Несколько лет тому назад, работая в университете над исследованием, посвященным Сэмюэлу Беккету, я начал переводить на русский короткую прозу, написанную Беккетом в период с 1954 по 1989 год, то есть до смерти писателя. Мотивация моя была проста: эти тексты на тот момент опубликованы на русском не были, а многие не опубликованы до сих пор. В связи не столько с объемом этих текстов, сколько с их сложностью, работа заняла что-то около года.

Некоторые из этих текстов вышли в 2015 году в переводе Марка Дадяна в книжке «Первая любовь. Избранная проза». Избранна эта проза была просто: издательство выкупило права на издание только текстов, написанных впервые на французском, а поскольку Беккет писал то на французском, то на английском, часть текстов просто осталась за пределами купленных прав. Впрочем, некоторые поздние французские тексты также не вошли в сборник.

«Еще Беккет» является попыткой собрать всю короткую прозу Беккета, написанную с 1954 по 1989 год в одном месте. Не публикуется только текст «The Lost Ones/Le Dépeupleur» (1966, 1970), опубликованный издательством «Опустошитель» сразу в двух хороших переводах. Многие тексты публикуются на русском впервые. За базу при переводе того или иного текста брался или французский, или английский оригинал, в зависимости от того, на каком языке текст был написан впервые. Автопереводы Беккета также брались во внимание. Во время работы большую помощь в интерпретации темных мест оказал один из ведущих специалистов по творчеству Беккета, профессор Крис Акерли. Датировка текстов соответствует датировке, принятой в издании Samuel Beckett. The Complete Short Prose, 1929-1989. ed. S.E. Gontarski. New York: Grove Press, 1995. Тексты будут публиковаться в хронологическом порядке и по одному в неделю.

Иллюстрации к текстам:Ирина Лисачева

Если пунктуация оригинального текста явным образом игнорирует правила пунктуации языка оригинала, его перевод игнорирует правила русской пунктуации.

Неделя 1: Из заброшенной работы

Неделя 2: Образ

Неделя 3

Воображение мертво вообразите

Ни следа жизни нигде, говорите вы, ха, проще простого, воображение еще не мертво, ладно, мертво, воображение мертво вообразите. Острова, воды, лазурь, зелень, задержитесь, пф, мускат, вечность, хватит. Наконец вся белая в белизне ротонда. Входа нет, войдите, измерьте. Диаметр 80 сантиметров, столько же от земли до вершины свода. Два диаметра под прямыми углами AB CD делят белую землю на два полукруга ACB BDA. На земле два белых тела, каждый в своем полукруге. Белые также свод и круглая стена 40 сантиметров, на которую он опирается. Выйдите, гладкая ротонда, вся белая в белизне, вернитесь, постучите, твердая везде, звучит, как в воображении звучит кость. Свет, который делает всё таким белым, видимого источника нет, всё светится одним белым светом, земля, стена, свод, тела, тени нет. Сильный жар, поверхности горячие на ощупь, но не раскаленные, тела потеют. Выйдите, отойдите, она пропадает, приподнимитесь, она пропадает, вся белая в белизне, спуститесь, войдите. Пустота, тишина, жар, белизна, ждите, свет убывает, всё дружно темнеет, земля, стена, свод, тела, скажем двадцать секунд, все оттенки серого, свет гаснет, всё пропадает. В то же время температура понижается, достигает минимума, скажем, ноля, в тот же момент, когда наступает темнота, что может показаться странным. Ждите, более или менее долго, свет и жар возвращаются, земля, стена, свод, тела дружно становятся белее и горячее, скажем, двадцать секунд, все оттенки серого, достигают начального уровня, откуда начался спад. Более или менее долго, поскольку могут вмешаться, как показывает опыт, между концом спада и началом роста, паузы различной длины, от доли секунды до того, что могло показаться, в другие времена, в других местах, вечностью. То же касается другой паузы, между концом роста и началом спада. Пределы, покуда они длятся, совершенно стабильны, что в случае температуры может показаться странным, поначалу. Бывает также, как показывает опыт, что рост и спад прерываются, в любой момент, запуская паузу, более или менее долгую, прежде чем возобновиться, или повернуть назад, рост теперь спадает, спад растет, чтобы в свою очередь завершиться, или сперва прерваться, чтобы затем возобновиться, или снова повернуть назад, через более или менее долгий промежуток времени, и так далее, пока не будет достигнут тот или иной предел.

