12x12. Май # Выбор Андрея Жданова
Реч#порт публикует майскую подборку в рамках проекта «Новосибирская поэзия: 12×12». На этот раз 12 стихотворений выбраны поэтом Андреем Ждановым, а сопровождают их работы художника Евгения Зарембы.
Для тех, кто только присоединился: в чëм суть проекта «Новосибирская поэзия: 12×12»? В течение 2020 года 12 экспертов, приглашённых редакцией, опубликуют на страницах Реч#порта подборки, составленные из самых важных, на их взгляд, стихотворений в истории новосибирской поэзии, и прокомментируют свой выбор. В каждой подборке будет представлено 12 стихотворений, написанных 12 разными авторами. Тексты, уже опубликованные в рамках проекта, не должны повторяться в последующих публикациях. Каждая публикация будет сопровождаться визуальным рядом, составленным из работ новосибирских художников.
Евгений Харитонов
Тексты Евгения Харитонова попались мне в девяностые. Кажется, это был эмигрантский какой-то журнал или издание.
Из прозы я узнал много полезного о физиологических нюансах гомосексуализма, а из книги в целом (там были разные ещë воспоминания) о том, что комик Ефим Шифрин был любовником Харитонова.
«Покупку спирографа», настолько этот текст меня поразил, я переписал шариковой ручкой в свой девичий блокнот.
Покупка спирографа
Погрузить спирограф надо три грузчика.
Провести машину с погрузкой через институт целое дело,
я пошëл заказать машину в агентство как частную перевозку —
кассир не оформляет, боится.
Мебель с квартиры на квартиру можно,
аппарат из магазина в учреждение нельзя.
Дура, советует съездить к их начальнику за разрешением,
отсюда на улицу девятьсот пятого года.
Нахуй тогда мне твоë агентство, ездить полдня.
Перевезти вещь с места на место, спирограф, хуëграф,
в квартиру, в учреждение, всë равно я плачу.
Позвонил от неë начальнику,
конечно, начальник не возражает.
Опять не так, назвал срок подачи машины с трëх дня,
гарантия выполнения заказа с трëх до семи; а магазин
в половину пятого закрывают.
Опять надо ему звонить.
Он уже не хочет менять,
только после пятнадцатого даст рейс с утра.
Сейчас у него утренние перевозки квартирные,
одно окно было после трëх.
А не один хуй, раз перевозка оформится как квартирная.
Я ещë нарочно хотел взять этот рейс с трëх,
или машина придëт до закрытия,
а не придëт, хуй с ней,
пусть всë до конца будет не так.
Хорошо, после пятнадцатого.
Взял нарочно телефон у кассира, чтобы пятнадцатого ехать к ней
не поднимать всë сначала с новым кассиром.
Приезжаю в пятнадцатых числах.
Она, блядь, — опять надо звонить начальнику просить разрешения.
Какого же хуя я именно к тебе еду.
Опять дура советует, вы съездите к нему договоритесь.
Опять позвонил, спасибо ещë, он на месте.
Даже неуважение, уж раз он такое начальство,
звонить не по делу второй раз.
И, дура, не забыла приписать на квитанции —
с разрешения этого начальника.
А то вдруг еë посадят.
Теперь, Маргарита Александровна узнаëт о размерах спирографа,
сказала, не тот аппарат.
Решили пока не забирать.
На следующий день выяснили, тот аппарат.
Хорошо, не съездил в агентство, не отказался.
В понедельник с утра у магазина жду машину —
новая новость.
Срок доверенности на неë вышëл,
кладовщица не хочет выдавать.
Какая разница, всë оплачено, счета у вас.
Нет, дура тоже упëрлась, нельзя.
— Машина же сейчас придëт с грузчиками.
А я до доверенности успел сказать ей
с десяти до часу подадут машину,
теперь она говорит — вот до часу как раз и съездите.
— Да может быть она сию минуту подойдëт.
— Ну и подождëт машина.
А кто будет платить простой грузчикам, ëб твою мать.
И ехать сейчас в центр, потом опять к ней, потом снова в центр
когда бы сейчас отвезти машиной, на месте взять доверенность
и отвезти дуре.
Я же оставляю и корешки квитанций, паспорт свой,
деньги вот перечислены, ëб твою мать,
ну, позвони в мою бухгалтерию —
она звонит, они тоже согласны,
да, по такой доверенности еë право не выдавать.
Ещë говорит, в паспорте у вас штампа нет,
что там работаете.
— Да как мне доверенность бы выдали на такой аппарат,
когда бы я там не работал.
