Пауль Поп

Когда я год назад писал “16 тезисов о мировой революции”, выбор названия не был лишён иронии. Но в январе 2011-го года в ходе “жасминовой революции” в Тунисе арабский мир был охвачен революционными волнениями, которые продолжаются по сей день. Пока ещё не ясно, достигнут ли перевороты в Тунисе и Египте чего-то большего, чем модернизации капитализма под руководством армии, или же силы Запада снова возьмут контроль над ситуацией в свои руки. По крайней мере, слово “революция” снова у всех на слуху, а народные массы кажутся (хотя бы на один момент) движущей силой истории. Национальное государство тоже, как кажется, не в силах остановить распространение революционной волны. Мы долго ждали революции и вот она пришла, только не к нам, да и традиционные левые не играют и в арабских странах никакой решающей роли. Объясняется это не только репрессиями арабского режима, но и крахом социализма в 20-м столетии, от которого левые до сих пор не оправились. Мы не можем сегодня больше пользоваться лозунгом “социализм или варварство”, ибо мы знаем, что социализм тоже может напрямую привести к варварству.

Когда мы задаёмся сегодня вопросом, как мы можем преодолеть капитализм и как нам следует организоваться, то нам не стоит игнорировать эти поражения. Из страха снова впасть в межфракционную грызню эта полная боли история редко является темой для сегодняшних левых. Центральное место заняли новые темы — такие как миграция, всеобщий базисный доход и политика тела. Но фактом является и то, что ни одно революционное движение, под каким флагом бы оно ни выступало, не смогло создать эмансипированную форму общества и преодолеть глобальный капитализм. В левых дебатах сегодня очень редко говорится о революции. Понятия сопротивления, субверсивности, исхода, неподчинения и перформативности любят куда больше. Конечно, в прошлом часто делали фетиш из рокового дня революции и искусственно делили жизнь на “до революции” и “после революции”. Как говорил Фридрих Энгельс, коммунизм — это движение, снимающее существующие порядки. Революция не имеет ни чётко определённого начала, ни определённого конца. Революция является как событием, так и процессом. Мне хотелось бы придерживаться этого понятия, т. к. капиталистическое устройство общества должно быть не только подточено и революционировано сопротивлением и субверсивностью, но и упразднено. Кроме того, многие люди всё ещё связывают с понятием “революция” позитивные вещи, иначе оно не использовалось бы так часто в рекламе или при смене элит (как например в “оранжевой революции” на Украине). В прошлом марксисты-ленинисты часто делали различие между политической (т.е. захватом власти пролетариатом или его партией) и социальной революцией (упразднением частной собственности на средства производства и почву). Ленинизм не мог помыслить последнего, а только первое, и всё больше становился учением о получении к власти и её удержания. Революционный переворот повседневности (семьи, воспитания детей, сексуальности, разделения труда и т. п.) почти во всех ленинистских государствах довольно быстро исчез из программ коммунистических партий, ориентировавшихся в последствии всё больше на мелкобуржуазные представления.

Позитивным в нашей сегодняшней слабости является то, что никто, к кому можно было бы относиться серьёзно, не может предъявить готовую схему революции и коммунизма. Отсутствуют и модели “пролетарских стран”, которые можно было бы просто скопировать. Поражение социализма в 20-м веке до сих пор не объяснено убедительно. В основном преобладают структурные объяснения, что страны вроде России или Китая были бедными и недостаточно развитыми для того, чтобы произвести что-то большее, чем альтернативный вариант догоняющего развития (“первоначальное накопление” или “государственный капитализм”). Следовательно, в следствии структурных исходных условий или обстоятельств на международной сцене было нельзя создать свободное общество. Ортодоксальные марксисты и социал-демократы ещё тогда упрекали “волюнтаристских” революционеров вроде Ленина или Мао Цзедуна в том, что они игнорируют объективные экономические условия. Другой, широко распространённый нарратив объясняет поражение предательством вождей (Ленин, Сталин, Хрущёв, Ден Сяопин и т. д.), которые вывели хорошее движение на неправильные пути и привели проект к краху. Материалистически эти теории предательства подпитываются указаниями на интеллектуалов, кулаков, бюрократов или новых капиталистов как на новый общественный базис. Иногда обе теории комбинируются друг с другом, когда “предатель” объявляется выражением структурных обстоятельств. Но серьёзных исследований в левой среде так и не было произведено. (1) Вдалеке от того, чтобы быть в состоянии объяснить поражения прошлого, мне хотелось бы сделать несколько выводов из исторического опыта и поразмышлять над тем, что это означает для нас сегодня. Я обращаюсь при этом к трём глобальным революционным волнам (2), освободительные элементы движений в Восточной Европе и Китае 1989-го года практически не пережили первые годы пост-социалистических движений.

