Издательству «Носорог» исполняется пять лет. В архиве — 11 выпусков одноименного литературного журнала и несколько книг, включая «Число и сирену» Квентина Мейясу, роман Павла Пепперштейна «Странствие по таборам и монастырям», эссе Жана-Поля Сартра «Венецианский затворник» и несколько других, не менее значимых, публикаций.

В честь дня рождения любимого издательства выкладываем небольшую новеллу французского писателя и поэта Валери Ларбо из сборника «Детские», переведенного Алексеем Воиновым и опубликованного в восьмом номере журнала, — меланхолический и почти бессюжетный рассказ о взрослении и неминуемой, но неуловимой смерти.

В честь праздника, кстати, дарят скидки на книги и подписку — смотрите на сайте.

Режису Жинью

Дороти Джексон умерла 3 июня 190[…] года на двенадцатом году жизни. Случилось это месяца два назад, а мы с Элси уже говорим об этом как о давно минувшем. Малышка Дороти Джексон скончалась в номере, который занимала вместе со своей «свитой» на втором этаже отеля «Роял»: из четырех окон с одной стороны виднелся Парад, из трех окон с противоположной стороны был виден сад. «Свита» состояла из камердинера, двух сиделок и гувернантки, мисс Лукас. Мама Долли — знаменитая американская актриса; она была на гастролях в Канаде, когда мисс Лукас отправила ей телеграмму с печальным известием. Долли болела давно, и мать была к такому готова. Она ответила каблограммой: тело следовало доставить в Соединенные Штаты. На радостном английском бальнеологическом курорте велись приготовления к погребальному возвращению. Элси указала мне на врача, следившего за бальзамированием. Какая же, верно, это была жуть! Как, например, извлекают мозг?

Я преподавал мадемуазель Доротее Джексон французский язык. Каждый день я приходил в отель «Роял» в четыре часа, и до пяти мы обсуждали басни Лафонтена. Маленькая больная лежала, вытянувшись, на шезлонге, а мисс Лукас сидела за вышивкой у окна. Долли мне говорила: «Как только наступит осень, мы поедем во Францию! По-французски я должна говорить безупречно! Когда лето пройдет, нас здесь уже не будет! Здешнее лечение очень действенно! Ах, воздух Мидлендса такой чистый! Этим летом я совершенно поправлюсь, а осенью мы поедем жить на прекрасной вилле, которую мама сняла недалеко от Ментона». Было ясно, что она уже никогда не покинет своды «Рояла» живой; мои уроки не были серьезным занятием: прежде всего, не следовало ее утомлять, а потом — так ли уж нужно знать французский, чтобы отправиться на небеса?

И Долли не всегда была старательной ученицей — случались дни, когда я один толковал басни, а она ни секунды не слушала; и я говорил себе, что нечестно за это брать деньги у такой прекрасной дамы, которой была ее мать.

Порой Долли страдала. У нее начинались приступы кашля. Странная болезнь, да? «Может показаться, что у меня чахотка, не так ли? Было забавно слышать, когда меня вывозили на кресле-каталке после электрического душа, как люди шепчут: „Чахоточная!“ Они думали, я не слышу! Люди порой так глупы! На самом-то деле у меня болят нервы, а кашель идет из желудка, это все врачи говорят!»

В иные дни у нее было скверное настроение: «В сущности, Франция — страна полного декаданса. Можно объехать весь мир, не зная ни одного французского слова!» Еще она говорила мне: «А как вы тратите деньги, которые получаете с моей помощью?» Она попросила у меня мою фотографию, я ее принес. «О, вы принарядились, чтоб нанести визит фотографу! Вы не каждый день так одеваетесь! Боитесь испортить?»

Но по сути своей она была очень доброй. После таких встреч, когда она вела себя как маленькая злюка, она превращалась в саму обходительность. Она думала, что глубоко меня ранила, она нуждалась в прощении и была столь прилежна, читала «Дуб и тростник» с такой нежностью, что я спешил сказать что угодно, лишь бы оно прозвучало радостно и преградило путь слезам, которые уже слышались в ее голосе.

Однажды, когда болезнь позволила ей быть в добром расположении, она мне сказала: «Что ж, приведите ко мне вашу Элси. Вы так много мне о ней говорите. Я желаю ее увидеть. Мисс Лукас согласна».

Элси — высокая, стройная школьница двенадцати лет. Глаза у нее цвета океанской зелени, а взгляды доверительны и благоразумны. Назойливая прядка черных волос порой спадает ей на плечо, стремясь спрятать прекрасный взор, но она поспешно откидывает прядку обратно. Я познакомился с Элси год назад в Городском саду. Своей тростью я достал мячик, застрявший в ветвях молодого вяза, когда она подбрасывала его вверх. Мы поболтали, я зашел к ее родителям, они рабочие. С тех пор мы стали друзьями и встречаемся каждый день. Забавляясь, я прошу ее сказать: «Я люблю вас всем сердцем!» И, когда она говорит, я вижу, как в этих словах проглядывает ее душа. Словно склоняешься над чистой водой и видишь, что она еще прозрачнее, чем ты думал.

Ведя Элси в отель «Роял», я думал: между моей маленькой ученицей и моей Элси, верно, возникнет дружба, и последние недели Долли Джексон станут не такими печальными. Однако меня ждало разочарование. Роскошь отеля «Роял» перепугала Элси, и она замкнулась в себе. Долли была раздражена ожиданием.

— Так это вы — Элси? И вы чувствуете себя хорошо?

— Да, слава богу…

Молчание.

Долли: Куда вы ходите гулять? В Сады Джефсона?

Элси: Да, когда вход бесплатный. В остальные дни я хожу в Городской сад.

