Любовь / Amour, 2012

Реж. Михаэль Ханеке

В первом кадре фильма «Любовь» Михаэля Ханеке открывается — выламывается — дверь в квартиру, в кадр; входят пожарные и полицейские, осматриваются, находят мертвую Анну, лежащую на кровати. Ее высохшее тело говорит о том, что с момент смерти прошло немало времени. Вокруг головы разложены цветы — возможно, те самые, которые Джордж мыл в раковине. Дверь в комнату Анны заклеена скотчем, но в квартире все равно стоит тяжелый запах: полицейские морщатся и первым делом открывают окна. Но характерна — и важна — эта сцена другим: действие снято одним кадром, без склеек.

Сперва дверь выламывают, потом молодой полицейский обходит квартиру по кругу, дергает одну ручку, другую, открывает окно, входит в комнату Анны, видит ее. Камера следит за тем, как он методично изучает пространство. Это единственный кадр фильма, в котором движение камеры описывает полный круг. Другие сцены сняты статично или с минимальными движениями. Например, сцена сна состоит из трех кадров: первый — мягкий, намеренно плавный проход по темному коридору, залитому водой. Второй — взгляд от лица Джордж на свои ноги в воде, на третьем — крупный план лица — он обнаруживает себя в кошмаре. Плавность оказывается подготовкой к акцентному действию, но эффект возникает в том числе благодаря монтажу: после долгой прогулки крупный план удивленного лица, за котором возникает как из ниоткуда рука, волей-неволей производит впечатление. Открывающая сцена, наоборот, как бы лишена акцентов, но кажется, сам по себе прием — полная панорама — и есть главный ее акцент. 

С другой стороны, у нее есть и другая роль — сюжетная. Становится ясно, что Джорджа так и не нашли, а с Евой, дочерью, не смогли связаться. Иначе зачем выламывать дверь? Мы видели, что она может спокойно войти в пустую квартиру: у нее есть ключи. Было бы странно упрекать Ханеке в том, что первая сцена — просто эффектный маневр, игра со зрителем: как жандармерия выбивает тараном дверь в безлюдную квартиру-склеп, так в жизнь (покорного, молчаливого) зрителя сейчас будет вламываться — два с половиной напряженных часа — режиссер со своим фильмом; и вряд ли случайно, что следующий кадр — план зрительного зала. Но даже этого мало; складывается впечатление, что фигура полной окружности важна по какой-то еще причине.

«Любовь» замкнута на пространстве квартиры Анны и Джорджа. Но впервые оказавшись в своем доме в рамках сюжета, они застают квартиру взломанной. Кажется, ничего не украли, но поврежден замок, утром нужно вызвать слесаря. Следуя простой логике повествования, можно сказать, что взломали незнакомцы, не имеющие решающего веса в сюжете. Те же — или совсем не те? — которые звонят в дверь во сне Джоржа, заставляют выйти в темноту залитого водой коридор; затопленный подъезд такая же аварийная ситуация, как и сломанный замок. 

Но любой убедительный режиссер предлагает собственную хронологию — или логику — и согласно логике Ханеке, сначала пустую квартиру, в которой лежит мертвая, слегка мумифицированная Анна, взламывают (!) пожарные, а спустя несколько сцен возвращающиеся с концерта старики обнаруживают, что их квартиру взломали;  кадры стоят друг за другом по определенной причине.

Дальнейшей развитое сюжета линейно: Анна умирает и умирает, а Джордж ухаживает за ней. Изредка возникают второстепенные герои вроде дочери или бывшего ученика-пианиста, но они лишь немного смещают гиперфизический, сверхматериальный — до ощущения видеоигры или графического романа, как в закрывающей рот руке из сна или в явлении голубя — акцент фильма. Сперва Анна не может ходить, потом — самостоятельно питаться, испражняться, говорить. Во всяком действии ей требуется все больше внимания, участия, помощи. У нее нет шанса встать, отряхнуться, выздороветь — воскреснуть. Джордж, окончательно убедившись, что жизнь не повернуть вспять, сперва рассказывает ей полу-сентиментальную сказку про маму и звезды, а после этого душит подушкой. Анна умирает окончательно. Джордж выносит из ее комнаты все лишнее, опечатывает гробницу и кажется, продолжает жить — или ждать, пока и его настигнет та же участь. 

То есть с того момента, когда герои возвращаются домой, «Любовь» движется по прямой: от благополучной жизни Анны и Джорджа до смерти-убийства Анны и одиночества Джорджа. Никаких флешбеков, всего один сон, несколько воспоминаний, альбом с фотографиями. Ханеке важно показать, что смерть не остановит ничто — и она не остановится ни перед чем. В материальном мире она чувствует себя как дома, оставляя след на всем, к чему бы ни прикоснулась. Лица, шторы, еда, свет, запах — на всем печать неизбежности, эхо подступающего несчастья, мутного и зловонного, как трубопроводная вода. 

Но в действительности все оказывается немного иначе.

Когда Джордж остается один и кажется, ждет, пока и его одолеет вечный сон, он вдруг слышит, что на кухне кто-то шумит. Осторожно высовывается из-за двери и видит Анну, та заканчивает готовить. Говорит, что ей осталось всего ничего, и они обязательно успеют. Снимает фартук, одевается, едва не выходит за дверь, но замечает, что Джордж, удивленно наблюдающий за призраком — миражом — жены, готовится выйти за ней — но без пальто. Она: Ты не наденешь пальто? Он возвращается, надевает пальто. Вместе они уходят. Куда?

Манифестирующий жизнь как линейное, неотвратимое движение к смерти — концу —фильм вдруг заканчивается сценой, которой он мог бы открыться: Анна и Джордж садятся в автобус или такси, спешат на концерт, общаются с Александром. Вернувшись домой, они узнают, что квартира взломана, решают позвонить слесарю, Анна впадает в оцепенение, начинается ее долгая, тяжелая болезнь. Но когда Джордж снова ее задушит, он снова услышит ее на кухне, она снова напомнит о пальто, они выйдут, поедут, окажутся на концерте. 

Единственная полная панорама фильма о неотвратимости жизни (не смерти!) — панорама пустого дома, превращенного в склеп, саркофаг, гробницу. В этом мире нет и не может быть времени, памяти, жизни. А значит — или это необязательно? — не может быть смерти. Но Анна лежит на кровати одна. Тоже одна сидит на кресле в родительском доме Ева. В детстве она любила подслушивать, как родители занимаются сексом. Что она подслушивает теперь? В пустой квартире нет ни отца, ни матери, и незачем их искать, тревожить, будить. 

Но ведь и сказать, что она подслушивает их любовь на том свете, тоже будет невежливо. 

Псевдоромантизм Ханеке сентиментален, мелодраматичен, формальные приемы противоречат вроде бы внятно сформулированному содержанию, и от этого с еще большей силой возникает ощущение фокуса, словно фильм мог бы закончится совместным выходом актерского состава — в том же натуралистическом гриме — на публику, к аплодисментам. Все это было игрой, иллюзией, трюком. Вместе с вами мы плакали, было грустно и тяжело — да еще как! — но теперь все прошло, все закончилось. А если так можно — а разве нельзя! — значит, и вся та пронзительность, тонкость тоже были частью представления. И что кто-то там медленно умирал, умер, а потом оно закружилось — просто формальный прием; скрытая режиссура. 

Да, а еще ведь есть голубь…

Больше подобных материалов на канале «Новой Школы Притч» и в телеграм-канале «Озарения А. Елизарова»: подписывайтесь