Перевод статьи «The Meta-Problem of Consciousness» («Мета-проблема сознания», 2018) австралийского ученого, живого классика философии сознания — Дэвида Дж. Чалмерса. Часть первая.

Мета-проблема сознания — это (в первом приближении) проблема объяснения того, почему мы думаем, что существование сознания принципиально проблематично.

Подобно тому, как мета-познание — это познание о познании, а мета-теория — это теория о теориях, мета-проблема — это проблема о проблеме. Первоначальная проблема — это трудная проблема сознания: почему и как физические процессы в мозге вызывают сознательный опыт? Мета-проблема — это проблема объяснения того, почему мы думаем, что сознание представляет собой сложную проблему, или, другими словами, проблема объяснения того, почему мы думаем, что сознание трудно объяснить.

Релевантным типом сознания здесь является феноменальное сознание или человеческий субъективный опыт [1]. Система феноменально осознана, если существует что-то, с чем она соотносится с точки зрения наблюдателя. Широко (хотя и не повсеместно) признается, что большинство людей обладают феноменальным сознанием (по крайней мере, в состоянии бодрствования), и что летучие мыши, кошки и другие животные вполне могут им обладать, а деревья и камни — нет. Психическое состояние феноменально осознанно, когда есть что-то, что похоже на пребывание в подобном состоянии. Известно, например, что видеть ярко-красный квадрат и чувствовать боль — это феноменально осознанные процессы, в то время как типично обывательские убеждения (скажем, вера в то, что Париж находится во Франции) — нет.

Трудная проблема объяснения феноменального сознания — одна из самых загадочных в науке и философии, и в настоящее время нет решений, которые привели бы ученых к какому-либо консенсусу по отношению её решения. Она контрастирует с легкими проблемами объяснения различных объективных поведенческих и когнитивных функций, таких как обучение, память, интеграция восприятия и вербальное общение. Подобные проблемы считаются легкими, потому что у людей есть стандартная парадигма их объяснения. Так, чтобы объяснить функцию, нам просто нужно найти соответствующий нейронный или вычислительный механизм, который её выполняет. Мы знаем, как это сделать, или, по крайней мере, принципы работы этих явлений. На практике когнитивные науки постоянно и неуклонно продвигаются в решении легких проблем.

При данном анализе трудная проблема сознания представляется трудной, потому что для понимания сознания требуется нечто большее, чем просто объяснение объективных поведенческих или когнитивных функций. Даже после того, как мы объяснили их все, может оставаться еще один вопрос: почему все это функционирование сопровождается сознательным опытом? Когда система настроена на выполнение данных функций, с объективной точки зрения, почему тут вообще присутствует нечто вроде системы с субъективной точки зрения? Из–за наличия этого дополнительного вопроса стандартные методы когнитивных наук насилу решают трудную проблему сознания.

Тем не менее, есть одна поведенческая функция, которая особенно тесно связана с трудной проблемой. Эта поведенческая функция включает в себя феноменальные отчеты ("phenomenal reports") — то есть то, что мы говорим о сознании (о феноменальном сознании). В частности, многие люди делают отчеты о проблемах ("problem reports"), выражая свое мнение о том, что сознание связано с трудной проблемой. Я утверждаю, например, что «Существует серьезная проблема сознания», «Трудно понять, как сознание может быть чисто физическим феноменом», «Объяснение поведения не объясняет сознание» и так далее. Как и многие другие люди. Людей легко заставить выразить недоумение по поводу того, как объяснять сознание в терминах мозговых процессов, и существует значительный объем психологических исследовательских данных об «интуитивных дуалистических» суждениях как детей, так и взрослых.

Мета-проблема сознания — это (во втором приближении) проблема объяснения данных отчетов о проблемах. Отчеты о проблемах — это черта человеческого поведения. Из–за этого мета-проблема их объяснения, строго говоря, является одной из легких проблем сознания. По крайней мере, если мы признаем, что все человеческое поведение можно объяснить в физических и функциональных терминах, тогда мы должны признать, что отчеты и представления о проблемах могут быть объяснены в этих терминах. Например, их можно объяснить с помощью нейронных или вычислительных механизмов, которые генерируют представления.