Договорились, всë ей оставлю, паспорт,
корешки, а без них моей бухгалтерии
уж на самом деле в отчëте нельзя.
И то она пошла у своего начальника спросить разрешения.
И машина приходит в эту минуту.
Это я сейчас бы как раз уехал,
она ждала бы меня два часа,
рублей на пятнадцать с грузчиками.
И пришла она первым рейсом —
на десять часов заказ, пришла в половину одиннадцатого.
То есть, когда я в тот раз не взял,
она тоже бы так наверняка пришла,
и с доверенностью не было бы разговора.
В агентстве с дуры началось, и пошло, блядь, по цепочке.
Ещë грузчики на вино стали выпрашивать,
как будто я мебель перевожу себе.
Отвезли,
взял новую доверенность,
привëз кладовщице —
о, ëб твою мать.
Печати на ней нет —
я выписал не зашëл в отдел кадров заверить.
Но всë, теперь как хочет,
завезу когда по пути в Замоскворечье будет в конце недели.
Так она через два дня стала звонить в институт, шум подняла.
У неë счета оплачены,
паспорт в залоге,
корешки от квитанций, которые моей бухгалтерии
важней чем еë доверенность —
она, блядь, боится, что у неë доверенность не тем числом.
Борис Богатков
Это странно и, наверное, стыдно, но я долго думал, что памятник около Института связи, на котором крупными буквами написано «Борису Богаткову», принадлежит не поэту, а
Лишь в 2018 году я понял, как ошибался, прочитав «Возвращение».
Возвращение
Два шага от стены к окну,
Немного больше в длину —
Ставшая привычной уже
Комнатка на втором этаже.
В неë ты совсем недавно вошëл,
Поставил в угол костыль,
Походный мешок опустил на стол,
Смахнул с подоконника пыль
И присел, растворив окно.
Открылся тебе забытый давно
Мир:
Вверху — голубой простор,
Ниже — зелëный двор,
Поодаль, где огород,
Черëмухи куст цветëт…
И вспомнил ты вид из другого жилья:
Разбитые блиндажи,
Задымленные поля
Срезанной пулями ржи.
Плохую погоду — солнечный день,
Когда, бросая густую тень,
Хищный «Юнкерс» кружил:
Чëрный крест на белом кресте,
Свастика на хвосте.
«Юнкерс» камнем стремился вниз
И выходил из пике.
Авиабомб пронзительный визг,
Грохот невдалеке;
Вспомнил ты ощутимый щекой
Холод земли сырой,
Соседа, закрывшего голой рукой
Голову в каске стальной,
Пота и пороха крепкий запах…
Вспомнил ты, как, небо закрыв,
Бесформенным зверем на огненных лапах
Вздыбился с рëвом взрыв.
… Хорошо познав на войне,
Как срок разлуки тяжëл,
Ты из госпиталя к жене
Всë-таки не пришëл.
И вот ожидаешь ты встречи с ней
В комнатке на этаже втором,
О судьбе и беде своей
Честно сказав письмом.
Ты так поступил, хоть уверен в том,
Что ваша любовь сильна, —
Что в комнатку на этаже втором
С улыбкой войдëт жена,
И руки, наполненные теплом,
Протянет к тебе она.
1942
Екатерина Гилёва (Климакова)
Катя почему-то не любит писать свою фамилию с буквой Ё и никому не разрешает этого делать. Но я напишу, и пусть меня постигнет Кара небесная.
Открою секрет: стихотворение ниже имеет ко мне непосредственное отношение. Я очень этому рад.
+ + +
Вот так вот жить. Да просто так вот жить,
чтоб умным детям говорить о книжках,
чтоб маме говорить о свежем хлебе,
чтобы в ночи такой же кто-нибудь,
такой нибудь, какой едва знакомый,
звонил и говорил о минералке,
о лошадях, о музыке и кошке
и до утра, и в целом — ни о чëм,
ведь люди так воспитаны,
что тяжко молчать часами в телефонной трубке
и знать, что там, куда радиоволны, есть человек,
который этой ночью неведомо зачем,
но в такт с тобою молчит
о том,
что жизнь завершена.
Стоят в углу немые арлекины,
висит в ночи холодная картина,
где рыцари уходят в Палестину.
А раз они уходят в Палестину —
французская танцовщица пьяна.
Зачем-то вспоминается о Гойе,
и тело и больное, и нагое
в ночи твердит пустые имена
с одним вопросом тяжким — «Нахрена?…»
«Нинахрена. А просто, чтобы было», — ответит в трубке тихо собеседник.