Подобные вариации роста и спада, сочетающиеся в бесчисленных ритмах, как правило, сопровождают путь от белого и жара к черному и холоду, и наоборот. Только пределы стабильны, что подчеркивается вибрацией, наблюдаемой во время паузы на промежуточной стадии, каковы бы ни были её уровень и длительность. Тогда всё вибрирует, земля, стена, свод, тела, пепельные или свинцовые или что-то между, что тоже бывает. Но в целом, как показывает опыт, такие переходы редки. И чаще всего, когда начинает убывать свет, а с ним и жар, движение продолжается непрерывно, пока, в пределах примерно двадцати секунд, не будет достигнута кромешная тьма и в тот же миг, скажем, ноль градусов. То же касается обратного движения, к жару и белизне. Далее чаще всего следует спад или рост с паузами различной длины в этих лихорадочных серых тонах, без поворота движения в любой момент. Однако, когда равновесие нарушается, наверху или внизу, следующий за ним путь бесконечно вариативен. Но несмотря на все его перипетии, конечный возврат ко временному покою кажется несомненным, на мгновение, в черной темноте или яркой белизне, с соответствующей температурой, мир, ещё неуязвимый для непрерывных конвульсий. Чудесным образом отысканный снова после такого долгого отсутствия в совершенных пустотах, он уже не прежний, с этой точки зрения, но другой и нет. Снаружи всё остается неизменным, и возможность увидеть мелкое строение, белизна которого сливается с окружающей белизной, остается делом случая. Но войдите, и затишья теперь короче, и одна буря не бывает дважды. Свет и жар остаются связанными, будто питаемые одним источником, следов которого всё еще нет. Всё еще на земле, согнутое втрое, голова напротив стены на B, зад напротив стены на A, колени напротив стены между B и C, ступни напротив стены между C и A, то есть вписано в полукруг ACB, сливаясь с белой землей, если не считать длинных волос несовершенной белизны, белое тело в конце концов женщины. Так же вписан в другой полукруг, напротив стены голова на A, зад на B, колени между A и D, ступни между D и B, тоже сливающийся с землей партнер. Значит оба на правых боках и спиной к спине, головой к заду. Поднесите зеркало к их губам, оно запотеет. Левыми руками они держат свои левые ноги чуть ниже коленей, правыми руками левые руки чуть выше локтя. В этом беспокойном свете, чья ясная, спокойная белизна стала всё реже, наблюдать нелегко. Поту и зеркалу вопреки они могут вполне сойти за неживых, не считая левых глаз, которые через неизмеримые интервалы внезапно распахиваются и глядят не мигая глубоко за доступное человеку. Пронзительный бледно-синий, его эффект поразителен, поначалу. Никогда не глядят вместе, только однажды начало одного наложилось на конец другого, секунд на десять. Ни толстые ни тощие, ни большие ни маленькие, тела кажутся целыми и в достаточно хорошем состоянии, судя по обозримым поверхностям. Лица тоже, если предположить наличие вторых половин, вроде бы всем снабжены. Поразителен контраст между их абсолютной неподвижностью и лихорадочным светом, поначалу, для того, кто ещё помнит, как был поражен обратным. Тем не менее ясно, по тысяче мелких признаков, которые воображать не стоит труда, что они не спят. Прошепчите только ах, не больше, в этой тишине, и тут же для глаза жертвы тотчас подавленная мельчайшая дрожь. Оставьте их там, потеющих и оледеневших, в другом месте лучше. Нет, жизнь кончается и нет, ничего нет в другом месте, и вот уже не может быть и речи о том, чтобы снова отыскать эту белую точку, затерянную в белизне, увидеть, лежат ли они всё так же неподвижно под натиском этой бури, или бури страшнее, или заключенные в черной темноте навеки, или в яркой белизне неизменными, а если нет, то что они делают.

1965