Хотя мета-проблема, строго говоря, проста, она тесно связана с трудной проблемой сознания. Мы можем рационально надеяться, что решение мета-проблемы прольет свет на решение трудной проблемы. В частности, сильная линия её решения утверждает, что расшифровка мета-проблемы разрешит и трудную проблему. Более слабая линия признает, что её решение не устранит трудную проблему, но очертит возможные варианты её решения.

Как и трудной проблеме, мета-проблеме сознания предшествует долгая история теоретической разработки и оформления. Первая выдающаяся философская традиция включает в себя материалистов, полагающих, что ум — это полностью физическое явление. Они пытаются подорвать дуалистических оппонентов, выражающих обще интуитивное суждение о нефизическом основании сознания. Можно найти версии подобной стратегии у таких философов-историков, как Гоббс, Юм, Спиноза и Кант. Например, в первом паралогизме в «Критике чистого разума» (1781) Кант утверждает, что «трансцендентальная иллюзия» ответственна за нашу интуицию о том, что «я» является простой субстанцией. Не так давно Ю.T. Плейс (1956) диагностировал дуалистические интуиции о сознании как основанные на «феноменологической ошибке», Дэвид Армстронг (1968) определил их как основанные на «иллюзии женщины без головы», а Дэниел Деннет (1992) — как основанные на «иллюзии пользователя».

Подобная стратегия обычно включает то, что Кейт Фрэнкиш (2016) назвал иллюзионизмом в отношении сознания: представление о том, что сознание является или включает в себя своего рода интроспективную иллюзию. Франкиш называет проблему объяснения иллюзии сознания просто проблемой иллюзии ("illusion problem"). Проблема иллюзии является близким родственником мета-проблемы — это версия мета-проблемы, которая возникает, если к ней добавить тезис о том, что сознание является иллюзией. Иллюзионисты традиционно считают, что решение мета-проблемы само по себе решит трудную проблему. Например, если у нас есть физическое объяснение того, почему нам кажется, что у нас, как у живых существ, есть особые нефизические свойства, то эти свойства можно отбросить как иллюзию, а любую проблему в их объяснении можно отбросить как основанную на иллюзии. Подобные взгляды были поддержаны или исследованы в последние годы такими философами, как Дэниел Деннет, Кейт Фрэнкиш и Дерк Перебум, и такими учеными, как Майкл Грациано и Николас Хамфри. В результате мета-проблема стала ключевой для иллюзионистов.

Лучшие аргументы в пользу иллюзионизма — это так называемые аргументы разоблачения, которые основываются на том, что существует решение мета-проблемы, объясняющее наши убеждения о сознании без обращения к сознанию как таковому. Если когда-либо будет выработан консенсус такого рода, то поддержка иллюзионизма сможет возрасти. Хотя, даже без подобного консенсуса о решении мета-проблемы, скрупулезное размышление о ней может сделать иллюзионизм более привлекательным для широкого круга людей. Говоря о себе, как я уже писал ранее (1996), если бы я был материалистом, — однозначно я был бы иллюзионистом. Вижу к своему сожалению, что иллюзионизму в последние годы уделялось мало внимания, он был мало изучен. Всё же я серьезно отношусь к данной точке зрения и симпатизирую ей больше, чем большинству материалистических взглядов [2].

Тем не менее, я не иллюзионист. На мой взгляд, сознание реально, и объяснения наших суждений о сознании недостаточны для решения и исчезновения проблемы сознания. Но мета-проблема — это проблема не только иллюзионистов. Это общая комплексная проблема, требующая решения от всех.

Я давно думал, что решение мета-проблемы может стать ключом к решению проблемы сознания как таковой [3]. Даже не иллюзионист может разумно надеяться на то, что появится объяснение наших суждений о сознании, и что оно сможет дать нам понимание самого сознания. Мы предполагаем, что существует по крайней мере очень тесная связь между сознанием и механизмами, генерирующими отчеты о нем. Возможно, само сознание играет ключевую роль в этих механизмах, или, возможно, они каким-то образом служат основой сознания. В любом случае, понимание механизмов может увести нас на некоторое расстояние в понимании сознания.