От Октябрьской революции к крестьянским войнам “Третьего мира”

Тезис 1: Волна пролетарских революций в Европе в 1918-м году была последствием Первой мировой войны. Без массовой мобилизации для “тотальной войны” нельзя понять Октябрьскую революцию.

Ещё революция 1905-го года произошла после поражения России в войне против Японии. К этому моменту большевики обсуждали стратегию по превращению военного поражения собственного правительства в переворот. Первая мировая война заставила условия танцевать, т. к. миллионы людей были призваны в качестве солдат на войну и были вырваны из привычных им социальных связей. В Российской и Германской империях государство переняло секторы экономики и обеспечение армии и (городского) населения при помощи системы рационирования. Кризисы обеспечения вылились в обоих государствах к третьему году войны в протесты против правительств. Революции стали возможными, когда значительные части населения выступили против продолжения войны, а части армии отказались подчиняться приказам. Благодаря кризису на фронте власть лежала на улице, чем смогли воспользоваться революционеры, опиравшиеся на части промышленного пролетариата. Кроме того, военная “экономика принуждения” и постоянные экспроприации разрушили союз старых аристократических элит и крестьянства. В России революция в городах сопровождалась спонтанными аграрными бунтами, поспособствовавшими разложению армии, т. к. многие крестьяне отправились по домам, чтобы мочь участвовать в перераспределении земли. В обществе, уже ожесточившемся и травмированном массовым убийством миллионов людей на войне, насильственная революция казалась единственным возможным выходом. Революции после Первой мировой войны нельзя понять вне связи с “тотальной войной”. Сегодня перед нами стоит вопрос: возможна ли вообще революция без какой-либо катастрофы?

Тезис 2: Особенности российских условий были недооценены международным коммунистическим движением. Российское крестьянство общины (мира) существенно отличалось от крестьянства Западной Европы.

Концепция русской Октябрьской революции, захвата власти на основании союза между пролетариатом и крестьянством, не могла быть перенесена в Западную Европу, т. к. там в деревне царили совершенно общественные условия. Как подтверждают и новые академические исследования, русская деревенская община с её коллективным землевладением не исчезла в начале 20-го столетия и даже окрепла благодаря Октябрьской революции. (3) Законом о земельной реформе от 1917-го года, созданным согласно представлениям социальных революционеров, вся земля была национализована. В Западной Европе, напротив, уже давно образовалась частная собственность, а крестьяне, как правило, видели в коммунистах врагов. Ленин мог понимать русское крестьянство лишь в западных категориях и размышлял над тем, каким путём должно было развиваться российское сельское хозяйство — американским или прусским. Сталин, лучше понимавший российские условия, позднее сформулировал, почему национализация всей земли была поддержана крестьянами в России, но не в Западной Европе: “В капиталистически развитых странах частная собственность на землю существует сотни лет, чего нельзя сказать о капиталистически менее развитых странах, где принцип частной собственности на землю не успел еще войти в плоть и кровь крестьянства. У нас, в России, крестьяне даже говорили одно время, что земля ничья, что земля божья“. (4)

Коммунистические партии периода между мировыми войнами почти не обладали знаниями об общественной жизни в России. Мечта о немецком или астурийском “Октябре” была иллюзией. Октябрьская революция не была социалистической, но осталась в рамках радикально-демократической революции под предводительством пролетариата. Попытка перешагнуть через эти рамки привела во время так называемого “военного коммунизма” (1919–1920 гг.) к катастрофе. С провозглашением НЭПа (Новой экономической политика) большевикам пришлось признать, что они не могут выйти за рамки аграрной программы Октября, если не хотят лишиться поддержки крестьянства. (5)

Лишь в 1929-м году, с коллективизацией и первой пятилеткой партия под руководством Сталина решилась приступить к радикальным переменам в общественных отношениях деревни. Государству всё-таки удалось подчинить себе деревенскую общину и высвободить ресурсы для урбанизации и индустриализации посредством прямого присвоения аграрной прибавочной стоимости. Однако, в ходе голода 1931–1933 гг. снова пришлось сделать уступки крестьянам в форме разрешения частных участков и скота, а также местных рынков. До самого развала Советского Союза в 1991-м году сохранялось это положение ничьи между государством и крестьянами.

