Географы дают разные определения термину географическое воображение, многие из которых восходят к работам Хью Принса (Hugh Prince), Дэвида Харви (David Harvey) и Дерека Грегори (Derek Gregory). Этот термин чаще всего используется касательно понимания ландшафта, власти карт, исследований идентичности и угнетения, а также смыслов больших пространств, таких как город, природа или национальное государство, в их отношении к повседневности. В лучшем случае географическое воображение дает возможность раскрыть власть предположений, стереотипов и ожиданий, связанных с пространством и местом, а также вникнуть в то, как и почему они связаны.

Географическое воображение обеспечивает сознательные или бессознательные способы мышления о пространстве и месте, которые, в свою очередь, делают возможной власть по формированию [пространственных] практик, паттернов поведения и социальных структур. Ученые из разных дисциплин предлагают ряд связанных определений [географического воображения], большинство из которых восходит к работам географов Хью Принса, Дэвида Харви и Дерека Грегори. Географическое воображение также часто смешивают с другими ключевыми понятиями, такими как воображаемая география, географическое воображаемое и геополитическое воображение. Грегори недавно обратился к теоретической значимости географического воображения в «Словаре гуманитарной географии» (A Dictionary of Human Geography, 2009). Теоретические и прикладные применения этого термина относятся к тому, как власть и знание разворачиваются в пространстве во имя социальной справедливости. В этой работе выявляются следующие темы: восприятие, познание и поведение; процессы в городской и природной среде; напряженность между искусством и наукой; тенденции в коммуникациях и мэппинге; элементы идентичности от индивидуального до структурного; а также воображаемое будущее, особенно в том, что касается политики.

Теоретик образования Максин Грин (Maxine Greene) описывает воображение как то, что «делает возможным эмпатию»:

Призвать к воображению — значит работать над способностью смотреть на вещи так, как если бы они могли быть другими. Требовать интенсивного осознания — значит видеть, что реальность каждого человека должна пониматься как интерпретируемый опыт — и что способ интерпретации зависит от его или ее ситуации и местоположения в мире.(2000, 3)

В то время как география, кажется, концентрируется в первую очередь на материальном, воображение затрагивает вопросы абстрактного, творческого и возможного. Понятие географического воображения дает возможность раскрыть власть предположений, стереотипов и ожиданий, связанных с пространством и местом, и вникнуть в то, как и почему они связаны.

Термин «географическое воображение» впервые был введен Хью Принсом в одноименной статье 1962 года в журнале Landscape («Ландшафт») Дж. Б. Джексона. Ведя к последующей путанице в значении термина, Принс транслировал противоречия, присущие гуманитарным областям географии, поскольку фокус последней в то время сместился на пространственные науки [т.е. математическое и точное, то есть «научное» понимание пространства — прим. ред.]. Отвечая Карлу Зауэру, который охарактеризовал географию как «тонкое искусство репрезентации», Принс обозначил «настоящую проблему географии» как вопрос «совмещения субъективного взгляда… с объяснением, в котором субъективному взгляду нет места» (25). [По его мнению], только обращаясь к воображению через проект написания истории (history-making), можно соединить субъективное и объективное, особенно когда это делается с помощью произведений искусства и литературы.

Дэвид Харви в своей трактовке географического воображения сосредоточил внимание на пространстве и месте, а не на ландшафте, природе и эстетике. Его подход основан на «социологическом воображении» Чарльза Райта Миллса (1961) — концептуальном инструменте, который люди используют для сравнения своих личных биографий с более крупными социальными структурами в рамках их исторической эпохи. Харви (1973) также использовал географическое воображение, чтобы рассмотреть роль пространства, места и политической экономии. Развивая свое понимание в первую очередь из исследований городских политэкономий, Харви трактовал географическое воображение как «пространственное сознание», которое распознает пространства между ситуациями, масштабами и событиями, а также их влияние на отношения с человеком. Он продемонстрировал глубинные эффекты пространства, такие как разрушение органических, перцептивных и символических пространств повседневной жизни.

