Небольшая статья, опубликованная в журнале Huck, рассказывает о фриганизме — альтернативном способе потребления, называя его The Sharing Economy, экономикой, которая, в противовес капиталистической, основана не на приобретении, а на том, чтобы делиться; не знаю как перевести точно, пусть будет «делящаяся экономика» (чтоб не сказать «распределительная»). По сути речь идет об «антипотребительстве» — использовании ненужных вещей, в т.ч и найденных на помойках, и организации обмена всем чем угодно. Проблема статьи в том, что она вся построена на терминах, которых нет в в русском языке: freeganism, dumpster diving, foodbank, pay-as-you-feel (#PAYF), skiptchen. Скорее, это даже не проблема, а ее симптом, ведь, как говаривал классик, границы моего языка — границы моего мира. Слова имеют референты в реальном мире, и отсутствие таких слов означает отсутствие таких вещей в русскоязычном мире и русскоязычном сознании. При этом особенно досадно то, что сама практика бережного обращения с вещами (тот же ремонт вместо покупки нового), была широко распространена в советское время, но канула в лету в числе прочих реальных достижений развитого социализма.

Теоретический тезис статьи — «делящаяся экономика — это инвертированный капитализм» (“The principle of sharing is simple, but directly opposed to the capitalist ethos”) выглядит скорее декларацией, чем описанием реальности. Скорее, это маленькая складка капитализма, существующая только как дополнение к нему и потребляющая произведенные там «ненужные предметы» ("…revaluation of what has traditionally been considered useless; be it goods, empty rooms, extra car seats on a journey…"). Наличие этих складок — одно из важных отличий капитализма от социализма: первый рельефный, а второй гладкий (почти по Делезу), за эту гладкость не зацепишься и не спрячешься в ней; устроить коммуну капиталистов в соц.обществе (да и просто штаны не такие как у всех носить) не получиться — просто негде, не выделено для этого места. Этот эффект, наверное, можно приписать особенности буржуазного контроля, вообще, сознания — это, конечно, паноптикон, но такой «моргающий» паноптикон: смотрит за всеми, но иногда моргает и позволяет себе не заглядывать в дела соседа, создавая тем самым эти складки; «левое» же сознание проактивно, оно никогда не спит и соседа (тех же роющихся в помойках фриганов) в покое никогда не оставит. (Ницше, наверное, и не догадывался, что он пишет именно потому, что «последний человек» моргает; а Фуко не удивляло, что он спокойно публикует книги о практики надзора и наказаний в «обществе контроля»).