Тезис 3: Всякая революционная стратегия функционировала лишь один раз. Затем власть имущие делали выводы и были способны предотвратить её повторение.

Революции нельзя было экспортировать. (6) Не смотря на особенности российских условий, революции казались неповторимыми. Успех большевиков основывался и на эффекте неожиданности, т. к. никто, даже Ленин, не считал вероятным выживание власти советов. В Западной Европе власти были лучше подготовлены к подавлению восстаний. Во время Второй мировой войны ни в одной стране не удалось превратить войну в гражданскую. Нацисты сделали выводы из краха фронтов в Первую мировую, что обеспечение армии и населения в Империи необходимо гарантировать любой ценой. “Блицкриг” был способом смягчения внутренних противоречий. Когда он не удался на Востоке, захваченные области эксплуатировались без оглядки на жизни миллионов “славян”. Кроме репрессий, немецкие рабочие “подвязывались” в систему посредством социальной политики и привилегий относительно “чужеродных рабочих”. (7)

Стратегии партизанской войны Мао Цзедуна и Че тоже были успешны лишь один раз. После победы революции на Кубе в 1959-м году США развили военные стратегии борьбы, сделавшие вторую Кубу невозможной. Кроме того, правительства подвергались давлению, чтобы как в Тайване, Японии, на Филиппинах лишить коммунистические движения социального базиса посредством аграрных реформ и проектов по улучшению инфраструктуры. Попытки задушить русскую, кубинскую или иранскую революции извне при помощи насилия потерпели крах так же, как и военный экспорт этих революций. Это пришлось признать Ленину после болезненного поражения в войне против Польши в 1920-м году.

Тезис 4: Успешные революционеры не имели универсальных рецептов, а развивали стратегии способом проб и ошибок. Почувствовать в решающей ситуации “окно возможности” — было более важным, чем их теоретические труды.

В последствии победившие партии писали историю своих революций как триумфы своих идей. В России революция победила, якобы, только за счёт ленинизма, а в Китае — из-за идей Мао Цзедуна. Но на самом деле ни Ленин, ни Мао не имели ясных концепций и постоянно модифицировали свои стратегии. Ленин отвергал аграрную программу социал-революционеров, спасение деревенской общины на протяжение 20-и лет, пока ему не пришлось таки принять её после Октябрьской революции.

Мао тоже развил в деревнях на подконтрольной красным территории в 30-е годы понимание революционной микрополитики и экспериментировал с различными вариантами земельной реформы. Этот опыт оказался важнее для победы революций, чем великие теории, пытавшиеся их обосновать. Теория империализма Ленина (переход от конкуренции к монополии) не только противоречила теории стоимости Маркса, но она была и остаётся эмпирически недоказуемой. (8) “Отчёт о крестьянском движении в Хунане” Мао (1927) стал центральным текстом китайской революции, а не его экономический анализ общественных отношений в деревне.

Китайская революция победила не из-за сельской стратегии партизанской войны, но после отхода советских войск из Манчжурии в 1945-м году остатки страны были завоёваны Народной Освободительной Армией в обычной войне при поддержке тяжёлой промышленности. Величие Ленина и Мао заключается, скорее, в том, что они почувствовали верный момент для переворота. Возможность свергнуть власть всегда существует в один короткий момент. Воззвание Ленина к дальнейшей революции в апреле 1917-го не было поддержано большинством руководства большевистской партии. Жижек пишет о Ленине в октябре: “Ленин был потому так успешен, что его воззвание к партийном номенкулатуре отозвалось эхом в том, что хотелось бы назвать революционной микрополитикой, а собственно, в невероятном приросте радикально-демократических движений и возникающих повсюду в российских городах местных комитетах, берущих дела в свои руки и игнорирующих при этом авторитет “легитимного” правительства. Это — неписанная история Октябрьской революции, оборотная сторона мифа о крошечной группе безжалостных революционеров, совершивших государственный переворот”. (9)

Тезис 5: Революции в так называемом Третьем мире тоже следует понимать лишь в контексте войн. Организация войны ради национального освобождения (в лучшем случае) совпадала с социальной революцией.