Ты повторишь, как эхо: «Чтобы было…» и будешь говорить о том, что вот
тебя любили, да и ты любила,
о том, что «он такая крокодила»,
любимая такая крокодила, которой так тебе недостаëт.
Игорь Давлетшин
Игорь Давлетшин переехал в Новосибирск в 2002 году. И в этом же году погиб, возвращаясь с Алтая разбился с товарищами на трассе. Я не успел с ним познакомиться лично, о чëм, в
Тогда погибли ещë два человека: исполнительный директор Фонда имени Юрия Кондратюка архитектор Алексей Поливанов и Максим Зонов, художник, дизайнер, видеоартист и добрый сказочник — умер от костного кровоизлияния в больнице на следующий день.
Говорят, они везли с собой мëд с Алтая.
Так их и нашли — в меду.
Из жизни облаков и деревьев
Облака — это души
утонувших женщин.
Л.Видалес
Вошли в южные ворота
шли по северному городу
и вновь увидели перед собой южные ворота
значит ли это что мы шли по кругу
или все ворота северного города обращены на юг
или есть ещë какая-то невидимая нам причина.
Эта загадка ничуть не проще
задачи нахождения философской подоплеки
поведения деревьев-самоубийц.
На короткое время (не более 3-х сек.)
дерево зависает в воздухе
а затем медленно растворяется
оставив лишь листок
в качестве прощальной записки.
Александр Ахавьев
Александр Васильевич Самосюк, пишущий стихи под личиной Ахавьев, мой самый любимый умный поэт на Земле. Жестокий, но справедливый.
А ещë он однажды написал пародию на Евтушенко и преподнëс это как стилизацию верлибра, который, якобы, написан, как их пишу я.
+ + +
со мною происходит что-то не то
ко мне перестал приходить мой старый друг
теперь совсем другие заполняют мою жизнь
превращая еë
в такую же праздную вещь
как их собственные праздные жизни
и ещë со мною происходит вот что
ко мне приходит ещë и женщина
но когда она кладëт руки на мои плечи
я понимаю
что это совсем чужой мне человек
то ли она украла меня у моей любимой
то ли кто-то украл мою любимую у неë
я уже что-то совсем запутался
Станислав Михайлов
Был период, когда мы со Славой откровенно и изобретательно выпивали.
«Джордано» тоже имеет ко мне отношение. В стихотворении описываются реальные события с точки зрения одной из сторон.
Но там маленькая неправда: я изнывал от желания выпить спиртного, пока Михайлов где-то у ЦУМа искал, у кого бы прикурить. Звонил и говорил, что сейчас придëт. А я всë ждал, ждал…
Потом он действительно пришëл, и мы поехали к Чиркину в «Путти-хаус» пить водку, и там я в тот раз забрал Дусю — мою кошку.
Джордано
В Тихом центре.
Августа 13.
Тополя и клëны
аллею окаймляют
и ведут к пустому ЦУМу,
там такое изобилие спортинвентаря,
что думаешь невольно
каждый в Тихом центре
спортсмен заядлый,
а меж тем 11 хромых пенсионеров
прошли кренясь к Вокзалу
и один горбатый мальчик в гору,
то есть к ЦУМу.
Курить хотелось
были сигареты,
но не было кресала никакого.
Сидел и слушал
две параллельные
и одну перпендикулярную дорогу.
Хромые шли.
Старуха вышивала
на пяльцах васильки и маки.
Горбатый мальчик
попросил цигарку и огонька,
в сердцах хотел я отчитать мальчонку,
но денег дал на зажигалку.
Так минул час,
так мальчик и исчез.
Позвонил товарищу Джордано Бруно,
Джордано рад бы был поговорить,
но уезжает,
товарищи позвали на костëр.
Зачем я здесь
в пустом и тихом центре?
Сказал себе курящего увижу,
прикурю и…
оседлаю свой чудесный велик,
что час стоит,
маячит,
овса не просит…
Так минул час ещë
и половина часа.
Зачем я здесь,
где даже дети не орут,
жмутся к матерям,
улыбки робки и зубок белоснежных не видать.
Курящих нет в проклятом тихом центре.
А впрочем вот
курящая с собакой
бредëт старуха,
вот ведь дрянь такая
в проулок повернула.
Ужас испытал от монотонной работы времени.
Так может быть не к ЦУМу ведëт аллея,
а в крематорий, где горят эстеты
и велосипедисты без огня.
