”Человеческому роду не с кем сравнивать себя, кроме как с животными, следовательно, у людей нет исходной точки для оценки собственных достоинств и положения на шкале космических ценностей”.

Дарио Салас Соммер

Критика Запада не-западными людьми часто бывает неуклюжей и уязвимой. Критики приводят в качестве аргументов рассуждения ряда знаковых западных мыслителей, например, О. Шпенглера с его «Закатом Европы», К. Маркса с его системной критикой капитализма или Ж. Бодрияра, подвергшего расстрельной аналитике дигитализирующийся со скоростью света современный мир. Я уже не говорю об обращении «за помощью» к представителям интегрального традиционализма геноновской школы (Р. Генон, Ю. Эвола, Т. Бурхардт и др.), которые не просто критиковали, а радикально перечеркивали все достижения современной цивилизации.

Сторонники Запада и «универсальных общечеловеческих ценностей» эти аргументы тут же троллят, мол, «ну да, конечно, загнивает, а как же… дай Бог всем так загнивать…». Тем более совдеповское выражение «загнивающий Запад», («загнивающий капитализм») стало «притчей во языцех». Потому что «закат» и «загнивание» они воспринимают в ближайшей перспективе, прямо завтра… А когда все мы видим, что в жизни Запада, с точки зрения прав и возможностей для каждого человека, наоборот, всё как бы отлично — капитализм ведь система гибкая и отлично работает с социальными практиками, постоянно проводя грамотные микро-реформы во всех областях общества и не допуская глобального недовольства масс — то, разумеется, у нас может возникнуть сомнение в самой идее фундаментальной порочности западной системы ценностей. Тем более, когда мы сравниваем это с тем, что происходит в странах третьего мира, где вопиющая неустроенность человеческой жизни сразу бросается в глаза…

Но здесь надо учесть следующее. Наиболее проницательные европейские мыслители, говоря о закате западного мира никогда не говорили о датах (не оракулы ведь), но всегда указывали на тенденцию, на еле заметные для невооруженного глаза подводные течения, на сам нисходящий вектор, который в нормальной ежедневной жизни никак себя не проявляет. Это можно сравнить с внешне цветущим человеком, отмеченным раковой опухолью первой или второй степени. Он ведь может выглядеть вполне живо и бодро, хотя смерть внутри него уже незаметно делает свою работу. Если с таким человеком все может закончиться через пару-другую лет, то смертельно больная цивилизация может вполне протянуть ещё пару-другую столетий. Поэтому возмущение сторонников западной культуры её критикой, мол, «нечего гавкать, лучше посмотрите, что у вас у самих под носом твориться…» — не серьезно и это возмущение можно смело проигнорировать. А аргументы, типа, а у вас (у нас) на Юге или Востоке вообще «позорная азиатчина» очень странны. Потому что, во-первых, это не отменяет наше право с уважением прислушаться к тому, что говорят сами европейские интеллектуалы, во-вторых, на сегодняшний день Запад представляет собой цивилизационный мейнстрим человечества, и его судьба не может быть безразлична нам, ведь под его обломками рискуют оказаться все.

Важно отметить: критика западной жизнетворческой парадигмы не означает (автоматическое) превознесение не-западных моделей жизнеустройства. Отнюдь. Нет смысла доказывать, что во всем остальном мире проблемы еще более серьезны. И если кто-нибудь из «неолибералов» укажет мне на то, что творится у меня под носом… я соглашусь с ним, ибо это очевидно. Но интуиция подсказывает мне, что захолустность бытия многих восточных и южных регионов планеты в значительной степени обусловлена многовековым развитием западной цивилизации с её недавним колониальным прошлым и неоколониальным настоящим, а также на подчеркивании эксклюзивности западноцентризма, как единственной оптимальной человеческой модели бытия (основатель феноменологии Э. Гуссерль в одной из своих работ даже вывел весьма симптоматичное определение — «европейское человечество»).

Одним словом, наша задача заключается не в оголтелой и уничижительной критике западного общества как такового, а в том, чтобы указать на некоторые тревожные моменты западноцентристской философской стратегии, которые, в перспективе, для самих жителей Запада не менее опасны, чем для не-западных.

Итак, почему пророчески правы эти западные мыслители-«могильщики»? Откуда возникает уверенность в нисходящем векторе западной цивилизации и её неименуемом конце?

А всё дело в наличии 4-х пунктов (как минимум):

1. Триумф антично-языческой формулы, сформулированной греческим философом Протагором «человек есть мера всех вещей»: игнорирование того, что несоизмеримо больше человеческого уровня, т. е. игнорирование метафизики и теологии (но не религии в конфессиональном смысле!) и продвижение исключительно прагматико-неопозитивистких стратегий;

2. Экономический абсолютизм или безальтернативное главенство рынка: изобретение «новых желаний» потребления, приводящее к ментальному ожирению;

3. Достижения в науках и прорывы в мире высоких технологий: количественный прирост без осознания того, зачем все это надо, в результате чего научные достижения, с одной стороны, востребованы военно-промышленными комплексами, с другой стороны, ориентируются на увеличение человеческого комфорта, минимализацию физической боли, психосоматических неудобств, одним словом, на невольную анестезию экзистенциального бытия;

4. Последствие комплексного постмодернистского релятивизма — растворение этической черты, за которую переступать, мягко говоря, чревато (без комментариев)

Именно эти 4-е пункта, особенно последний — отсутствие этической черты и ничем не сдерживаемая свобода в научных исследованиях и экспериментах, обрекают эту цивилизацию на гибель.