Дерек Грегори [в своих работах] развивал определение Харви, реагируя на экзотизацию «мира-как-выставки», которая продолжала пронизывать эпоху пространственного поворота или, говоря иначе, академических междисциплинарных интересов касательно пространства и места. Работая с переплетением пространства, знания и власти, что позволяет вопросам репрезентации стать центром исследования, Грегори определил географическое воображение словами Косгроува и делла Дора, как «комплекс культурно и исторически размещенных (situated) географического знания и понимания, которые характеризуют определенную социальную группу» (2005, 388). В своей книге «Географические воображения» (1994) Грегори описывает чувство за пределами нашего собственного мира, которое позволяет выйти за рамки наших частностей и подключиться к универсальностям, чтобы осознать наше переплетенное существование. Его работа плюрализирует концепцию [географического воображения], показывая ее ситуативность и возникновение как отличительную традицию западных интеллектуальных изысканий. Грегори уделяет особое внимание роли географического воображения в воспроизведении колониальных норм в изготовлении карт, искусстве, путевых заметках и научных трудах по философии, математике и естественным наукам.

Место, которое отводится воображению в географии, варьирует в широком диапазоне: множество терминов и связанных понятий определяют географическое воображение. В 1946 году Джон Киркланд Райт (John Kirkland Wright) предположил, что «иллюзии пространства не обязательно должны быть заблуждениями». Исследования восприятия и познания в их отношении к пространству важны для географического воображения, потому что, как писал И-Фу-Туан, они имеют дело с обычным человеческим психологическим опытом воображения. В отличие от родственного термина «географическое воображаемое» (geographical imaginary) — который обозначает более бессознательную конструкцию согласно Жаку Лакану — географическое воображение может проявляться в сознании и рефлексивной конструкции. Географическое воображение играет ключевую роль в инвайронментальной психологии или психологии среды, которая исследует, как люди относятся к своему пространству и месту и определяют их, и наоборот. Инвайронментальные психологи определяют идентичность места как совокупность усвоенных когниций, связанных с пространством, которые развиваются в результате избирательных эмоциональных привязанностей и значимых переживаний (Proshansky et al., 1983). Эти связи формируются с определенными местами и типами мест прошлого, настоящего и ожидаемого будущего посредством памяти и интерпретации, а также фантазий и воображения. Грегори (1994) также описал, как самоидентификация касательно пространств и мест обеспечивает процессы фабрикации [географического воображения]. Как форма сложного жизненного опыта, паттерны стереотипов и ожиданий формируются в отношении материальных и воображаемых эмоциональных географий, а также в отношении поведения и восприятия доступа, принадлежности и безопасности (см. также Lowenthal 1961, Proshansky et al 1983).

Помимо представлений о ландшафте, географическое воображение играет ключевую роль в процессах, которые определяют производство пространства, начиная с его роли в производстве природы и заканчивая урбанизацией. Сдвиг 1990-х годов в исследованиях политической экологии с упором на «производство природы» охватил диалектическую парадигму — социальную и экологическую, а также материальную и концептуальную. Производство природы описывает развитие отношения людей к материальной природе через исторический контекст (см. Smith 1994). Предположение «господства “человека” над «природой» потребовало серьезных вмешательств в популярные медиа и академические сочинения, в частности, путем штудий политической экологии, то есть изучения того, как наша окружающая среда создается посредством политических, экономических и социальных процессов в различных масштабах. Участившиеся сегодня дискуссии об изменении климата и антропоцене указывают на еще один сдвиг в географическом представлении о природе.

В сфере городских исследований радикально разные школы мысли от Чикагской школы 1930-х годов до недавних работ по городским ассамбляжам, мобильности и сетевой географии, обращались к географическому воображению. В 1973 году Дэвид Харви писал, что «единственная адекватная концептуальная рамка для понимания города — это та, которая строится на социологических и географических воображениях и охватывает их». Географическое воображение успешно используется критически настроенными урбанистами и марксистскими географами, которые исследуют городские процессы в их отношении к капиталу. Географическое воображение может служить зонтичным термином для различных моделей понимания пространства, включая «социальное производство пространства» (Lefebvre 1991), «скачок масштаба» (Smith 1992), «пространственно-временное сжатие» [фиксация] (Harvey 1991) и «пространственно-временное расширение» (Katz 2004). Все эти термины позволяют по-новому взглянуть на город и природу, а также на способы их воображения.

Географическое воображение говорит о междисциплинарном характере географии как гуманитарной социальной науки, начиная от его роли в искусстве и заканчивая передовыми технологиями и новыми медиа. Исследователи предполагают, что географическое воображение одновременно питает и искажает научные исследования, начиная от энергетического дискурса и кончая биогенетикой или тем, что Шейла Джасанофф (Sheila Jasanoff) и Санг-Хьюн Ким (Sang-Hyun Kim) (2009) называют «социотехнической образностью» (see Martin 1991; Nash 2012). Достижения в области технологий во многом связаны с географическим воображением, включая географии традиционных медиа (кино, телевидение, радио) и новых медиа (игры, социальные сети). Соответственно, сильное влияние кода на нашу повседневную жизнь требует другого географического воображения, чтобы признать, что пространство и код взаимно производятся — то, что Роб Китчен (Rob Kitchen) и Мартин Додж (Martin Dodge) (2011) называют «кодом / пространством». Широкое использование систем глобального позиционирования (GPS) на мобильных устройствах радикально снизило пространственное познание и осведомленность, поскольку люди все больше зависят от экранной карты, а не от запоминания своего пути (Münzer et al 2006).

