаяния.
«Закон Димы Яковлева»
Последний всплеск политической активности православных в исследуемый нами период был связан с т.н. «законом Димы Яковлева», согласно которому запрещается усыновление российских сирот американскими гражданами.
В консервативной риторике те, кто протестуют против этого закона, — это пренебрегшие всеми нравственными нормами «алчные живодеры» и «грантоеды», торгующие русскими детьми — «живым товаром», с которым приемные родители могут обойтись очень жестоко. В одной из статей Америка, принимающая сирот, названа «вашингтонской ордой», а те, кто продвигает усыновление в Штаты, — «ювенальными баскаками». Америка — страна греховной распущенности, поэтому русские дети туда не усыновляются, а «усодомляются». Как решение проблемы сиротства предлагается практика ликвидации беспризорности после Гражданской и Отечественной войн. Наиболее частотные слова: «дети» — на первом месте, «Россия» и «США» — на втором и на третьем. Таким образом, дети, понимаемые как некая единая общность, вывозятся из родной страны — России в интересах США, обложивших Россию данью, как в былые времена Орда.
В
В официальных заявлениях слово «дети» употребляются со словами «торговля» и «конвейер» — как и консерваторы, официальные представители РПЦ заявляют, что сироты для многих американских агентств — живой товар. Кроме того, со словом «дети» связаны еще «православие» и «Церковь» — сироты, попав в материально обеспеченную, но чуждую русским традициям и истинной вере Америку, утратят спасение души. Наиболее частотные слова: «дети» — на первом месте, «Россия» — на втором, «Церковь», «люди», «российские» — на третьем. Как и у консерваторов, «дети» тесно связаны с «Россией», которую они могут потерять. Церковь заботится о своих «людях» и не должна допустить, чтобы «российские дети» уезжали в чуждую им страну.
Подведем итоги
Политический язык православных «консерваторов» выражает главную ценность — «Россия» (самое частотное слово во всем «консервативном» дискурсе) как государство, которое должно быть сильным за счет сильной и патриотичной «власти», умело пользующееся «временем» («власть» и «время» занимают второе место по частоте употребления). Время — это выраженный в политических событиях 2011-2012 годов «момент Х», благодаря которому возможны крутые перемены. «Консервативный» язык — наиболее яркий, динамичный и публицистический; «консервативные» публицисты чаще всего выстраивают стройные схемы, связывающие актуальные события с российской историей. Проблема «консервативного» языка, во-первых, в том, что он может быть непонятен людям светским (слишком много апелляций к православной традиции), во-вторых, в том, что слишком уж «политизирован» — акцент ставится на государстве, а не на Христе и Евангелии, что не может не делать такой язык внутренне противоречивым.
«Консервативный» дискурс:
Политический язык православных «либералов» выражает три равнозначные ценности (самые частотные слова»): «Церковь» как сообщество ответственных христиан, «люди» как совокупность отдельных и ценных личностей», возможность что-то изменить («можно»). «Либеральный» язык гораздо менее ярок, чем «консервативный»; он явно более светский по своей лексике. При этом отсылок к Христу и Церкви гораздо больше, чем у «консерваторов». У «либералов» нет таких стройных и продуманных исторических схем, как у «консерваторов», зато есть четкая привязка к Евангелию. Проблема «либерального» языка в основном внутрицерковная: «либералов» критикуют за их «антиисторичность» и невыраженность или отсутствие патриотизма. «Консерваторов» в РПЦ — большинство, соответственно, «либеральный» язык не слишком «вписывается» в церковную среду, зато вполне понятен людям светским и может быть для них убедительным и привлекательным.
«Либеральный» дискурс:
«Официальный» православный язык во многом сходен с «консервативным», но лишен его выразительности. Показательно, что четыре самых употребляемых слова — это «люди», «Церковь», «нужно» и «должны». Доминирует даже не менторская, а императивная интонация: «Церковь» как организация знает, что людям «нужно» и что они «должны».
«Официальный» дискурс:
Таким образом, политический язык православных пока не сложился как целостное явление, однако его кластеры активно развиваются, помогая верующим заявлять свою позицию в светском обществе.