Взаимосвязь между войной и революцией в 20-м веке нельзя недооценивать. Вторая мировая война заставила танцевать условия и в колониях. В Китае, Вьетнаме и Северной Корее общественные перемены совпали с организацией войны против захватчиков. Посредством земельной реформы крестьяне были втянуты в создание “народной армии”. (Этой связи коммунисты ещё не понимали во время Испанской гражданской войны (1936-1939), т. к. ведение войны против Франко и социальная революция схематично противопоставлялись друг другу. Но в Югославии и Греции коммунистические партии следовали стратегии, подобной стратегии их китайских и вьетнамских товарищей). Крестьянские партийные армии стали движущей силой революций в Азии. Спонтанные низовые движения играли в этом контексте куда менее значительную роль, чем в российской революции. После побед революционеры и дальше мыслили военными категориями, что имело для построения нового общества негативные последствия. Они блестяще выполняли задачи буржуазии (“nation building” и буржуазная революция), но потерпели крах в строительстве социализма.

Тезис 6: Эмансипационный характер национально-освободительных движений значительно переоценивается.

Национальные освободительные движения в Африке, на Среднем Востоке и в Азии, обычно возникавшие под вывеской “социализма”, и значительная часть “внеблоковых” движений потерпели крах. Как правило, они приводили к власти собственную буржуазию или армию, которые были не в состоянии решить проблемы городских и деревенских масс. Постколониальные режимы отличались лишь незначительно от колониальных. Не смог решиться ни земельные вопрос, ни вопрос нищеты в пригородах. В худшем случае не возникало даже капиталистического общества. Иллюзией ортодоксальных марксистов-ленинистов и антиимпериалистов было предположение, что национальное освобождение послужит подготовительной стадией для освобождения социального. Лишь когда все далеко идущие требования и пожелания будут подчинены национальному делу, позднее, в виде поощрения, произойдёт и социальная эмансипация. Автоматически, после провозглашения независимости произойдёт раскол общества на классы. Вместо этого, как правило, радикальные части движения подвергались преследованиям и угнетению (Китай в 1927-м, Египет и Ирак). Революционеры больше не могли вытащить головы из петли национального “освобождения”. Национализмом маргинализировались новые группы населения. Борьба против захватчиков поэтому должна всегда сопровождаться беспощадной критикой всех условий угнетения собственной “нации”.

Тезис 7: Ленинистская партийная модель была относительно успешной при захвате государственной власти, но она не смогла создать свободного общества.

Ленинистская модель централистски управляемой авангардной партии была относительно успешной, когда речь шла о захвате власти или победе в гражданской войне. Китая и Вьетнама это касается даже более, чем России. В Западной Европе в середине 20-х годов эта модель была перенесена на коммунистические партии (“большевизация”) и снова “открыта” после крушения анти-авторитарной фазы после 1968-го года (“строительство партий”). Но ориентация на захват государственной власти повлекла за собой существенные последствия для повседневной жизни организации, неважно насколько маленькой и незначительной она бы ни была. Джон Холлоуэй пишет: “Так молодёжь посвящается в значение захвата государственной власти: она воспитывается либо в солдаты, либо в бюрократы в зависимости от того, что понимается под захватом государственной власти. “Сначала создайте армию, сначала создайте партию, а затем мы сможем разделаться с властью, которая нас угнетает”. Строительство партии (или создание армии) вскоре затмевает собой всё остальное. То, что изначально виделось негативным (отрицание капитализма), превращается в нечто позитивное (создание институций, организация власти). Посвящение в захват власти неизбежно становится введением в саму власть. Посвящённые учат язык, логику и расчёт власти; они учатся обращаться с полностью фиксированными категориями общественной науки. Разногласия внутри организации превращаются в борьбу за власть. Манипуляция и влияние становятся стилем жизни”. (10)

Эта модель угнетает желания и потребности революционеров, т. к. “время ещё не пришло” и солдаты партии должны аскетично выполнять свои обязанности до самой победы мировой революции. Затем упразднение государства откладывается в необозримое будущее и провозглашается фатальная диалектика, что лишь усиление государства и дисциплины однажды приведут в царство свободы.