Географическое воображение часто рассматривается как визуальная практика репрезентации пространства и места. Традиционная картография и образы пространства сильно влияют на нашу способность создавать и сохранять пространства и места; нигде это не проявляется более очевидно, чем в геоинформационных системах (ГИС). Другие визуализации, такие как фотографии, воспоминания, живопись и образы, также формируют пространственное зрение разума. Процесс создания карты требует, чтобы и картограф, и пользователь карты обладали географическим воображением. В этом процессе производится географическое воображение места: популярная и содержащая искажения проекция Меркатора визуализирует США превосходящими по площади африканский континент [что неверно]. Как продемонстрировала работа Кевина Линча (1960), у людей есть «образ города», который информирует их опыт и ожидания в отношении пространства, будь то городской или иной образ. Исследования когнитивных и ментальных карт показывают, насколько географическое воображение ситуативно и специфично для человека, а также связано с его расой, классом, полом, сексуальностью, чувством собственной телесности и привилегиями (Gieseking, 2013). Географ и феминистка Мей-По Кван (Mei-Po Kwan) (2002) призвала к «пере-воображению» (re-envisioning) ГИС и феминистской визуализации, чтобы нарушить «взгляд Бога», который мы считаем «надлежащим» способом видеть карты и вместо этого работать исходя из нашего размещенного (situated) знания.

Географическое воображение широко используется в отношении [деконструкции и анализа] националистических дискурсов и очень полезно в критике колониализма и империализма. «Воображаемые географии» Эдварда Саида (2000) демонстрируют, как можно манипулировать умами граждан и использовать географическое воображение, чтобы преподнести социально-политическую историю государства в нужном ракурсе. «Воображаемые сообщества» Бенедикта Андерсона (1983) описывают, как национальные медиа могут создавать общую социальную идентичность. Фредерик Джеймсон (1990) предположил, что истории колонизированных народов заключены в нарративах населения, а не в той версии истории, что пишется завоевателем. Аналогично, причастность [географического воображения] к исследовательскому и имперскому означает, что географическое воображение часто связано с написанием путевых заметок и травелогов. Работа Роберта Бернаскони (1998, 2001) о философах Просвещения, а именно Гегеле и Канте, показывает, как современные представления о расе и расизме развились на основе прочтения этими учеными ошибочных и, чаще всего, сфабрикованных рассказов о путешествиях того периода. Кажущиеся самоочевидными «территориальные» нарративы популярных националистических географий переопределяют нарративы, существовавшие до них, стирая индигенность. Географии войны, такие как картография сводок Второй мировой войны и школьные карты, сильно влияют и ограничивают геополитическое повествование о стране и ее людях — то, что Денис Косгроув и Вероника делла Дора (2005) называют «геополитическим воображением».

Ученые также изучают, как глобальные процессы производятся внутри более интимных масштабов через вопросы сексизма, расизма и гетеронормативности. Развитие феминистской географии особенно важно в работе по переосмыслению и опровержению патриархальных, колониальных и гетеронормативных допущений, часто преобладающих в географическом воображении. Использование Джиллиан Роуз (Gillian Rose) географического воображаемого указывает на то, как психоаналитический подход к географии может выявить маскулинизм, присущий географическому мышлению, например, предположение о территории как норме. По ее мнению, обращение к психике позволяет с помощью воображения освободить себя от патриархальных географических моделей. В своей книге о географии чернокожих женщин Кэтрин Маккиттрик (Katherine McKittrick) критикует часто используемый для описания географий чернокожих женщин термин «окраина» (margins), поскольку окраины «опустошены, безместны, это просто теория, просто язык» (2006, 57).