По сути, мета-проблема включает в себя и проблему иллюзий (“illusion problem”), будучи более общей и нейтральной. Она нейтральна в отношении существования природы сознания, в то время как проблема иллюзий предполагает чрезвычайно твердое представление о существовании и природе сознания. Поскольку позиции иллюзионизма придерживается лишь незначительное меньшинство теоретиков, для сообщества в целом имеет смысл понять проблему сознания именно как мета-проблему и сосредоточиться на ее решении [4]. Тогда теоретики смогут прийти к серьезным собственным выводам о том, что будет дальше.

Мета-проблема открывает обширную и захватывающую программу эмпирических и философских исследований. Вопрос о том, какие механизмы вызывают наши отчеты о проблемах, по большому счету является эмпирическим. Мы можем использовать философские методы для оценки решений, но, как и в случае с другими легкими проблемами, решающую роль тут будут играть методы психологии, нейробиологии и других когнитивных наук.

На практике уже можно увидеть эскиз исследовательской программы, которая сочетает в себе как минимум (i) работу в области экспериментальной философии, экспериментальной психологии, лингвистики и антропологии, изучающей суждения субъектов о сознании, (ii) работу в области психологии и нейробиологии о механизмах, которые лежат в основе наших само-моделей (“self-models”) и вызывают отчеты о проблемах и другие феноменальные отчеты, (iii) работу в области искусственного интеллекта и когнитивной науки над вычислительными моделями феноменальных отчетов, в результате чего формируются системы, которые создают отчеты, подобные нашим, и (iv) философскую оценку потенциальных механизмов, включая то, насколько хорошо они соответствуют и объясняют философские суждения о сознании.

Мета-проблема — это проблема как для ученых, так и для философов, как редукционистов, так и нередукционистов, дуалистов и физикалистов, иллюзионистов и анти-иллюзионистов. По большей части в данной статье используется экуменический подход, который, я надеюсь, будет интересен людям со всех сторон этого раскола. Мне интереснее всего исследовать мета-проблему сознания как самостоятельную. В первой половине статьи, после выяснения того, что включает в себя мета-проблема, я представляю и оцениваю ряд её потенциальных решений. Во второй половине статьи я исследую, как мета-проблема может повлиять на научные и философские теории сознания, включая как реалистические, так и иллюзионистские.

Программа исследования мета-проблемы

Я представил мета-проблему как проблему объяснения того, почему мы думаем, что существует проблема сознания. Я разработал её как проблему объяснения наших отчетов о проблемах, где наши отчеты о сознании отражают наше ощущение того, что сознание представляет собой особую проблему. Пришло время уточнить, к чему это приводит — в частности, что нужно объяснить и какое объяснение имеет значение.

Что нужно объяснить?

Какие именно данные о проблеме сознания требуют объяснения? Их можно истолковать как устные отчеты (когда я утверждаю, что «сознание трудно объяснить»), как суждения (мое формирование суждения о том, что сознание трудно объяснить) или как склонность делать эти вербальные отчеты и суждения. Устные отчеты, возможно, являются здесь наиболее объективными, но они также представляются относительно поверхностным выражением основного состояния, которое мы действительно хотим объяснить. Поэтому я сосредоточусь на диспозициях делать устные отчеты и суждения, как на том, что мы хотим объяснить.

Я называю диспозиции для составления конкретных отчетов о проблемах и суждений проблемными интуициями (“problem intuitions”). Я использую данный термин применительно к отчетам о проблемах и самим суждениям. В состояниях, обычно называемых интуицией, может быть нечто большее, чем перечисленное выше, но вполне вероятно, что она, по крайней мере, включает в себя эти предрасположенности и суждения. Поскольку я использую именно этот термин, проблемная интуиция может стать результатом умозаключений, и суждения, вытекающие из философских аргументов, будут считаться проблемными интуициями. Тем не менее, вероятно, что при решении мета-проблемы наиболее важными из них будут необоснованные суждения, которые возникают до философских аргументов, и я сосредоточусь в особенности на суждениях такого рода.

Далее, какие собственно интуиции необходимо объяснить, чтобы решить мета-проблему сознания? В принципе, феноменальные отчеты включают в себя любые отчеты о сознании, в том числе обывательские, такие как, например, «Мне сейчас больно». Безусловно, проблема объяснения соответствующих интуиций довольно привлекательна. Однако, при этом, мета-проблема — это проблема объяснения проблемных интуиций — интуиций, которые отражают наше ощущение того, что существует эта особая проблема, связанная с сознанием, и присутствует некий исключительный разрыв между физическими процессами и сознанием как таковым. Например, «Я не могу понять, как сознание может быть чисто физическим феноменом» — это сообщение о проблеме, а склонность судить и сообщать об этом — это проблема интуиции.