1967-73: Волнения в метрополиях

Тезис 8: В 1968-м году вопросы авангарда и представительства были сформулированы заново. Притязания на предводительство в революции выдвигались не коммунистической партией как представителем рабочего класса, а революционерами, нападавшими на систему самым радикальным образом. (11)

Традиционные коммунистические партии считали свои предводительские притязания само собой разумеющимися и заключили в таких странах как Италия или Франция мир с системой. Студенты и радикальные рабочие поставили статус кво под вопрос при помощи своих стачек и протестов и проигнорировали указания партии и профсоюзов. В Латинской Америке на ведущую роль в революции стали претендовать партизаны. На Кубе они даже победили коммунистическую партию, заключившую пакт с режимом Батисты. В Китае Красная гвардия и бунтари атаковали властные притязания старой партийной элиты, черпавшей свою легитимацию из участия в давно закончившейся революции. Таким образом, 1968-й год поставил под вопрос старую ленинистскую парадигму представительства масс посредством партии и догму, что революция может начаться лишь тогда, когда большинство населения было получено при помощи реформистского представительства интересов. 1968-й отверг иерархическое разделение политики на революционные требования, фронт единства и народный фронт, на главное и побочное противоречие: “Мы хотим всего”.

Тезис 9: Мао Цзедун пытался преодолеть кризис ленинистского представительства посредством Культурной революции. Однако, с её крахом маоизм так и остался ленинизмом.

В 1960-х годах Мао осознал некоторые центральные проблемы модели ленинистского представительства. (12) Он опасался, что энтузиазм и воодушевление революцией могут задохнуться в повседневной жизни бюрократических институтов. Кроме того, была опасность, что из партийных кадром мог возникнуть новый класс, который воспользовался бы властью для угнетения и эксплуатации масс и привёл бы Китай на капиталистический путь развития. Попыткой разрешить эту дилемму стала “Великая пролетарская культурная революция”, в раннюю фазу которой (1966-1968) массы приступили к критике партийных функционеров снизу. По крайней мере левое крыло партии планировало создать помимо партийного аппарата радикально-демократическое самоуправление по примеру Парижской коммуны. Но в 1968-м конфликты между различными группами бунтарей и Красной гвардии разбушевались настолько, что Мао ввёл войска и после 1969-го года власть партии шаг за шагом была восстановлена в старой форме. Однако, некоторые аспекты маоизма по сей день представляют интерес как революционная теория, например, в том, что роль революционного субъекта не должна приписываться определённой общественной группе, а должна постоянно формулироваться заново. Кроме того, левые Культурной революции поняли, что государственные фабрики и университеты не имеют социалистического характера, если они не ставят под вопрос старые формы разделения труда и не допускают массы до участия во власти. Но институционального решения этой проблемы они тоже не нашли. “Перманентная революция” Мао растратила энергию и силы большинства людей и скоро превратилась в рутину.

Тезис 10: Нет никакой взаимосвязи между экономическими кризисами и революционными волнами.

Можно установить взаимосвязь между крупными войнами и революциями, но за экономическими кризисами (1857-59, 1873-79, 1896, 1929, 2008 гг.) переворотов не последовало. Даже ужасные катастрофы, сопровождавшиеся голодом, как правило, не влекли за собой восстаний, т. к. люди были слишком заняты борьбой за элементарное существование. (13)

Более того, кажется, что радикализация может возникнуть, когда в населении в ходе экономического подъёма или реформ пробуждаются ожидания, которые затем разочаровываются. Бунты студентов и рабочих во Франции, в Италии и Германии после 1968-го года разразились в эпоху стабильности, экономического роста и “полной занятости”. Стабильная жизнь в фордистском обществе, к которой стремились родители из военного поколения, отвергалась большинством их детей. Движение на Площади Небесного мира в 1989-м году тоже возникло после десятилетий политики успешных реформ.

Тезис 11: Движения после 1968-го года важны, несмотря на их поражение, т. к. они поставили на повестку дня революционирование и изменение повседневной жизни. Концепции вооружённой борьбы (городская герилья, “Красные бригады”, “Чёрные пантеры”) вне контекста “тотальной войны” были обречены на поражение.

