Каждый значительный композитор обыкновенно запоминается слушателю какими-то характерными чертами, с которыми он и его музыка ассоциируется. Это может быть яркая и эксцентричная биографическая подробность, свойство характера, особенность музыкального письма. Часто сочинения конкретного композитора не укладываются в распространенные ассоциации, которые оставляют наиболее известные его работы; таким образом ассоциации — это не более чем символический фасад, удобный способ каталогизации и мнемоническая уловка для слушателя.

Крупный художник, композитор — это не только человеческая фигура, это нечто иное, социально-культурный конструкт, находящийся в весьма сложных и неоднозначных отношениях с самим индивидом, якобы его полностью воплощающим. Даже биографические и бытовые подробности интересуют вас постольку, поскольку персона, чьи произведения завораживают вас, есть миф, mythos, рассказ о возможностях и нехватке, касающийся персонально наших фантазий и чаяний. Этот миф — фигура, которая выступает принципом объединения и упорядочивания ряда произведений искусства, в создании которых участвовал соответствующий индивид. Фигура эта аккумулирует в себе подчас сверхъестественные черты, вокруг нее возникают легенды, она, как и иные порождения объективного духа, воплощает грезу человека о том, чтобы быть чем-то большим, чем просто человеческим существом.

Карлхайнц Штокхаузен прекрасно осознавал это: «Вы всегда обращаетесь к моей музыке, [когда говорите обо мне]. Что это значит, моя музыка? Это просто нечто, что пришло мне на ум и над чем я постоянно работаю, не больше. Так что я миф, я имя, и если сам я уйду, то она будет соединена с чем-то вашим собственным, с тем, что вибрирует с вашим существом, когда вы взаимодействуете с этой так называемой музыкой. У нее должно быть имя, чтобы распознавать и выделять ее. Вот и все. К примеру, «Бетховен»: кто он такой? Несчастная личность, я должен сказать, как человеческое существо. И он — миф для нас, для того, что лежит в нас самих. Это эхо: Бетховен либо часть нас, либо он не существует».

Штокхаузен удивительно богатая на возможные ассоциации фигура, композитор, что заслуженно кажется чем-то много большим, чем просто сочинитель прекрасной и необыкновенной музыки, создатель целого музыкального универсума. Если он и миф, в соответствии с вышесказанным, то крайне интересный, запутанный и неоднозначный: один из музыкальных революционеров, член знаменитой дармштадтской триады вместе с Пьером Булезом и Луиджи Ноно, провидец звука и мистик тембра, эксцентрик, известный своими скандальными высказываниями, теоретик музыки, человек, чей интеллект, труды и личное очарование оказали одно из центральных влияний на музыку второй половины XX века — начала XXI века. Причем влияние его не ограничивалось академической, серийной и электронной музыкой. Штокхаузен был одной из главных статей немецкого культурного экспорта, селебрити и патриархом, встречи с которым добивались поп-звезды, считавшие, что его музыка повлияла на их собственную: The Beatles, Kraftwerk, Bjork, многие пытались воскурить фимиам немецкому мастеру лично. Его музыка и его собственный образ, харизма впечатляли многих, сам Штокхаузен без лишней скромности называл свою музыку «быстрым дирижаблем к божественному».

Однако, как в случае с любым mythos, в некий захватывающий и одновременно пугающий — как падение во сне — момент мы расстаемся с мифом и остаемся наедине с вещами. В данном случае, с музыкой, которая каким-то образом соотносится именно с нами, говорит что-то чудесным образом, хоть и не является языком, резонирует с нашей жизнью, не будучи биографическим нарративом.

***

Отношение критиков к Штокхаузену очень разнородное, противоречивое. Кто-то считает его несравненным по масштабу музыкальным гением, кто-то принимает за шарлатана и горлопана, привлекающего своеобразным шаманизмом, теоретическим многословием, туманными и скандальными фразами внимание к невразумительной и трудновыносимой музыке.

Его разнообразные сочинения — электронные и для традиционных инструментов — шокировали современников необычными решениями, задавали тренды и музыкальные моды. Сохраняют они свой подрывной элемент и поныне, благодаря своей сложности, витальности, страстности, бурному характеру, благодаря оригинальности звучания.