Проблемные интуиции подразделяются на несколько категорий. Вероятно, главными интуициями для мета-проблемы по определению являются интуитивные объяснения ('explanatory intuitions'), согласно которым сознание является трудно объяснимым феноменом. К ним относятся интуиции разрыва, утверждающие, что существует объяснительный разрыв между физическими процессами и сознанием, и антифункциональные интуиции, утверждающие, что объяснения поведенческих функций недостаточно для объяснения сознания. С ними тесно связаны метафизические интуиции ("metaphysical intuitions"), которые включают дуалистические интуиции, утверждающие, что сознание является полностью нефизическим явлением, и интуиции фундаментальности, утверждающие, что оно является чем-то основополагающим или простым. Существуют также интуиции знания или познавательные интуиции ('knowledge intuitions'): они включают в себя как интуицию знания от первого лица, согласно которой сознание дает особые знания с точки зрения субъекта (например, знание Мэри о том, что значит видеть красный цвет при первом в жизни выходе из черно-белой комнаты), так и интуицию незнания от третьего лица, такую интуицию, согласно которой трудно залезть в сознание других людей или живых организмов (например, каково это быть летучей мышью). Существуют также модальные интуиции ('modal intuitions') о том, что возможно или постижимо, включая так называемую интуицию «зомби» о том, что наш физический или функциональный дубликат может не иметь сознания, или интуицию «инверсии», согласно которой, например, кто-то другой может видеть красный цвет, когда я вижу зеленый.

Я беру эти четыре класса (объяснительные, метафизические, познавательные и модальные интуиции) в качестве основных случаев проблемных интуиций, причем первые два типа назначаются наиболее центральными. Есть также несколько близких, тесно связанных с ними интуиций. Например, есть ценностные интуиции (“value intuitions”), согласно которым сознание представляет особую ценность, например, делает жизнь достойной жизни. Существуют интуиции распределения ('distribution intuitions'), определяющие то, какие системы обладают сознанием, а какие нет, например, общее понятие о том, что роботы не обладают сознанием, — это интуиция распределения. Существуют интуиции относительно себя ('self intuitions') или субъекта опыта. Есть качественные интуиции ('quality intuitions') относительно особых качеств (цветов и т. д.), которые представлены в опыте, и интуиции представления ('presentation intuitions') относительно того, как непосредственно эти качества нам представлены. Этот список можно продолжать, однако я не буду пытаться здесь представить самый полный перечень интуиций.

Диапазон интуиций — вопрос эмпирический. Возможно, меня можно было бы обвинить в том, что я сосредоточился чисто на философской версии интуиции и, что опираюсь на теории ограниченного ряда философов. Однако я полагаю, что центральные интуиции распространяются далеко за пределы философии. Весьма правдоподобно, что версии многих из них перечисленных выше могут быть вымучены обычными субъектами, но насколько широко они распространяются — это уже вопрос эмпирического характера.

В экспериментальной психологии и экспериментальной философии сегодня проводится огромное количество исследований, посвященных интуиции людей относительно разума и внутреннего мира, но на удивление малое число из них касается основных интуитивных представлений о проблеме сознания. Возможно, самое большое количество исследований посвящается проблеме детской интуиции относительно убеждений, например, есть ли у трехлетнего ребенка представление о ложных убеждениях? Другое крупное направление исследований связано с интуицией о себе и о личностной идентичности, например, думают ли люди, что личность создается и передается с телом или мозгом в случае трансплантации мозга? Что касается сознания, наибольший объем исследований сегодня относится к проблеме распределения сознания (Грей и Вегнер, 2007; Нобе и Принц, 2008; Сыцма и Мачери, 2010), например, считают ли люди, что машины или корпорации способны чувствовать боль? Были предприняты некоторые попытки связать подобные исследования с трудной проблемой сознания [5], но по большей части рассматриваемые интуиции не были основными проблемными интуициями.