“Частное — политично”. В попытке изменить повседневную жизнь ранние участники движения 68-го года заложили важный фундамент, на который могли опереться второе женское движение и движения гомосексуалистов и квиров. Коммуны, коммунальные квартиры, коллективы художников, детские сады и альтернативные формы других человеческих отношений должны были создать новые коллективные формы жизни и индивидуальное освобождение по ту сторону государства и буржуазной семьи. Коммунистические группы, преимущественно ориентировавшиеся на мелкобуржуазный и пролетарский стиль жизни, были, напротив, менее радикальны. После поражения анти-авторитарного движения марксистко-ленинистские группы или городская герилья, вроде RAF, Weatherman Underground или Brigate Rosse, пытались организовать революцию в метрополиях. Большинство населения мирной эпохи, однако, не желало видеть связи между насилием в “Третьем мире” и благополучием в метрополиях и отнеслось враждебно к вооружённой конфронтации левых групп и государственной власти. Кроме того, вооружённые группы всё более де-политизировались, когда они сделали освобождение своих заключённых основным пунктом своих действий, которые они всё менее объясняли, и потеряли контакт с социальными движениями. Вне контекста “тотальной войны”, в которой массовая армия обращает оружие против собственного правительства, вооружённая борьба против государства в метрополиях кажется бесперспективной.

Здесь и сейчас

Тезис 12: Сегодня нет единого революционного субъекта, к которому можно было бы взывать. Новые версии стратегий “маргинальных групп” не отвечают на вопрос, как можно завоевать большинство в обществе.

Сегодня практически не имеет смысла взывать к гомогенным революционным субъектам вроде “рабочего класса”, “угнетённых народов” и “женщин”. Новые концепции, такие как “Multitude”, тоже не могут заполнить эту брешь. Невозможно посредством корректного научного анализа общественных условий предсказать, какие части общества первыми обратятся против системы. Молодой Маркс исходил из того, что классы формируются только в борьбе: “Отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов”. (14)

Становление революционного класса, посему, — это часть нашего проекта. К сожалению, старый фетиш рабочего класса был упразднён социальными движениями 70-х и 80-х годов отчасти посредством игнорирования социального вопроса и потребностей “белых” работников и работниц. Левые проецировали свои собственные надежды и желания на различные “маргинальные группы” (чернокожих в гетто, крестьян “Третьего мира”, тинейджеров-субкультурщиков или мигрантов). Расизм, гомофобия или сексизм ни в коем случае не могут объясняться одними лишь капиталистическими отношениями и они не исчезнут вместе с ними. И несмотря на все симпатии к “маргинальным группам”, сегодня необходимо задуматься над тем, как завоевать большинство в обществе для радикальной левой политики.

Тезис 13: Революция — это борьба за упразднение класса, расы и пола.

Многие движения развивают позитивную идентичность (рабочие, женщины, чернокожие, квиры и т. п.), чтобы противостоять угнетению и дискриминации. Эти позитивные идентичности обладали стратегическими преимуществами, но создавали новые дискриминации и границы. Негри и Хардт различают между эмансипацией и освобождением: “В то время как эмансипация стремится к свободе идентичности, свободе быть тем, кем ты являешься, освобождение стремится к свободе самоопределения и самоизменения, свободе определять, чем ты хочешь быть”. (15) Коммунизм не есть проект эмансипации, он — проект освобождения. Классовая борьба ведётся ради упразднения пролетариата, а тем самым и всех остальных классов. Для этого необходимо упразднение частной собственности на средства производства и землю. Революционная антирасистская и феминистская борьба стремится к преодолению категоризации и иерархизации людей согласно расовым и гендерным критериям: “Так же как революционная классовая борьба имеет своей целью уничтожить не всех буржуа, но их «социополитическую роль и функцию» (вместе, как нам хотелось заметить, с социополитической ролью и функцией рабочих), так и революционная феминистская и антирасистская борьба атакует не только сексистов и расистов, или даже патриархат и идеи «белого превосходства», но и фундаменты гендерной и классовой расовой идентичности как таковых” (16).

Тезис 14: Мы должны изменить сами себя, не превращаясь при этом в терапевтическую группу самопомощи.

