Это небольшое послесловие-комментарий к рецензии на книгу Виктора Вхаштайна «Техника. Обаяние прогресса». Я пишу его для того, чтобы вынести отдельно сюжеты, касающиеся теорий, прогресса, войны и протеста и снабдить их ссылками на тексты, которые проясняют эти понятия в контексте техники. Они могут быть интересны читателям, которые хотят лучше понять основания той позиции, из которой написана рецензия.

страх

Обилие техники порой вызывает у людей опасения. Их можно заметить в быту, когда мы сторонимся автоматизированных машин или выявить с помощью опросов. Книги позволяют замечать такие опасения и объяснять, чего именно мы опасаемся?

Чаще всего объяснения создают авторы-теоретики, описывая воображаемое прошлое, которое изменилось, когда новые технологии пришли в привычный мир. В максимально простом варианте мы говорим: техники когда-то не было, а люди были другими. Техника, таким образом противопоставляется человеку, а человек оказывается прежним: он как будто жил в культуре, и она объясняла, каким он оказывается. Ещё для объяснения прежнего состояния используют природу: как будто она объясняла некоторого изначального человека. Такой подход легко критиковать за произвольные оппозиции природы, культуры, техники и человека. Ведь на каждом витке изменений они будут значить разное.

В книге Виктор Вахштайн делает нечто обратное. Он говорит о постоянной трансформации техники, не отличая её от культуры или природы. В таком случае сегодняшнее существование человека с техникой не отстраивается от прошлого, а является предтечей грядущей, ещё большей трансформации. Её примета — это дроны, машины, которые едут сами по себе и роботы-преподаватели. Но не всякий дрон автоматически отправляет нас в будущее. Какой именно? Это можно объяснить более тонкими различениями культуры, природы и техники.

Что читать?

Режи Дебрэ. В его книге о медиологии различаются классическим образом техника и культура.

культура и техника

В отличие от большинства авторов, пишущих о технике, Виктор Вахштайн не придаёт никакого значения конкретным объектам. Их устройство, изобретение, использование и поломка остаются вне книги. Это позволяет называть техникой самые разные вещи. Границы определения техники, следовательно, теряются.

Более того, слово «техника» в книге можно без лишнего трепета заменить словом «культура». Получится, что перед нами лобзик (культурный артефакт) и культура вязания крючком. А как же техника? Техника возникает только в технологических системах (от моста до дрона).

Различение культуры и техники в философии практически всегда имеет особую историю. Для контраста методу Вахштайна я приведу версию философа Жильбера Симондона. Он пишет в своей книге «О способе существования технических объектов», что рассуждение о технике как чём-то отдельном от культуры — неверно. Такое рассуждение отдаляет технику от людей и простых способов познания, и делает её частью специализированного мира инженеров, маркетологов и технократов. Но следует не критиковать их, а вернуть или ввести технику в область познания человека. Как с детства мы учимся рисовать и понимать литературу, так же мы можем учиться понимать технические объекты и быть с ними вместе, не ожидая, что придёт просветитель и объяснит нам устройство лампочки. Если между культурой и техникой нет разрыва, значит у нас нет никакой нужды объяснять второе через первое.

Вахштайн приходит к внешне похожему выводу, но у решения Симондона (и многих других) — другая политико-эпистемологическая программа. Программа Симондона предлагает серьёзно отнестись к идеям кибернетики (что законы взаимодействия внутри технических объектов, природных и человеческих — общие). Это даёт возможность познавать технические объекты и культуру, общество, природу, имея в виду возможность общих логик познания. Но эти логики предлагают не нивелировать агентность технических объектов, но и не отменять возможности человека действовать вместе с техникой. Программа Виктора Вахштайна — противоположна Симондону. Знание, согласно книге «Техника», может быть получено только с помощью правильного интеллектуального действия: концептуализации. Концептуализация выводит технику из бытовых миров — в мир понятий, где её ждут увлекательные приключения и друзья — от Хайдеггера до Латура.

Что читать?

Жильбер Симондон «О способе существования технических объектов». (введение на русском языке)

Винер, Н. (1983). Кибернетика, или управление и связь в животном и машине.

теории

Книга «Техника, Обаяние прогресса» ― это попытка преодолеть время, мыслить одновременно прошлое и настоящее из перспективы будущего. В этом технична сама неокантианская программа, основная для книги. Она делает все интеллектуальные инструменты своего рода схемами, которые легко сочетаются и переходят одна в другую.

Такой интеллектуальный ход возможен, если мы следуем идее Иммануила Канта о том, что вещи сами по себе непознаваемы. А чтобы познать их, нам нужно описать модели их существования, определить схемы, которыми мы пользуемся для познания. Для этого учёный использует метафоры (уподобляя одни явления другим) и вырабатывает свою оптику — способ взгляда на объект, который позволяет видеть важные свойства вещей и разбираться в том, как они устроены.