Что же насчет экспериментального исследования основных проблемных интуиций? В принципе, тут есть место для экспериментальных работ по интуиции представимости (например, представимости зомби) или интуиции знания (например, знаний Мэри в её черно-белой комнате и вне ее), но в последнее время я не видел ни одного исследования в похожем направлении. Что касается метафизической интуиции, существует значительный объем литературы по «интуитивному дуализму» (например, Блум, 2004; Чудек и др., 2013; Ричерт и Харрис, 2008), однако его большая часть сосредотачивается на интуициях о себе (“intuitions about the self”) (например, может ли я перемещаться между телами и может ли оно переживать телесную смерть?), но не на сознании как таковом. Существует также небольшой ряд соответствующих работ посвященных объяснительным интуициям. Например, Готтлиб и Ломброзо (2018) задаются вопросом о том, когда именно различные явления трудно объяснияются наукой, и обнаруживают, что большинство людей считают, что явления, связанные с субъективным опытом и привилегированным доступом, относительно трудно объяснить [6].

В результате трудно понять, насколько широко распространены проблемные интуиции. Ясно, что они не универсальны, по крайней мере, на уровне рефлексивного суждения. Все они могут отвергаться некоторыми людьми. Во многих случаях подобного отторжения существует скрытая интуиция, которая психологически перевешивается другими силами (например, склонность к дуализму может перевешиваться принятием физикализма), и при этом не всегда очевидно, что тут присутствует ещё и такая основополагающая интуиция. Полное адекватное решение мета-проблемы должно быть в состоянии объяснить не только то, почему подобные интуиции так широко распространены, если это так, но и почему они не универсальны, если это на самом деле не так [7].

В первом приближении я буду исходить из того, что эти интуиции широко распространены или, по крайней мере, имеют общепринятую основу. Это эмпирически опровергнутое предположение, и я был бы рад увидеть эмпирические исследования (включая кросс-культурные работы и исторические исследования), которые бы проверили его [8]. Человеческие интуиции и отчеты о сознании, вероятно, создаются комбинацией почти универсальных факторов (таких как, например, психические состояния и интроспективные механизмы, которые есть у большинства людей) и более изменчивых параметров (например, культурных, лингвистических и теоретических оснований, а также условий, которые варьируются в зависимости от исторического периода и индивидуальной психологии).

Переменные факторы приводят к значительным различиям в отчетах и интуициях, и иногда могут подавлять влияние более универсальных факторов. Тем не менее, моя рабочая гипотеза состоит в том, что существуют также почти универсальные параметры, которые играют основную роль в объяснении проблемных интуиций.

Даже если моё предположение неверно, более узкая задача объяснения интуиции у людей, у которых она есть (предположительно с точки зрения переменных факторов), также будет представлять значительный интерес. Например, иллюзионистам будет важно объяснить эти интуиции, чтобы доказать, что они иллюзорны. И в этом случае решение мета-проблемы остается важным проектом.

Что считается объяснением?

Какого рода объяснение будет считается адекватным объяснением проблемных интуиций для решения мета-проблемы? Например, будет ли считаться объяснением утверждение о том, что сознание представляет собой проблему, потому что имеет определенные проблемные черты, и мы это замечаем? В некоторых случаях подобный тезис может стать разумным объяснением. Тем не менее, такого рода толкования больше не являются нейтральными в борьбе между реализмом и иллюзионизмом и угрожают превратить легкую проблему объяснения феноменальных интуиций обратно в трудную, потому что в противном случае нам нужно будет сначала объяснить сознание, чтобы потом объяснить интуиции.

Для наших целей полезно наложить больше ограничений на решение мета-проблемы. Ранее я предполагал, что решение будет включать физическое или функциональное объяснение (грубо говоря, с точки зрения нейронных или вычислительных механизмов), но тут полезно ввести и более общее ограничение.

Я понимаю мета-проблему как проблему объяснения феноменальных отчетов в тематически нейтральных терминах (“topic-neutral terms”) — терминах, в которых не упоминается сознание (или родственные понятия, такие как квалиа, осознанность, субъективность и т. д.). Физические и функциональные объяснения будут тематически нейтральными, как и некоторые другие объяснения, включая репрезентативные, рациональные, исторические и структурные.