Не отказываясь от идеи политической революции, мы должны сегодня начать изменять себя и на нашу жизнь. Маркс писал в своих “Тезисах о Фейербахе”: “Материалистическое учение о том, что люди суть продукты обстоятельств и воспитания, что, следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания — это учение забывает, что обстоятельства изменяются именно людьми и что воспитатель сам должен быть воспитан. (…) Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика“. (17) Работа над собой и над отношениями в прошлом зачастую приводила к тому, что в феминистском и автономном движениях организации превращались в группы терапевтической самопомощи. В особенности наши тела, сексуальность, воспитание детей и семья являются центральными пунктами повседневности, где концентрируются властные отношения. Секс — это не только принятая в гетеронормативной матрице пенетрация, но и выход за рамки идентичностей и нормативности. Мы стремимся к обществу, в котором человеку больше не придётся ежедневно встраиваться в категории “женщина”, “мужчина”, “гетеросексуальный”, “гомосексуальный”, “молодой”, “старый”, “экзотичный” или “инвалид”. Любовь, нежность, страсть, транс, экстаз и желание не следует втискивать институциональные рамки. Нам нужно общество, где признаётся любая самоопределяемая форма отношений между парами или группами.

Тезис 15: Маркс и Кропоткин постановили во время своего медового месяца: революция стремится к упразднению государства. (18)

Государство не является противоположностью к капиталистическим отношениям, напротив — оно необходимо для их поддержания. Не только наёмный труд, но и государство как бюрократический монстр и парламентаризм как форма представительства создают зависимость и отчуждение. Государство не отомрёт однажды само, (это показала история); для того необходимы активные действия по его замещению самоорганизованными общественными структурами. Для Маркса революция, по крайней мере в “Гражданской войне во Франции”, была направлена против современного государства как такового. Он писал о Парижской коммуне 1871-го года: “Она была революцией против самого государства, этого сверхъестественно- го выкидыша общества; народ снова стал распоряжаться сам и в своих интересах своей соб- ственной общественной жизнью. Коммуна не была революцией с целью передать государст- венную власть из рук одной части господствующих классов в руки другой, это была револю- ция с целью разбить саму эту страшную машину классового господства “. (19)

Тезис 16: Революции в Тунисе и Египте показали, что армия является ядром государства. Свержение политической власти не обязательно сопровождается социальной революцией.

Для Ленина армия была ядром государства, для Макса Вебера — монополия на насилие. Перевороты в Египте и Тунисе были успешными лишь потому, что армия отказалась подавлять народные движения. Ценой этого альянса с армией, однако, стало то, что стало практически невозможно провести что-то вопреки интересам офицеров. Когда армия не восстаёт или восстаёт лишь отчасти против правительства, как в Сирии или Ливии, становится маловероятным, что ненасильственная революция возымеет успех. Среди западноевропейских левых больше не ведётся споров о роли вооружённых государственных формирований, возможно потому, что власть имущие не вынуждены применять прямое насилие в отношении социальных движений. Но что означают общеевропейские тенденции по отмене воинской обязанности и замене её профессиональными армиями для возможности революции?

Маркс писал: “Всякая революция распускает старое общество; в этом смысле она социальна. Всякая революция свергает старую власть; в этом смысле она политична”. Политическая и общественная власть не обязательно совпадают в современных буржуазных обществах. Капиталистические отношения, прежде всего, являются формой общественной власти. Буржуазия сама может не и напрямую обладать политической властью в государстве. Свержение политической власти в Тунисе и Египте не привело к социальной революции. Правящие семейные кланы вокруг Бен Али и Мубарака не были даже идентичны с государственным аппаратом. Будущие социалистические революции должны стремиться не только преодолеть капиталистические отношения, но и власть государства над обществом.

Вена, май 2011 год.

Перевод с немецкого.