В финале книги остаётся не вполне ясным, что именно является интеллектуальными инструментами. Они в некотором смысле самоценны. В книге есть множество теорий и истории из разных эпох. В основном они являются социологическими (например, это Эмиль Дюркгейм, Альфред Шюц, Брюно Латур)

Автор обращается к ним отчасти философ к произведениям искусства, когда иллюстрирует свою мысль. Они позволяют обрамить, увидеть смысл основного тезиса и показать, что сложность — везде. Но критически читая книгу, мы можем предположить, что эти теории не лишены собственных объяснительных реальностей. И значит, они могли бы уточнить или поставить под вопрос ту рамочную конструкцию, которую предлагает социолог. В конце концов, это предполагается и критической программой пресловутого Иммануила Канта: по отношению к ним можно занять дистанцию, понимая, что у теорий есть свой собственный контекст. В случае книги этот контекст не так важен, так как вопрос переживания проблем с техникой — экзистенциальный, а не технический. А объяснение как бы вытесняет это экзистенциальное напряжение.

Что читать?

Луман Н. «Что происходит?» и «Что за этим кроется?». Две социологии и теория общества // Теоретическая социология: Антология / Под ред. С.П. Баньковской. Т. 2. М.: Книжный дом «Университет», 2002. С. 320. — текст о сложных отношениях социологии и общества

Бардина, С. М. (2014). Всегда ли социолог-критик, а критик-социолог? Концептуализация исследовательской критики в витгенштейнианской теории. Социология власти, (4), 79-96. — текст о том, как возможна критика в социологической науке и вокруг неё.

масштаб

Если разворачивать проблему изменения техники с помощью других теорий, например, исследований инфраструктур или больших технических систем, мы обнаружим, что разницу между разными техническими ситуациями можно понять, учитывая их масштаб. Почему-то в книге Виктора Вахштайна она не рассмотрена отдельно, а зря.

Ведь не только машина на автопилоте и ручном тормозе — отличаются друг от друга. Дрон на войне и «родительский контроль» в телефоне — не совсем то же, что лобзик, спевшийся со стуком спиц. Их разделяет масштаб, который в книге Вахштайна меняется автоматически с изменением теории. Идея менять точку зрения, чтобы увидеть изменение объекта, могла бы выглядеть постмодернистской. Но нет, Виктор Вахштайн предлагает использовать новое понятие: объектно-ориентированный интеракционизм.

Но разве, чтобы понять не-автоматичность перемены масштаба, не нужно признание разрыва и краха прежней рациональности? И Мартин Хайдеггер, и поздний Брюно Латур (собеседники Вахштайна в книге) писали о другом — о распадающемся мире, который не может быть понят прежней рациональной логикой. Не может уже потому, что он ею и произведён: и чтобы понять его, нужно обрести дистанцию. У Вахштайна дистанция ― это воспарение к «подлинной науке». У Хайдеггера и Латура ― это потеря, драма, земля, уходящая из–под ног. Эта дистанция не может возникнуть оттого, что эксперт по социальности объясняет эксперта по инновациям, между ними нужна другая дистанция.

Что читать?

Сивков, Д. Ю. (2020). Места и масштабы: онтологии освоения космоса. Сибирские исторические исследования, (1), 75-96. — это пример исследования, основанного на учёте масштабов в антропологических подходах.

суверенность

Суверенность машин — важный сюжет третьей части книги. Чтобы разобраться в ней, нужно понять, откуда растут корни у этой проблемы.

Их можно найти в теории суверенитета, которая есть у Томаса Гоббса. Именно гоббсова проблема — почему люди не убивают и не грабят друг друга каждый день, что поддерживает социальный порядок — является отправной точкой для теории социальной общности у Виктора Вахштайна.

Это важно понимать по двум причинам. Во-первых, это, мягко говоря, не единственное возможное основание для объяснения социальной жизни. Есть ещё солидарности и религии Эмиля Дюркгейма, воли и связи Фредерика Тённиса, наконец, старик Огюст Конт и наследие социалистов. Если брать за отправную точку социальной жизни любого из них, никакой суверенностью машин в конце общества не пахнет. Потому что суверен — вообще не ключевая фигура в этих теориях. Там есть проблемы труда, знаков, типов связей, воображения и много других сюжетов.

Во-вторых, теория суверенитета в версии Томаса Гоббса и Виктора Вахштайна — это часть институционального мира. Суверенность, представительство и агентность — как ценностные и интеллектуальные основания — оказываются столпами мира, где возможна наука, одновременно объясняющая и производящая технику.

Этот мир, опять же, существует не во всех теориях. В данном случае он позволяет отгородить политику от науки. Такое различение возможно только в условиях государства как основного условия действия общества.

Такой подход имеет не только политический смысл. Также он вторит настрою наук середины ХХ века, сильно напуганных тем, что военные разработки стали превращаться в оснастку повседневного мира и заодно — менять язык его описания. Сетевые разработки, пароварки, сошедшие с конвейеров экс-танковых заводов, телевизор и радио ― наследуют войне, и вносят её в мир. Науки прямо или косвенно пытаются выстроить дистанцию, которая позволит и признать милитантность техники, и обратить её на нужды мирной жизни.

Что читать?

Гоббс, Т. (1991). Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. Гоббс Т. Сочинения, 2, 3-545.