Нахлынул внезапный ветер
и блаженный шелест
покрыл все три шумящие дороги
и улетел туда куда хотел.
Сижу, как дурень деревенский,
и жду курящего,
и нет его окрест.
Никогда не заключай с собой пари,
оно подобно смерти
падения затяжного в пустоту.
Джордано мне перезвонил,
сказал, что я могу приехать
и в трубку коробком неполным спичек постучал,
чем потряс меня до дрожи.
Я еду.
Я прекрасно проиграл.
Андрей Щетников
У Андрея чертовски много любимых мною стихов. Я поражаюсь его умению описывать то, что он вокруг себя видит.
Но в подборку я поставлю стишок, посвящëнный мне. Пусть уж это будет принципом еë (подборки) составления.
Катастрофическое
Андрею Жданову
Человечеству нужны большие бедствия,
Чтобы жизнь прекрасную начать.
Чтобы отлежаться, оглядеться,
Сбросить с плеч замшелую печать.
Прилетит метеорит из космоса,
Полыхнëт пожаром на заре.
Динозаврам умирать не хочется,
Собрались они толпою во дворе.
Чтобы мусор выбросить из комнаты,
Нужен итальянский новый год.
Всë забудется и всë запомнится,
Будет новых дел невпроворот.
Притаились в трубах нанороботы,
Ждут, когда настанет их черëд.
Шлют они послания утробные,
Никакая их холера не берëт.
Сергей Самойленко
Что тут сказать?
Мы живëм в одно время с классиком.
Более того, мы живëм рядом с ним.
+ + +
охуительно пахнет черëмуха
хорошо расцветает сирень
от задроченной строчки кручëныха
без портвейна мозги набекрень
наша молодость сахаром колотым
и суставами пальцев хрустит
травит примой морит книжным голодом
бездуховною жаждой томит
зачарована будто сомнамбула
накрахмалена как простыня
до чего же похабная фабула
что ж ты снишься мне день изо дня
это блядское благоухание
сопли слëзы проклятый ринит
перехватывает дыхание
сердце ухает время стоит
Вероника Монастырная
Ника Черновицкая (Монастырная), на мой взгляд, во многом недооценëнный поэт. Или поэтесса.
Мне нравится еë мрачность и безысходность.
Иногда она количественно перебарщивает в нуаре, но я всегда вспоминаю два еë творческих вечера в «Чëрной речке»: такое мастерство самоиронии я редко где и у кого встречал.
Двор
Там нет давно верëвок и скамеек.
Нет бабушек, столов, дырявых леек.
Нет ничего, что было там при нас.
Никто не пишет мелом на заборах,
и не рисует стрелки. Лето, город,
далëкий и неведомый. В анфас
и
Несëт бельë в тазу соседский Гриша,
а позади жена, что конвоир.
В руках ключей перебирает связку.
Все знают, что Григорий выпить мастер,
и пол у них протëрт почти до дыр.
Приветствуют, кивают, исчезают.
Он, если честно, не большой мерзавец.
У тех вон сын давно уже в тюрьме.
Неведомо кого, но укокошил.
Я зайчика тащу в песок в лукошке.
И
Тут выплывает Вячеслав Петрович.
Его зовут «одна большая сволочь» —
барыжит на цветах, его Лидок
сидит, что куча возле магазина,
и продаëт по 5 рублей малину,
петрушку, редьку, гладиолус. Смог
еë Петрович приучить к порядку.
Они читают мятую тетрадку
сплошь в цифрах, но запомнят назубок.
А Федька с дедом те опять о Курске,
где полегло так много. Наших, русских
и остальных. Петрович тут чужак.
Все шепчутся, что он купил награды,
и посылают, как ссылают гадов.
Но то Петрович. Вовсе не дурак.
Ах, пастораль потерянного мира!
И детство наше всë парит над ними,
усталыми, забытыми почти.
Век прошлый, год семидесятый где-то.
И жаркое распаренное лето
томится на качелях запасных.
Евгений Минияров
Со стихами Миниярова я встретился впервые в пресловутой книжке «Гнездо поэтов». Я тогда ëрничал — почему гнездо, а не дупло?
Но когда узнал, что есть у серьëзных филологов теория (или предположение, не знаю, как правильно), что слова гнездо и пизда однокоренные, я успокоился.
Жизнеописание Наташи
Где вы, о где же вы были, вестники,
где вы были, толкователи и летописцы,
когда Наташа улыбалась?