Расширяя работу Салли Марстон (Sallie Marston) (2000), которая переворачивает масштаб патриархальных и нисходящих сверху-вниз подходов путем включения масштаба тел и домов, Джеральдин Пратт (Geraldine Pratt) и Виктория Рознер (Victoria Rosner) (2012) призывают дать отпор ложной бинарной системе глобального и локального, заменив ее глобальным и сокровенным (intimate), которые находятся в ко-продуктивном напряжении. Феминистские концепции пространства — такие как «границы» Глории Анзалдуа (Gloria Anzaldúa) (1987) — стремятся охватить и разрушить жесткие линии между бинарными фреймированиями идентичности, — квиризуя (queer) географическое воображение и переопределяя то, что «нормально», вероятно и возможно». Географы сексуальности и квир-теоретики также в значительной степени полагаются на географическое воображение, такое как понятие Кэт Уэстон (Kath Weston) (1995) о сексуальном воображении ЛГБТК людей, которым городские районы могут предоставить безопасность и утешение по сравнению с сельскими и пригородными условиями. Признавая индивидуальные, структурные и территориальные географические воображения, а также пересекающуюся взаимосвязь субъективностей, которые их воплощают, ученые и отдельные люди могут распаковать производство смысла, предполагаемого для определения пространств и жизней.

Начиная с трех основных концептуализаций (Принс, Харви, Грегори), географическое воображение расширилось до инструмента описания и анализа власти, свойственной буквальному и метафорическому способу воображения и трактовки пространства. Эта концепция играет центральную роль в воображении и реализации справедливых возможных вариантов будущего. Постоянное производство каждым человеком своего географического воображения создает трещины, которые можно вскрыть, чтобы добиться социальной и пространственной справедливости. Например, ученый-юрист Элизабет Браун (Elizabeth Brown) (2010) описывает, сколько законов и правительственных политик требуют достижимых географических воображений, которые соответствуют политическому, экономическому и культурному контексту, к которому они применяются. Географическое воображение становится центральной концепцией критической географии — географии, которая направлена на развитие теории, методологий и исследований, направленных на борьбу с социальной эксплуатацией и угнетением. В связи с этим Грегори (2009) писал, что пространства надежды живут в творческой практике. Как Стивен Дэниелс (Stephen Daniels) объявил на ежегодной конференции Королевского географического общества в 2010 году, географическое воображение охватывает «состояние как известного мира, так и горизонты возможных миров» (2011, 183), или то, что Максин Грин ранее назвал «миры, которые еще не воображены.»

References

Cosgrove, D. E, and V. della Dora. 2005. “Mapping Global War: Los Angeles, the Pacific, and Charles Owens’s Pictorial Cartography.” Annals of the Association of American Geographers, 95 2: 373–90. DOI:10.1111/j.1467-8306.2005.00465.x

Daniels, Stephen. 2011. “Geographical Imagination.” Transactions of the Institute of British Geographers, 36 2: 182–87. DOI:10.1111/j.1475-5661.2011.00440.x.

Gregory, Derek. 1994. Geographical Imaginations. Malden, MA: Wiley-Blackwell.

Gregory, Derek. 2009. “Geographical Imagination.” In The Dictionary of Human Geography. 5th edition edited by Derek Gregory, Ron Johnston, Geraldine Pratt, Michael Watts, and Sarah Whatmore, 2009. Malden, MA: Wiley-Blackwell.

Harvey, David. 1973. Social Justice and the City. Baltimore, MD: The John Hopkins University Press.

Lynch, Kevin. 1960. The Image of the City. Cambridge, MA: The MIT Press.

Prince, Hugh C. 1962. “The Geographical Imagination.” Landscape 11: 22–25.

Rose, Gillian. 1993. Feminism and Geography: The Limits of Geographical Knowledge. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press.

Said, Edward W. 2000. “Invention, Memory, and Place.” Critical Inquiry, 26 2: 175–92. DOI:10.1086/448963.

Джен Джек Гизекинг — урбанист и культурный географ, а также энвайронментальный психолог. Занимается исследованием того, как совместное производство пространства и идентичности в цифровой и материальной средах поддерживает и / или препятствует социальной, пространственной и экономической справедливости. Адъюнкт-профессор географии в Университете Кентукки, где преподает курсы по цифровой, феминистской и квир-географии, а также критической картографии и мэппингу. Автор книги A Queer New York: Geographies of Lesbians, Dykes, and Queers, 1983-2008 (NYU Press, 2020).

Текст подготовлен лабораторией «Пространство, алхимия и призрак гео-индивидуации» в рамках Московской Антропологической Школы

Перевод — Влад Капустин, редактор — Николай Смирнов

Оригинал опубликован как Gieseking, J. Geographical Imagination. In International Encyclopedia of Geography (eds. D. Richardson, N. Castree, M. Goodchild, A. Jaffrey, W. Liu, A. Kobayashi, and R. Marston). New York: Wiley-Blackwell and the Association of American Geographers, 2017