Корбут, А. М. (2013). Гоббсова проблема и два ее решения: нормативный порядок и ситуативное действие. Социология власти, (1-2), 9-26. — полемичное объяснение гоббсовой проблемы в разных социологических подходах

война

Я прочитала эту книгу весной 2022 года. Надежда и беда этого текста, язвительного, запальчивого, критичного, амбициозного — это наша общая надежда и беда. Текст признаёт тотальность мира, которая происходит от неспособности различать технику и культуру, правление и иерархию. В этом мире социология помогает технике, надеясь на то, что даже если нас будет представлять смартфон, это будет представительство в справедливом суде. Но тот путь, который предположен в этом тексте, привёл нас в другую ситуацию. В нём земля наконец уходит из–под ног, а мир распадается на части. Вот он, мир Мартина Хайдеггера, и это весна-лето 2022. Но вопрос не в том, нужно ли говорить в конце своих лекций «Хайль Гитлер» (как делал Хайдеггер). Вопрос лекций — в том, как быть с техничностью объяснений и как понять, куда привела нас оптимистичная рефлексия насчёт прогресса.

Чтобы свидетельствовать о прогрессе, нам приходится по-прежнему изобретать архаику. Чтобы говорить о том, как мы продвинулись вперёд, нужно указывать — относительно чего. Любой ход в будущее, в том числе концептуальное, создаёт тяжёлым следом прошлое. И иногда, нет, всегда, оно возвращается.

Многие интеллектуальные проекты середины ХХ века, послевоенного времени, были попыткой признания и примирения. Они шептали и кричали о том, что не нужно запускать маховики технического прогресса и гнаться за ним студенческими движениями. Они были о том, что если увеличивать разрыв между новым и старым, между техникой и культурой, между экспертами и обывателями, между передовыми институтами и замшелыми, — мы только потворствуем розни.

Обаяние прогресса не обязательно расколдовывать, но его нужно описывать, уточнять, этим наука отличается от техники, а в чём — близка ей. Или наоборот — практиковать науку, близкую к технике, инженерную, клиническую, когда проектирование, объяснение и дело не разрываются. В обоих случаях интеллектуальная работа работает на замедление и производство исследовательского (и политического) подхода, отличного от движения изучаемого мира. Впрочем, и моя критика тут не слишком основательна. Оба описанных способа быть иначе: рефлексия и совместность с объектом исследований придуманы в интеллектуально безопасном мире кампусов и лабораторий. Там можно было отгородиться от смыслов «культуры», так как они — в другом месте.

Там же стал возможен социолог из книги Виктора Вахштайна — по-прежнему не потерявший агентности в мире, где субъектность человека вызывает больше вопросов, чем субъектность билетного автомата. И конечно, отстаивать возможность наблюдения в нём — привилегия. И конечно, привилегия эта лучше всего реализуется через науку. Привилегия в книге пытается стать добродетелью, автор предлагает читателю следовать за ним, пытаясь самостоятельно осмыслять технику.

Что читать?

«Вопрос о технике», «Вещь», «Поворот» в сборнике: Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993.

Чубаров, И. (2015). Машинная антропология. Запоздалый манифест. Философско-литературный журнал «Логос», 25(2 (104)), 122-141. — довольно сложный, но подробный текст о том, как машины становятся частью машинерии власти.

протест

Понимая прогресс не как эсхатологическую неизбежность, а как внутреннюю проблему нашего познания, мы можем осознать техничность концептуализаций. И признать, что они действуют и в мирах наук, и в мирах политик.

Текст Виктора Вахштайна заставляет вспомнить вдесятеро более крупную книгу Шошанны Зубофф «Надзорный капитализм». В ней она рассказывает о том, как возник новый капитализм, который хуже старого, и утверждает, что стоит бороться за то, чтобы вернуть нормальный мир, где дом и душа сокровенны, а возможность человека принимать суверенные решения не оспаривает ни одна машина. Текст Шошанны завершается призывом к сопротивлению, текст Виктора — надеждой на понимание. После книги «Техника. Обаяние прогресса» отчётливо видно, что и попытки Зубофф — происходят из той же техничной логики, где человек появляется для того, чтобы улучшить существующие технологии и способы взаимодействия между людьми.

Из лета 2022 года кажется, что оба текста — трагически дополняют друг друга. Американская исследовательница хочет, чтобы мир техники был менее неизбежен, даже если нам нужны. Социолог из России хочет, чтобы наука не потеряла своей способности объяснять самые необратимые превращения в мире.

В своём скорбном признании происходящего книга Вахштайна — не менее важный политический текст, чем стенания о колониализме данных и его империях или разрушенном сокровенном доме, который предлагают критики капитализма. Она — плоть от плоти того мира, где всё напряжено и больно. Она — свидетельствует связь социологии и техники каждым своим словом и пространственной метафорой. Она предлагает признать изменения, происходящие в мире и не видеть за ними лишь обаяние (или ужас) прогресса. Я надеюсь, что этот текст, а точнее его рубрика «Что читать?» позволят читателю не только видеть это обаяние, но практиковать другие способы быть с ним или отказываться от него.

Что читать?

Зубофф, Ш. (2022) Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти. М.: Издательство Института Гайдара.