Репрезентативное объяснение позволяет описать проблемные интуиции в терминах внутренних состояний или моделей, представляющих субъект или мир обладающими определенными свойствами. Рациональные объяснения истолковывают эти процессы как выполняющие определенные действия, потому что они рациональны. Желательно, чтобы такое объяснение в конечном итоге могло быть представлено в качестве физического или функционального, однако пока оно не упоминает напрямую сознание или родственные ему феномены, оно будет считаться тематически нейтральным.

Исторические объяснения особенно важны. Мы не просто хотим знать (синхронно), как возникают проблемные интуиции. Мы хотим понять, как появились системы, порождающие проблемные интуиции. Почему феноменальные интуиции вообще были хорошей идеей? Какую эволюционную функцию они выполняли, если вообще выполняли? Решение, которое дает хорошо мотивированное представление об эволюции феноменальных интуиций, будет более удовлетворительным, чем то, которое не дает. В любом случае полное решение мета-проблемы должно что-то сказать в ответ на эти исторические и телеологические вопросы.

Структурные объяснения позволяют обобщить мета-проблему до таких представлений, в которых не все поведение можно объяснить в физических терминах. Например, рассмотрим интеракционистский дуалистический взгляд, согласно которому сознание не является физическим и взаимодействует с мозгом. Декарт считал, что нефизический разум управляет мозговыми процессами через шишковидную железу, в то время как некоторые современные интеракционисты полагают, что нефизическое сознание управляет физическими процессами, разрушая квантовую волновую функцию. В подобных представлениях все еще можно задаться вопросом, чем объясняются сообщения о проблемах и т.п. Вероятно, интеракционисты будут утверждать, что физические процессы не объясняют эти сообщения, и что нефизическое сознание играет центральную роль в объяснении. Но и многие из них также смогут дать структурные объяснения, не упоминая сознание.

Например, предположим, что нефизическое сознание устроено таким образом, что оно выполняет определенные вычисления (скажем, в эктоплазме), и его причинная роль всегда связана с результатом этих вычислений. Тогда мы могли бы объяснить человеческое поведение в вычислительных терминах, даже не упоминая о сознании. Или предположим, что нефизическое сознание всегда коллапсирует квантовую волновую функцию в определенных обстоятельствах в соответствии со стандартными вероятностями (заданными правилом Борна). Тогда мы могли бы описать человеческое поведение в структурных терминах, сказав, что есть нечто, что коллапсирует волновую функцию в данных обстоятельствах, не упоминая, что то, что коллапсирует — это сознание. В принципе, это привело бы к тематически нейтральному объяснению отчетов о проблемах.

Тут выявляется важный момент: тематически нейтральное решение мета-проблемы не требует, чтобы сознание не имело причинно-следственного или объяснительного значения. Согласно только что обсуждавшимся интеракционистским взглядам, сознание будет играть причинную роль в формировании поведения (включая отчеты о проблемах), так же как и упоминаться в действительно полном объяснении человеческого поведения. Тем не менее, тут возможно дать хорошее (если не по-настоящему полное) объяснение человеческого поведения в тематически нейтральных терминах, которые не упоминают сознание, что аналогично стандартным физикалистским взглядам, согласно которым нейроны играют решающую причинную роль в генерации поведения, но, тем не менее, при этом можно дать и вычислительное объяснение человеческого поведения, которое не упоминает нейроны. Фактически, тематически нейтральное объяснение определяет структуру, а нейроны (или сознание) играют свою роль, поддерживая или реализуя эту структуру.

Структурные объяснения также применимы к различным формам панпсихизма и расселловского монизма. Согласно этим взглядам, сознание или протосознание на фундаментальном уровне служит основой микрофизических ролей, определенных в физике. Оно играет причинную роль в формировании человеческого поведения. Тем не менее, физические процессы можно объяснить в нейтральных математических терминах, которые не упоминают сознание. Опять же, в этом тематически нейтральном объяснении что-то может быть упущено, но оно все ещё будет объяснением. В принципе, мы видим, что панпсихизм не является препятствием для решения мета-проблемы в тематически нейтральных терминах.