Штокхаузен, особенно поздний, крайне мистичен, музыка для него — это теургия, это ритуал, она полна символизма, причудливых образов и отсылок эзотерического толка. К примеру, его известнейший крупнейший цикл Licht из семи крупных опер — это грандиозное повествование длительностью в 30 часов о семи днях недели, символически обозначающих различные процессы, такие как познание, вражда, и трех космических знаках-архетипах: Михаиле, Люцифере и Еве. Другие примеры музыки, которая подобная космическому, всепреображающему ритуалу, — Mantra для двух фортепиано, обработанных с помощью кольцевой модуляции, Inori для голоса и оркестра и театр голосов Stimmung.

Однако не мистикой и своеобразными взглядами самого автора завораживает его музыка: о пророческих интенциях композитора можно ничего не знать, как и о заявлении Штокхаузена, что он родом не с Земли, но со звезды Сириус, при этом искренне восхищаться его музыкой. Есть несколько характерных черт, с которыми слушатель может ассоциировать музыку Штокхаузена. В первую очередь, это оригинальные, ни на что не похожие отдельные тембры или тембральные решения. Cosmic pulses, Oktophonie, Gesang Der Jünglinge, Telemusik — его электронные и конкретные композиции отличают космические, необыкновенные звуки. Их можно описывать как странные, причудливые, крупные, поглощающие, они сами подобны непроницаемой и всепожирающей завесе, они загадочны, это темная материя и энергия тембра.

Во-вторых, это интересные и необычные пространственные решения. Штокхаузен известен своими экспериментами с музыкальным пространством; в ряде его сочинений, таких как Gruppen для трех оркестров или же Helikopter Streichquartett для четырех вертолетов и струнного квартета, положение и передвижение источника звука — это отдельный музыкальный параметр, используемый для создания особенной музыкальной выразительности. Однако в целом, не только в упомянутых работах, музыка этого немецкого композитора пространственна, она вовлекает в себя, она бурлит вокруг слушателя, окружает, пленяет.

В-третьих, музыка Штокхаузена крайне интенсивна. Несмотря на большие длительности некоторых сочинений и краткость других, в них всегда что-то происходит, музыка очень насыщенная, яростная. Она вовлекает слушателя, погружает в себя, заставляя интеллект и чувства работать на пределах возможного.

Итак, если попытаться в первом приближении охарактеризовать свойственный композитору звуковой архетип, это будет неудержимый, агрессивный, дикий, плотный, заполняющий все пространство поток причудливых и необыкновенных звуков, интервалов, созвучий, музыкальных идей. Даже относительно разреженные сочинения вроде Kontra Punkte или Telemusik воспринимаются как неразрывные и интенсивные; тишина и пауза, если они встречаются, воспринимаются как иная сторона звука, столь же вещественная, как и сами звучащие тона.

Композитор мыслил отдельные элементы музыки — ритм, форма, высота, жесты, фигуры и прочие — как характеристики, позволяющие воссоздать окончательное цельное звучание, наплывающее на слушателя облако звука, надрывы и уколы окончательного, развивающегося во времени неустойчивого тона.

Штокхаузен весьма плодовитый композитор, хоть и на написание отдельных произведений и циклов у него уходили годы и даже десятилетия. Ему принадлежит около 360 сочинений, среди которых грандиозная оперная гепталогия Licht, электронные композиции, произведения для традиционных инструментов. За свою творческую жизнь он опробовал множество композиторских техник и развивал различные музыкально-теоретические идеи; в музыкальном мышлении ему свойственен радикализм, он как бы пробовал проводить каждую музыкальную концепцию до ее предела, до того момента, когда идея становится чуждой самой себе, речь ли о сериальной музыке или более традиционной концепции музыкальной темы, лейтмотива, замененной у него на понятие композиторской формальной сверхформулы. Композитор — и символически, и буквально — создал целую звуковую вселенную знаков, мелодий, звуков, которую слушатель может долго и с непрекращающимся интересом исследовать.

***

Бывает музыка-предмет — замкнутое, сосредоточенное на себе развитие музыкальной идеи в четко очерченной свойственной ей и лишь ей форме. Бывает музыка-процесс — постепенное проявление звука сквозь время, цельное, подобное неразделимому, нерасчленимому потоку. В такой музыке властвуют вихри, мерцания, биения созвучий и интервалов, в ней звучат катастрофы, в ней сдвигаются подчас целые тектонические массы звука. Она подобна путешествию по незнакомой, неприветливой, первобытной земле гигантов, в которую чем глубже удаляешься, тем более сбиваешься с дороги и теряешься.