Вы записывали важные сведения деревянными перьями,
в ваших мастерских теперь играют дети,
и Наташа хранит для них ваши свитки,
как букеты диковинных цветов.
А вы помните, как она слушала ваши речи,
как она любила запах мела,
как диковинными цветами покрывались ваши манускрипты,
и как волновались вы, таинственные наставники,
когда она смотрела на вас?
Где же вы были, вычерчивая иероглифы,
развертывая головокружительные орнаменты горьких истин,
развинчивая пружинки аксиом и силлогизмов
с помощью самых точных слов.
О, я знаю, что вас не было здесь в то время,
когда Наташа здесь и тогда улыбалась,
когда параллельные пересекались,
и как же вы были прекрасны, и старцы, и юноши,
и вы были, были.
И вот сейчас, когда уже расшифрован кодекс Хаммурапи,
и реконструированы все дворцы всех аменхетепов,
для чего вы всматриваетесь в завитки наутилуса,
и украдкой слушаете печальные звуки
очарованной пустоты?
Разве для того Наташа трогала эту раковину
и рассеянно перебирала прочие безделушки,
чтобы они стали экспонатами? или памятью?
или пылью? или драгоценностями?
или, наконец, чтобы они явили свою сущность?
или? или? или?
Или это так, или нет, я не знаю,
я помню, что прямые всегда, всегда параллельны,
о, они только и только параллельны,
и это слишком легко,
и это слишком просто, и это слишком.
И потому мы записываем в наших книгах:
вот жизнеописание Наташи,
вот она улыбалась чему-то
тогда, когда.
Ну так я же знаю, дивные архивариусы,
где вы допустили самую лучшую свою ошибку,
где она лежит, забытая вами,
параллельная самой себе.
Ну вот мы и встретились, чудотворцы,
в нашем праздничном параллельном времени,
где ничто не длится, и книги не написаны,
и Наташа была и ушла.
Ну так я расскажу вам, как воздух великой империи,
как и зафиксировано в ненаписанных еще летописях,
дробился цветными стеклами ее жилища
и расцвечивал ее волшебные сны.
А пока что длится эта вечная пауза,
и мы оставим на это время наши беспокойства,
и я скажу, быть может, еще и об этом,
и Наташа, может быть, улыбнется.
А пока что она мирно почивает в своей колыбельке,
а пока что она в дивном своем Новосибирске,
а пока что она здесь, на своей жесткой
верхней полке пассажирского поезда,
и ангелы вышивают гладью заоконные перелески,
как узоры ее судьбы.
Иван Полторацкий
Обнаружил, что и у Ивана Сергеевича есть про меня стихи, сюда их срочно!
(Однажды я сказал Ивану, что мы добились того, что можем позволить себе писать плохо, всë равно этого никто не заметит, только тсссс! никому не рассказывайте!)
Андрею Жданову
в россии всë решится хорошо
когда найдут в спецшколе порошок
когда гарант
возьмëт гидрант
и смоет с синего мундира портвешок
картошечки нарежет и лучок
на всех разделит лазерным лучом
но мы с тобою будем ни при чëм
мы промолчим и витиным мячом
от штанги откосив наискосок
край неба срежем
как машинкой твой висок
мой месси мой роландо угловой
бей голенью бей пятой головой
когда бы треснуло у пастыря пенсне
переболевши гриппом по весне
воскресли все воскресли все воскресли все
в россии всë случилось как во сне
и кровь уже засохла на песке
как удивительная птица и цветок
Виктор Iванiв
Этот стишок, на мотив какой-то советской песенки, Витя написал мне на сорокашестилетие. Сидючи у меня на кухне.
Стишок глуп и неказист, но в полное собрание классика войти заслуживает.
Пусть здесь будет опубликован впервые.
И, кстати, Витя букву Ё не писал даже от руки, поэтому и я не стал еë воспроизводить перепечатывая.
Андрею Жданову
от хереса
получаса не хватит
чтобы не повторять их
тех ошибок в которых слова
повторяешь безбожно
в 46 невозможно
чтоб была твоя жизнь лишь едва
лишь едва отворяешь
ты оконце теряешь
кровь на солнце нет не пройдет
только знаю мятежно
вызубрил все прилежно
не на смерть НА-ЖИВОТ
через час больше не-ету
нету этого све-ету
что беспечно разлегся поспать
это значит поюзан
был советским союзом
это значит еб твою мать
он шагнул безнадежно
тех шагами во сне что
уж ни вспомнить уже не забыть
я боялся коме-еты
ты боялся приме-еты
нам теперь остается забить