При этом, некоторые теоретики могут утверждать, что не существует релевантного объяснения проблемных интуиций в тематически нейтральных терминах. Например, могут встречаться аномальные дуалистические взгляды, согласно которым сознание играет совершенно непредсказуемую роль, с эффектами, которые так или иначе зависят от его внутренних неструктурных характеристик. Можно попытаться перевернуть всю эту структуру в тематически нейтральное объяснение, но неясно, всегда ли оно будет доступно. Точно так же некоторые аномальные монисты могут возражать против наличия релевантных физических объяснений поведения, даже если физикализм верен. Чтобы приспособиться к подобным взглядам, мы понимаем мета-проблему в более общем плане как проблему объяснения проблемных интуиций в тематически нейтральных терминах или объясняя, почему ни одно из подобных объяснений не представляется возможным.

Тонкость перехода к тематически нейтральным терминам заключается в том, что нам необходимо реконструировать предмет объяснения — проблемные интуиции — в тематически нейтральных терминах. Как было упомянуто изначально, проблемные интуиции касаются сознания, поэтому для их объяснения требуется сказать что-то конкретное о сознании. Некоторые из них могут даже связываться с конкретными феноменальнми качествами, такими как качество боли. Далеко не очевидно, что тот факт, что наша интуиция касается феноменальных свойств, может быть объяснен в тематически нейтральных терминах. Многие теоретики (включая меня) считают, что эти феноменальные убеждения основаны на существовании самого сознания, поэтому их нельзя полностью объяснить нейтрально. Чтобы справиться с этой задачей, нам нужно реконструировать в тематически нейтральных терминах сами проблемные интуиции.

Есть несколько способов сделать это. Можно представить феноменальные интуиции в экзистенциальной форме, например: «У нас есть особые свойства, которые трудно объяснить» или «нефизические», «дающие особые знания от первого лица», «которые могут отсутствовать в роботах», и так далее. В качестве альтернативы можно просто потребовать, чтобы феноменальные интуиции были объяснены без учета того факта, что конкретно они касаются сознания. После того, как мы объяснили суждения в форме «У нас есть особые знания об X от первого лица, которые трудно объяснить в физических терминах» и т. д., мы сделали достаточно, чтобы решить мета-проблему. На языке Чалмерса (2007) мы можем называть подобные суждения квази-феноменальными. Квази-феноменальные суждения не так очевидно зависят от сознания и могут даже разделяться зомби.

Связанная с этим проблема заключается в том, что некоторые полагают, что любое суждение включает в себя элемент сознания или что весь значимый язык основан на сознании, поэтому невозможно объяснить действительно значимые отчеты или суждения в тематически нейтральных терминах. Если кто-то придерживается подобной точки зрения, он должен понимать, что проблемные интуиции связаны с чем-то меньшим, чем полномасштабные отчеты и суждения. Возможно, это всего лишь склонность издавать определенные шумы и создавать предписания (естественно интерпретируемые как относящиеся к сознанию), что, по крайней мере, оставляет открытой возможность для объяснения проблемных интуиций в тематически нейтральных терминах.

Для некоторых сових целей реалисты вероятно захотят ослабить ограничение тематической нейтральности. Чтобы полностью сконстуировать реалистический взгляд на сознание, решающим может стать сосредоточение на полномасштабных феноменальных убеждениях и объяснение этих феноменов с точки зрения сознания. Тем не менее, для моих текущих целей понимания мета-проблемы как простой, в дальнейшем я буду придерживаться тематически нейтрального подхода.

***

[1] Д. Чалмерс использует термины «опыт», «сознательный опыт» и «субъективный опыт» как более или менее взаимозаменяемые, как синонимы феноменального сознания (когда они используются как множественные существительные) или феноменальных состояний (когда используются как исчисляемые существительные). Феноменальные состояния — это состояния типа «что это такое» (‘what-it-is-like’ states): состояния, индивидуализированные тем, каково в них находиться (например, каково это видеть определенный оттенок красного или ощущать боль). Феноменальные свойства — это свойства «каково это» (‘what-it-is-like’ properties): свойства, индивидуализированные в зависимости от того, каково это обладать ими.

[2] Авт. Услышав об этой статье, некоторые исследователи задавались вопросом, обращаюсь ли я в иллюзионизм, в то время как другие подозревали, что я пытаюсь ниспровергнуть программу иллюзионистов в противоположных целях. Ни одна из вышеперечисленных интерпретаций не является правильной. В действительности же меня интересует мета-проблема сознания сама по себе. Но если кто-то захочет поместить мою статью в рамки старых битв, предлагаю подумать об ней, как о протягивании противникам дружеской руки помощи.