Долли: Но ведь вход в Сады Джефсона стоит лишь пенни…

Элси: Право же, как говорит мама, пенни — это два полпенни.

Долли: О, понимаю… Какая вульгарная шутка!

Молчаливое недоумение.

Ковер в гостиной был весь исчерчен линиями маленькой железной дороги, расходившейся в разные стороны или же шедшей по кругу; возле камина располагался крашенный краской железный гараж с маленькими локомотивами. Двери оставляли открытыми, и поезда могли ездить по всему номеру. «Это мои железные дороги, — объяснила Долли, — у меня восемь паровозов. Они прожигают ковер, но мы заплатим за них… Зимой я попрошу установить все это в нашем саду в Ментоне. Скажу, чтобы сделали настоящие туннели в горах и мосты над водою. Тут не меньше пятидесяти вагонов!»

Она говорила слишком много, поэтому стала кашлять. И сама завершила беседу: «Ну что же, встретимся в следующий раз, когда я пойду на прогулку, через несколько дней, не правда ли?» Но Элси оставалась холодной и замкнутой. Она проговорила: «Хорошего вечера!» — и мы удалились.

На следующий день я нашел Долли одетой и в перчатках, будто бы готовой к прогулке. Она оставалась сидеть в шляпке подле закрытого окна. Настал первый погожий апрельский день, и снаружи весна укрывала густой зеленью все холмы Англии. «Если погода по-прежнему будет хорошей, то завтра или послезавтра я отправлюсь на небольшую прогулку в кресле-каталке. Сегодня пока только генеральная репетиция. Как вы находите меня в этом платье? Думаю, я такая же хорошенькая, как и Элси?» Я сказал ей, что она очаровательна, но быстро отвел глаза: она могла прочитать в них, что выглядит как увядшая, одряхлевшая старушка.

Начались дожди, и Долли так и не вышла из отеля «Роял». Ей становилось все хуже, и на уроках читал и говорил только я один. Как-то раз она протянула мне мешочек, полный конфет: «Это для Элси». — «Хотите, чтобы она пришла?» — «Нет, это меня утомит. В следующей раз, когда отправимся на прогулку. Скажите ей, я сожалею, что была в прошлый раз такой злой и глупой».

Погода снова наладилась, и в Садах Джефсона зацвели каштаны. Но Долли надлежало оставаться в постели, и когда я пришел встретиться со своей маленькой ученицей, мисс Лукас вежливо меня выпроводила. Больше мы с ней не виделись. Каждый день я посылал о ней справиться. Прошло две недели. И утром 3 июня портье в отеле сказал мне, что это уже вопрос нескольких часов. Говорили мы совсем тихо: никто не должен был знать, какого гостя ожидали в отеле «Роял». Я решил не покидать Парада, не терять из вида окон на втором этаже. Прошло несколько прекрасных жарких часов. Возле дорогих магазинов останавливались экипажи, автомобили. Я еще раз поднялся вдоль Парада до самой церкви. Когда я спустился обратно, в четырех окнах на втором этаже шторы были опущены. Я зашел в вестибюль отеля. Все было кончено.

Я пошел посидеть в Садах Джефсона. Упоминая следующий ноябрь, декабрь, мы прекрасно знали, что говорим о времени, когда Дороти Джексон уже не будет. Она так сильно болела, что казалось, жизнь и смерть слились в ней воедино. Мы прекрасно знали, что с какого-то часа начнем говорить о Дороти Джексон, как говорят об умерших. И вот этот час настал, пока Элси была в школе, а пора вокруг стояла прекрасная.

Вот показалась шедшая ко мне Элси, теперь мы будем грустить вместе. Она издалека улыбнулась. Она наконец-то сняла зимнюю одежду, теперь на ней просторная блуза из белой ткани, совсем новая и почти такая же чистая, как она сама.

— Вы как будто потрясены?

— Да, — ответил я. — Умерла Долли.

— О господи! Бедная Долли! Ей было двенадцать, как мне.

— Подумайте только: умереть в отеле, когда кругом одни иностранцы. Мисс Лукас, в конце концов…

— Бедная Долли, только вы один ее и любили.

— О, мне следовало сильнее ее любить… Жар порою мешал ей вести себя ласково и смиренно. Но есть ли у нас это оправдание? Она заслуживала любви именно потому, что была больна и некрасива и никто в мире не хотел, чтобы она была его дочерью. Если она не попросила вновь с вами увидеться, то это потому, что стыдилась своего недуга. Вы ведь понимаете, Элси?

Военный оркестр в тени беседки играл шотландские мелодии. «Послушайте, — сказала Элси, — это Bonnie Mary o’Glengary, которую вы так любите!»

Я замолчал, удивленный тем, что могу обращать внимание на что-то, кроме смерти Долли. И Элси едва сдержалась, чтобы не замурлыкать слова песни.

И вот она уже ищет повод, дабы отдалиться от моей грусти. Она без ума от одной школьной приятельницы, они договорились сегодня о встрече на берегу реки, где поднимаются поросшие травой склоны и можно разлечься на них или же кататься, смеясь, сверху вниз.

Она нашла повод и впервые лжет мне. Тогда я говорю ей, что вернусь домой и никуда уже выходить сегодня не буду. Так она может забавляться, не опасаясь, что ее хитрость раскроют.

Я смотрю, как она удаляется. По аллее недалеко от моей скамейки прыгает воробей, что-то отыскивая в песке. Толкая колясочку, в которой уснул малыш, появляются три девочки. «Осторожно, — говорит одна из них, — а то раздавим птичку!» Они останавливаются и в нерешительности над нею склоняются. Птичка взлетает.