Иногда кому-то, случается, посчастливится написать легкую, благородную, будто бы не касающуюся земли музыку-мимолетность — растворяющиеся в тишине штрихи, череду тончайших звуковых иллюзий, оставляющих после себя ощущение нехватки и светлой грусти. Бывает музыка-состояние — как будто равнодушная к слушателю неподвижная мозаика нюансов и звуковых оттенков. Так холодный, отстраненный разум, мысля отличное от него, пленяет это нечто в свои сети. Такая музыка, замерзшая и остановившаяся, несмотря на все очевидные изменения динамики, тембра, мелодики, остается чем-то неизменным в себе, будто бы постоянно повторяющийся, расширяющийся, грозящий охватить все и вся рассказ-монотонность об одном и том же, для выражения чего одних слов мало и чего удается лишь коснуться. Примеры каждого музыкального архетипа любопытный слушатель найдет в богатом музыкальном наследии немецкого мастера.

Скажем, Tierkreis — знаменитый цикл мелодий, посвященный знакам зодиака, — в котором каждая мелодия задается серий высот, часто 12-тоновой, иногда более (скажем, Libra задана 14-тоновым рядом), а ритм определяется разработанной композитором «хроматической» шкалой ритмов, — отличный пример музыки-предмета. Странные, необычные, угловатые мелодии чужеродно прекрасны и будто бы замкнуты в себе, они, кажется, таят какой-то секрет, с которым не хотят расставаться.

Уже упоминавшиеся титанические Gruppen для трех оркестров представляют из себя поток, непрекращающуюся, флуктуирующую в пространстве игру звуков, эта музыка соткана из плавно перетекающих друг в друга событий, подобных всплескам, взрывам, смерчам. Она завораживает до оцепенения как созерцание стихии, интенсивного всепожирающего пламени, опасного, своевольного.

Kontra-Punkte — музыка для небольшого оркестра, музыка на легких ногах, музыка с легким и ветреным нравом, редкая музыка, легко меняющая свое настроение и устремленности, она элегантна, подобна прекрасным мимолетностям, наваждениям, что посещают человека с развитой и своевольной фантазией в самые чудесные часы — в момент пробуждения и засыпания. Сотканная из звуковых уколов и выпадов, она столь же неизбежно, как подобные наваждения, постепенно рассеивается. Это игра разных, изменчивых, расфокусированных, движущихся в причудливом танце фигур под лучами одного и того же света воображения.

Его Klavierstücke, большой цикл пьес для фортепиано и клавишных (некоторые пьесы написаны для синтезатора, который композитор мыслил в качестве естественного развития фортепиано как инструмента), который композитор писал почти всю свою жизнь, в свою очередь, несмотря на всю разнообразность звучания и техник композиции, является музыкой состояний. Пьесы, особенно ранние, сложноустроенные, рассчитанные, многокомпонентные, подобны неравновесным, разрушающимся, меняющим во времени свое внутреннее устройство физическим системам, которые становятся объектом интенсивного, аналитического созерцания.

***

О теракте 11 сентября 2001 года Штокхаузен скандально отозвался как о величайшем произведении искусства, которое только осуществлялось в космосе: «Пять тысяч человек были сосредоточены только на исполнении, пять тысяч человек разом были обречены на воскресение». Одна эта фраза, жестокая и пугающая, показывает тягу композитора к эзотерической интерпретации всего существующего, в том числе его собственной музыки как части божественного сверхпорядка, сверхмифа. В этом отношении к музыке и вселенной есть что-то от отношения древних пифагорейцев ко всему как к Числу, раскрывающему и утверждающему себя во времени благодаря звуку, движению, ритуалу, благодаря подобию и соединению человеческого микрокосма с макрокосмом.

Для Штокзаузена музыка — это прежде всего «духовная пища», духовное событие. Каждая его пьеса — способ столкнуться с собственным представлением о границах музыкального и воспринимаемого. Его музыка насыщенна и сложна, все, что в ней происходит, — интенсивные последовательности высот, динамик, изменения в характере музыкальной текстуры, — иногда остается за пределами того, что можно сразу и даже по прошествии времени осмыслить. Но опыт столкновения с такой сложностью и интенсивностью подобен участию в очищающем, преображающем действе. Музыка Штокхаузена переносит слушателя в собственный Сириус — пространство, где возможно и реально по обыденным меркам немыслимое и невыразимое.