[3] Авт. В моей первой серьезной статье о сознании (1987) утверждалось, что почти любая разумная машина заявляла бы, что она сознательна, и была бы озадачена сознанием. Исходя из этого я фиксировал, что любая убедительная теория сознания должна предоставлять сознание машинам. В последующей статье «Сознание и познание» (1990) был предложен тест для теорий сознания в соответствии с мета-проблемой, и утверждалось, что эти теории должны быть в состоянии объяснить сообщения о сознании таким образом, чтобы согласовать их с объяснением самого сознания. В этой статье также было предложено решение мета-проблемы, которое я развил дальше в «Сознающем разуме» (1996) и которое использовал, чтобы мотивировать основанную на информации теорию сознания, которой я придерживался в то время.

[4] Авт. Я предложил название «проблема иллюзий» Франкишу, который ранее обозначил иллюзионистскую версию проблемы «магической проблемой» (определение со своими ограничениями). Моя вина. Я также должен отметить, что родственные «мета» проблемы были предложены Энди Кларком (2001) и Франсуа Каммерером (2018). «Мета-трудная проблема» Кларка — это проблема о том, существует ли трудная проблема сознания. «Мета-проблема иллюзий» Каммерера — это проблема того, почему иллюзионизм о сознании так трудно принять. Эти проблемы отличаются от того, что я называю мета-проблемой, но они определенно связаны с ней.

[5] Например, Сыцма и Мачери (2010) наблюдали, что рядовые испытуемые с гораздо большей вероятностью говорят, что робот способен видеть красный цвет, чем о том, что он может чувствовать боль. Исследователи пришли к выводу о том, что испытуемые не обладают единой категорией феноменального сознания, включая видение красного цвета и ощущения боли, что порождает трудную проблему. Фактически этот результат был предсказан Чалмерсом (1996), который заметил, что обычные мысленные термины, подобные этим, имеют как функциональное, так и феноменальное прочтение, причем чувственные термины, такие как «боль», с большей вероятностью предполагают феноменальное прочтение, чем перцептивные, такие как «видеть». Чалмерс пишет, что большинство субъектов имеет представления о конкретных феноменальных состояниях, таких как чувство боли или переживание цвета, однако он нейтрально относится к тому, есть ли у них объединяющая концепция феноменального сознания. Безусловно, наиболее распространенные проблемы интуиции (например, интуиции инверсии цвета) связаны с этими специфическими феноменальными концепциями. Другие похожие экспериментальные работы включают исследования Хюбнера (2010), Тальбота (2012) и Перессини (2014). В связи с этим, Вежбицка (2010) использует кросс-лингвистический анализ, доказывая, что англоязычный фон искажает обсуждение аналитическими философами опыта и связанных с ним понятий.

[6] Одна связанная с этим эмпирическая работа — исследование профессиональных философов PhilPapers (Бурже и Чалмерс, 2014), по сути не являеющаяся экспериментальной, так как большинство вопросов в ней касалось взвешенных суждений, а не вопросов связанных с непосредственной интуицией. Её результаты показали, что 36% респондентов считают сущестование философских зомби возможными, но не метафизически, 16% считают их немыслимыми и 23% — метафизически невозможными (+ 25% агностиков или других ответов). 56% придерживаются физикализма в отношении разума, 27% — нон-физикализма.

[7] Авт. Как бы то ни было, я предсказываю, что интуиция знания будет несколько более распространена, чем интуиция представимости, и объяснительная интуиция будет более распространена, чем метафизическая. Интуиция о случаях в стиле Мэри и инверсии («ваш зеленый может быть моим красным») будет особенно надежна. Но, как это обычно бывает, многое будет зависеть и от того, насколько хорошо сформулированы ключевые утверждения (что может быть особенно сложно, когда речь идет об аргументах представимости). Более того, тот факт, что кто-то отрицает ключевое утверждение (скажем, что сознание является нефизическим феноменом), согласуется с тем, что у него перевешивает преобладающая основополагающая интуиция.

[8] В родственной области интуиции о переносе «я" между телами Чудек и др. (2013) приводят кросс-культурные доказательства против гипотезы "культурно приобретенного дуализма» в пользу более универсального «интуитивного дуализма».

Фото: Eylül Ezik.