Примечания:

1) Suny, (Ed.), The Cambridge History of Russia, 20th century (New York: Cambridge University Press 2006). а) Пролетарские революции и восстания после Первой мировой войны (Россия 1919, Германия, Австрия/Венгрия 1918/19, Италия 1921 гг.), которые были связаны с движениями советов. б) Освободительные движения в контексте деколонизации после 1945-го года (Китай, Корея, Куба, Вьетнам и т. д.). в) Революционные волнения после 1968-го года (США, Парижский май, Западная Германия, ЧССР, Чили, Япония и т. д.). Эти глобальные очаги вспыхивали лишь на короткий период времени. Революционное коммунистическое рабочее движение в Западной Европе было разбито в середине 20-х годов и его конец настал, самое позднее, с приходом к власти национал-социалистов в 1933-м, либо в победой Франко в Испании в 1939-м году. Антиколониальные восстания продлились дольше. Самое позднее с войной между социалистическими государствами Вьетнам, Камбоджа и Китай в 1978-79-х годах лопнули последние надежды на Азию как на центр мировой революции. Волна 1968-го года сошла на нет несколько лет спустя в таких странах как Германия и Франция, либо была окончена посредством массированных государственных репрессий в таких странах как Чили или Италия. С тех пор глобальных революционных волн в коммунистическом смысле больше не происходило.
2) Несколько иное разделение есть у: Immanuel Wallerstein, “New Revolts against the System”, (2002) http://www.newleftreview.org/?view=2420
3) Dorothy Atkinson, The end of the Russian land commune, 1905-1930 (Stanford: Stanford University Press, 1983), 375. Siehe auch Roger Bartlett, ed., Land commune and peasant community in Russia: Commune forms in imperial and early Soviet society (Basingstoke: Macmillan in association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London).
4) И. В. Сталин: О программе Коминтерна. Речь 5 июля 1928 года. http://petroleks.ru/stalin/11-13.php
5) Поэтому Октябрьская революция не является достойным подтверждением теории Льва Троцкого о “перманентной революции”, согласно которой длительный демократический этап невозможен, т. к. пролетариат, однажды придя к власти, должен перейти к воплощению своей социалистической программы. “Народный фронт” продержался до последнего дня войны. В странах союзников коммунистические партии поддерживали правительства в рамках народных фронтов. Лишь в странах “Третьего мира” Мировая война повлекла за собой революционные волны.
6) Подробнее по этому вопросу: Stephen M. Walt, “Revolution and War“, World Politics, 44 (3), (1992), 321-368.
7) О положении рабочих при национал-социализме см.: Kolja Wagner, „Der Nationalsozialismus: Ein Angriff des Kleinbürgertums auf die Moderne“ http://www.kommunistische-debatte.de/faschismus/nationalsozialismus2000_5.html
8) См. Klaus Winter, „Monopolkapitalismus und Finanzkapital: Zur Problematik beider Begriff in Lenins Imperialismusschrift“, http://www.kommunistische-debatte.de/imperialismus/monopol1987.html Кроме того, в ходе неолиберальных структурных реформ, начиная с 1980-х, были отменены многие монополии, какие как железные дороги, почта, водо- и энергоснабжение. Замещения конкуренции монополиями как характеристика капиталистической экономики никогда не происходило. Ленин пишет свой труд в тот период, когда немецкое государство играло значительную роль в немецкой военной экономике. Винтер, тем не менее, показывает, что Ленин довольно манипулятивно цитирует из своих источников. Кроме того, в других странах, таких как США, не происходило слияния промышленного и финансовых капиталов.
9) Славой Жижек: Тринадцать опытов о Ленине, 2003
10) John Holloway, Change the World Without Taking Power, 2002
11) Эта тенденция особенно подчёркивается в документальном фильме Криса Маркера “Le Fond de l’air est rouge” (1977).
12) Подробнее см.: Felix Wemheuer (Hg.), Maoismus: Ideengeschichte und revolutionärer Geist (Wien: Promedia Verlag, 2008), 7-32.
13) Cormac O’ Grada, Famine: A short history (Princeton University Press: Princeton, 2009), 54-55.
14) Карл Маркс, “Немецкая идеология”: http://www.marxistsfr.org/russkij/marx/1845/german_ideology/02.htm
15) Antonio Negri und Michal Hardt, Commonwealth (Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 2009), 321.
16) Negri und Hardt, Commonwealth, 342.
17) Карл Маркс: “Тезисы о Фейербахе“, https://www.marxists.org/russkij/marx/1845/feuerb.htm
18) Пауль Поп, „Красно-чёрный медовый месяц: Маркс и Кропоткин в 21-м веке»: https://liberadio.noblogs.org/?p=1451
19) Карл Маркс, Первый набросок “Гражданской войны во Франции”: https://www.marxists.org/russkij/marx/cw/t17.pdf