Если европейские ученые-художники-интеллектуалы Средневековья и эпохи Возрождения (например, Леонардо да Винчи, Роджер Бэкон) обладали внутренним этическим измерением-органом, который корректировал их фаустову любознательность, то у современных исследователей после «смерти Бога», «точка сборки» вообще слетела с катушек. Предусмотрительный гений Рене Декарта ввел в мыслительный процесс непогрешимый дискурс «сомневающегося знания», т. е. святость самого сомнения в достоверности предъявляемой нам данности мирового порядка. Этот дискурс требовал от интеллектуала особой деликатности, чувствительности при соприкосновении с ранимыми тканями бытия. Но с этим сомнением европейская мысль очень быстро распрощалась, как с препятствием к скоростному разворачиванию гносеологической агрессии против природы и всего живого. И уже в наше время, когда сама (нео)либеральная среда вполне себе тоталитарно настаивает на том, что абсолютно ВСЕ несомненно (!) может быть предметом политкорректной дискуссии, — «Окно Овертона» — то о каких ещё четких этических критериях можно вообще говорить? Ясно, что им не остается места.

Принцип различения зерен и плевел исчезает. Разнообразие и плюрализм мнений — этакий секулярный политеизм — ставится выше окропленного кровью интеллектуальной интуиции подлинного (сердечного) знания. Внимание и мысль разбавляются во множестве количественных проявлений сущего, предавая забвению трансцендентный принцип, благодаря которому все то, что есть, вообще существует. Но главное — это пиетет перед познанием множественности мира без желания постичь первопричину всего и вся, т. е. тот трансцендентный порядок вещей, на который можно выйти только задаваясь гносеологическими вопросами «почему?» и «зачем?», а не онтологическими «что?» и «как?». А целесообразность научных экспериментов определяется не их значимостью для пробуждения потенциала человека, а исключительно их мифической важностью для уплотнения черного тела самого современного общества, как глобальной вампирической структуры, подчинившей себе волю и желания индивидов. Ведь любой честный, интеллектуально вменяемый ученый, напоминающий в (нео)либеральном обществе об этических границах, может быть заподозрен в фундаментализме и подвергнут обструкции, в лучшем случае как ретроград, в худшем, как враг свободы и прогресса, мешающий человечеству и дальше беспрепятственно познавать мир. Поэтому обделенные этическим контролем (экспертизой?) эксперименты с генной инженерией, нейробиологией, искусственным интеллектом, гендерными «аксессуарами», нововведениями с идентификацией родителей (не мать и отец, а родитель № 1 и родитель № 2, чтобы не обидеть «других»), легализация наркомании, педофилии, а в перспективе и прочих сексуальных перверсий как вполне себе нормальных проявлений свободной человеческой телесности, работа с вирусами и опасными инфекциями, взрослые игры в большой андронный коллайдер, и т. д. и т. п. постепенно приводят к размыванию «антропологического контура», проще говоря, к превращению человека в не-человека, в существо, которому больше подходит определение не гомосапиенс, а гуманоидообразный монстр.

Чем отличен человек от всей органической и неорганической протяженности мира? Только одним — обращенностью сознательной части своего присутствия к смыслу. Западная цивилизация, в свете вышеизложенного, представляет собой победу блистательно-завараживающего совершенства искусственной жизни при отсутствии смысла этой жизни, — победы, превращающей все проявленное в груду обесточенных механизмов по (вос)производству технологических пустот. И пусть прямо сейчас во внешней жизни Запада все цветет и пахнет, а розовощекие множества наслаждаются неограниченными возможностями самореализации, но тенденцию-то к переступанию этической черты никто не отменял, а значит эта цивилизация непременно обречена на самоликвидацию. Рано или поздно.

Что в данном случае может явиться спасением?

Вариант ответа: изменение 1-го пункта, которое приведет к изменению всех остальных, особенно 4-го пункта. Другими словами, возвращение теологического дискурса -фундаментального исследования трансцендентной сферы, безмерно превышающей всю совокупность рационально-имманентной реальности (слишком) человеческого сознания. Этот дискурс неименуемо убедит-побудит-заставит пробудившегося от позитивистского кошмара человека к прочерчиванию этической черты, за которую ступать не следует. Без вопросов и обсуждений, типа «а почему не следует?», «а может все же попробуем?», «для науки не может быть преград» и т. д. Просто не следует — и точка.